Страница 2 из 60
Во главе государства стоял хан; он был крупнейшим феодалом страны. Путем жесточайшей феодальной эксплуатации трудящихся масс крестьян и ремесленников ханы накапливали огромные богатства. По свидетельству источника, самый богатый из Аштарханидов, Надир-Мухаммед-хан, имел “под вьюками 600 катаров верблюдов (в среднем 30 тыс. голов. — А. С.); на его конюшне стояло 8000 прекрасных лошадей, не считая тех, что ходили в табунах; число его серых каракульских овец (самых ценных — А. С.) достигало 80 000 голов, помимо разного другого скота. Известно также, что в (кладовых) его дворца имелось 400 сундуков, наполненных франкским оранжевым бархатом. По этому имуществу можно судить и о другом его богатстве”. Этих богатств, очевидно, было немало, потому что предшественник Надир-Мухаммеда, Имам-кули-хан, “из всякого рода добра, ценных вещей, денег и (дорогих) тканей, что преподносили ему,... наделял подарками каждого, кто уходил от него”, — говорит наш источник, подчеркивая в соответствующих местах богатство и щедрость Имам-кули-хана. Другой Аштарханид, Абдулазиз-хан, отправившийся в паломничество в Аравию с тридцатитысячным караваном, выразил готовность уплатить разбойникам-арабам за пропуск этого каравана 20 тысяч динаров червонного золота, т. е., примерно, 100 тысяч рублей, — сумма, огромная по тому времени. Вместе с тем, Аштарханиды, по-видимому, не чуждались даже мелких, промыслового значения, операций в целях получения дополнительных доходов. Наш автор рассказывает, что у Имам-кули-хана на конюшне всегда “стояли две лошади и когда (кому-либо) требовалось для путешествия вьючное животное, то эмиры и сановники государства отдавали в наем этих лошадей и затем опять поручали их уполномоченным государя”.
Вторым по значению городом в государстве (после Бухары) был Балх, один из древнейших городов Востока; здесь наместником бухарского хана обычно являлся его наследник, получавший титул хана. Зачастую наследник был слишком молод, и в этом случае к нему приставлялся в роли опекуна сановник, которому жаловали высшее в государстве звание (точнее — чин) аталыка, т. е. “стоящего вместо отца”, “заступающего место отца”. Нередко аталыки забирали всю власть в такой обширной провинции, как Балхская, и превращались в беспокойных феодалов, с которыми Бухаре приходилось серьезно считаться и идти на разные компромиссы и поблажки. В “Тарих-и Муким-хани” приводится целый ряд подобных примеров. Так как в административном отношении Балху подчинялись не только районы позднейшего Северного Афганистана, от пределов Гератской провинции до Бадахшана, но и округа по правому берегу Аму-Дарьи до Гиссара включительно, то Балху, как крупнейшему административному, военному и торговому центру, Аштарханиды уделяли особое внимание, тем более, что Балхский округ граничил на востоке с полунезависимым Бадахшаном, а на юге примыкал к государству Великих Моголов.
Пограничное положение Балха не допускало ни на минуту ослабления внимания и влияния центральной бухарской власти в этом округе. Поэтому в случае явного неповиновения балхских наместников и их аталыков бухарские ханы вынуждены были либо “мирволить” им, либо начинать против них военные действия.
Прочие провинции Аштарханидов, от пределов Дешти-Кипчака до Балха, раздавались в удел аштарханидским султанам. Они владели предоставленными им округами на правах удельных князей, а те из них, которые получали в удел округа в Балхской провинции, были подчинены балхскому наместнику. С большой вероятностью можно предполагать, что все султаны должны были вносить в казну бухарского хана определенную сумму денег из поступавших с их округов податных сборов, за вычетом содержания двора султана и подчиненных ему чиновников округа. Мы говорим “с большой вероятностью” — потому, что во всех среднеазиатских ханствах до самого последнего времени существовал именно такой порядок. Государство жило без твердого бюджета, без годовых приходо-расходных росписей, так как казна хана была неотделима от государственной. Поскольку же не существовало определенных штатов гражданского и военного ведомств и каждый стремился “кормиться” возможно прибыльнее, то в дополнение к шариатским сборам присоединялись многочисленные виды других поборов в пользу местных феодалов. В сборе налогов имел место полный произвол, причем основной — поземельный (“харадж”) — налог взимался на основании очень шаткого учета — пробного умолота хлеба. Каждый амиль (сборщик податей) и его подручные заботились только о себе, стремились “не обидеть” себя. В то же время феодальные правители областей (хакимы), желая заслужить расположение хана, старались сдать за год больше податей, чем причиталось с них по дафтарным записям, всемерно подчеркивая этим свою распорядительность, служебное усердие и угодливость. Естественно, что при таких порядках трудящиеся массы находились в нищете и бесправии, а в руках правящей клики собирались баснословные богатства. В нашем источнике сообщается, например, о том, что овладевшие Балхом Великие Моголы Ауренг-зеб и Мурад-Бахш, захватив казну наместника, удивлялись тому, как могли быть собраны такие огромные богатства со столь небольшой области.
Областные правители (султаны) нередко находились во враждебных отношениях с бухарским ханом, хотя они были связаны с ним ближайшим родством. Наш источник дает в этом отношении такое количество фактов, что их перечисление заняло бы слишком много места. Для усмирения провинциальных правителей (включая и наследников престола) аштарханидским ханам очень часто приходилось прибегать к вооруженной силе, отчего страдали не столько непокорные феодалы, сколько местное население. Так, упоминая о распре Абдулазиз-хана со своим братом Субхан-кули, наместником Балха, и о том, как Абдулазиз послал на смену ему другого своего брата, Мухаммед-султана, с войском, Мухаммед-Юсуф говорит, что последний, осаждая Балх в течение сорока дней, “так разграбил и опустошил его окрестности и районы, что не осталось и следов населенных мест”. Рассказывая об усмирении наместником Балха, принцем Сиддик-Мухаммедом, мятежных феодалов Шибиргана, Мухаммед-Юсуф отмечает, что при взятии Шибиргана “жены, дети, имущество, вещи и (самые) души, все было предано на разграбление”.
Едва ли не большее значение, чем султаны, в царстве Аштарханидов имели так называемые эмиры, принадлежавшие к знати различных узбекских племен. Они представляли собой своего рода военную аристократию, состоявшую на службе у ханов. Получая чины и разные пожалования, эмиры достигали в государстве высоких степеней и, при всем том, сохраняли прочные связи со своими родами и племенами. В трудные для себя минуты они, не задумываясь, бежали от хана или его наместников к своим родичам, поднимали их против господствующей власти и, по старому степному закону кочевников — “весь род за одного и один за весь" род”, — племя ополчалось против правительства, разоряло и грабило города и селения, опустошая целые районы и области. Мухаммед-Юсуф, сообщая о мятежных эмирах и приводя всюду вместе с их чинами названия племен, к которым принадлежали эти чиновные мятежники, отмечает иногда любопытные факты беспомощности центральной власти перед мятежными эмирами, поддерживаемыми своими племенами. Так, например при Субхан-кули-хане в течение семи лет бунтовал эмир Баят из племени алчин, носивший прозвание (соединенное с его чином) кара туксаба т. е. черный туксаба. По словам нашего источника, “в течение семи лет непрерывно большие войска, предводимые великими эмирами”, отправлялись для усмирения Баят-кара туксаба и каждый раз, потерпев поражение, возвращались обратно, “пока его не уничтожил балхский аталык Махмуд-бий, из племени катаган, истребивший все его племя”. Неудачным был и поход Субхан-кули-хана против упомянутого аталыка Махмуд-бия, когда последний, опираясь на свои прочные родовые связи, вышел из повиновения хану.
Огромное влияние имели в стране ишаны — главы могущественных дервишских орденов. Они крепко держали в своих руках народные массы; их власть была сильнее власти ханов, султанов и эмиров. И когда наш автор то там, то здесь говорит в своей книге, что в то время престол иршада занимал такой-то шейх или ишан, то он совершенно точен и констатирует лишь всем известный факт.