Страница 36 из 76
Ксюша неслышно скользнула с постели. Заботливо прикрыла Ванюшку шинелью.
– Желанный мой, у бога выпрошенный, живинушка ты моя ненаглядная,- шептали губы, а непослушные пальцы тянули на плечи сползшие рукава холщовой рубахи, завязывали тесемки у ворота. Ксюша надела кофту, сарафан, ичиги и выскользнула на улицу.
Утро как бы не сменяло ночь, а подкрадывалось к ней, сторожко, как крадется терпеливая кошка к разнежившейся синице. Вначале чуть посветлела полоска неба на юго-востоке. Затем начала розоветь. Зарозовели вершина Каратау и нижние кромки обрывков туч, что толпой теснились у горизонта. Там, наверху, уже все пылало, а в долине еще полумрак. Серые струйки тумана лениво пробирались между стволами деревьев. За ними тянулись тонкие синеватые нити рассвета. Скрипнул в последний раз коростель, и умолк. На самой макушке высокого кедра закричала кедровка. Из прибрежных кустов радостной песней ей ответила крошка-тиньковка.
Начинался день.
– Дивно-то как! – Ксюша оглянулась. И вздрогнула, и обрадовалась одновременно. «Это хорошо, што она первая…» На тропинке стояла Вера. Щеки ее разрумянились, – видно умылась только что. Она с радостью смотрела на Ксюшу.
– Пришла? Когда? – обняла, закружила. – Ксюша, родная, как хорошо, что ты вернулась…
Ксюша чуть отстранилась от подруги.
– Пойдем на речку, мне рассказать тебе нужно… А где Вавила?
И не дожидаясь ответа, быстро пошла к Ральджерасу.
– Вера! Со мой Ваня пришел. Мой Ваня! Поняла?
– Как же это случилось?…
– Из-под венца увела…
И Ксюша торопливо, волнуясь и заново переживая случившееся, рассказала все, что произошло с ней в Рогачево. Вера не перебивала. Когда Ксюша кончила, она продолжала молчать. Молчание становилась невыносимым для Ксюши.
– Вера, да ты меня слушаешь аль нет?
– Да, да, я все поняла. Я поняла все! Он просил свидания со мной…
Вера глядела куда-то вдаль, не замечая, как оживали в лучах раннего солнца каждый кустик, каждая ложбинка, как тинькали синицы, радуясь теплому утру.
Нежность, что годами копилась в душе, гнала слова, и Вере было тепло-тепло и необычно уютно. Эту землю, это чистое небо она не променяет ни на какие дворцы.
Ксюша смотрела на подругу и не могла наглядеться. Красива была сейчас Вера. Особенно ее большие голубые глаза. Они были чуть грустные и в то же время светились радостью.
– Ксюша, ты пойдешь со мной туда… к скале, где будет ждать Валерий? Пойдешь? Спасибо тебе, дорогая!
Вавила был необычно суров. Разговаривали втроем. Вера и Ксюша сидели с опущенными головами.
– Мы решили выступать против Горева. Будем действовать по предложенному Федором плану. А на встречу с Ваницким я бы, Вера, идти не советовал. Это просто ловушка. Горев с Ваницким отпустили Ксюшу в надежде поймать вас обеих. Ты лезешь им прямо в пасть.
– Валерий Аркадьевич человек честный, ловушек строить не будет. Он друг моего детства, и я ему безусловно верю.
– Не знал, что ты запанибрата с Ваницкими.
– Грамотный офицер нужен отряду.
– К тому же друг детства…
– Не смейся, Вавила. В нашем отряде будет сражаться Ваницкий. Представляешь резонанс?
– А если вдруг придется тебе выбирать – мы или он? Ксюша привела Ванюшку, не подумав, чем это может обернуться для отряда. А Валерий Ваницкий не Ванька Рогачев! Здесь дело серьезнее. Молчишь? Что ж, поступай по-своему. Но запомните обе: не теряйте головы, если вы еще бойцы партизанского отряда. Через три дня мы выступаем…
Ксюша сжалась от суровых слов Вавилы. Опустила голову. Вера взглянула на него в упор. И ей показалось, что на глазах у Вавилы блеснули слезы. «Трудно ему забыть Лушку».
10
Часовой заметил на гребне горы людей. Подозвал подчаска.
– К селу идут. Беги к разводящему. Докладай.
Вскоре на плотину прибежали не только разводящий и начальник караула, но прискакал и сам подполковник Горев.
– Эвон, вашескородь, теперича по склону идут.
Горев тщательно осмотрел в бинокль склон, вершину хребта. Теперь и он видел цепочку вооруженных людей. Отозвал адъютанта в сторону.
– Что вы думаете об этом, поручик?
– Я думаю, партизаны случайно демаскировали себя.
– Сомнительно. У них опытные таежники, они нашли бы скрытые подходы к селу. А тут идут открыто. Откуда у них столько сил? Несут пулемет. Нет, случайная демаскировка исключается. Но почему они лезут напрямик? После дождей река разлилась, переправа практически невозможна, хотят форсировать реку по плотине? Откуда у бандитов такая отвага? Или это отвлекающий маневр, а наступления надо ожидать со степи?
Тем временем на противоположном берегу реки отряд Вавилы в составе семнадцати человек таскал к берегу камни, сутунки, пеньки.
– Вашескородь, – доложил Гореву запыхавшийся гонец, – супротив наших окопов замечен противник. Прячется шибко, но штыки проблескивают.
«Все правильно, – подумал Горев. – На мельницу в открытую лезут, а против окопов прячутся. Хотят отвлечь наши силы к реке. Можно бы сразу перевести солдат обратно в окопы. Но пока подождем. Береженого бог бережет».
Когда стемнело, Горев послал адъютанта к мельничной плотине.
– Оставьте там полувзвод, а остальных – в окопы.
Стемнело. У мельницы началась перестрелка. Выстрелы с противоположного берега были редкие, как бы нехотя прилетит эхо залпа, и опять тихо.
Подбежав к Гореву, адъютант доложил:
– Они прыгают в воду, господин подполковник! Кажется намерены форсировать реку!
– Это абсурд! – Но от реки действительно неслись всплески, крики, сверкали вспышки выстрелов. Спрятавшись за ствол березы, Горев подал команду стрелять. Застрочили пулеметы.
– Ур-р-ра!… – донеслось с противоположного берега.
– Усилить огонь!… – горячился адъютант. – Ага, откатились канальи!
Горев продолжал сомневаться.
– И все же здесь демонстрация. Основной удар готовится со степи, но есть смысл пулеметы подержать пока здесь. Пожалуй, мы так и сделаем…
Из-за реки вновь донеслось раскатистое «ура», выстрелы, всплески воды.
– Снова атака? Ог-гонь! Пулеметы, длинными очередями с рассеянием по фронту…
На том берегу основные силы отряда расположились в лесу. Бойцы отдыхали. С Вавилой было всего семнадцать человек. Скрываясь за небольшим бугром, приложив ко рту рупоры из бересты, они что есть силы кричали ура, сбрасывали в реку собранные днем сутунки, валуны, коряги. Все это плюхалось в воду, создавало впечатление, будто прыгают люди.
– Осторожней, ребята, – уговаривал Вавила. – Не высовывайтесь, а то дурная пуля прихватит.
Во время третьей атаки Гореву показался слишком однообразным шум боя. И крики «ура» неазартны. И стрельба редкая. «Ай да Уралов! Ловко придумал».
Спросил адъютанта:
– Вы поняли смысл демонстрации?
– Так точно, господин подполковник. Они бросают в воду бревешки, создают шум, отвлекают наше внимание, а удар готовят в другом месте.
– Правильно. Бесшумно снимайте солдат и ведите их за деревню в окопы. Там подпустите противника как можно ближе – и сразу из всех пулеметов. Чтоб ни один не ушел.
– Снял фуражку, перекрестился. – Сам бог шлет нам победу…
Вавила тоже отдал приказ:
– Игнат, пробирайся к нашим. Пускай они потихоньку, без шума, идут сюда, к берегу.
Когда ниже мельничной плотины собрался весь партизанский отряд, Вавила подал сигнал к четвертой атаке. Охрипшие партизаны снова закричали «ура» в рупоры. В реку полетели остатки камней и бревешек, но с противоположного берега колчаковские солдаты ответили хохотом.
– Еще поорите! А ну, поднажми, дурачье… Камушки побросайте…
Колчаковцы хохотали, а партизаны продолжали кричать «ура», стреляли, и всплески в реке раздавались все чаще. Вавила поднялся из-за бугра.
– Пора, ребята, Отомстим за товарищей!… За Лушку! – и первым прыгнул с берега.
Используя те же бревешки как плоты, часть партизан перебралась на другой берег Выдрихи. Послышались приглушенные вскрики, хрипы.