Страница 27 из 76
– Ксюха, веди! Вавила, тебе оставаться нельзя. Я останусь, отыщу твою Лушку.
– Тебя длиннющего сразу приметят, – торопливо ответила Ксюша. – Я найду Лушку и всех остальных. Я знаю тут каждую тропу. Бегите. Только возьмите мою винтовку. Скоро дядя Егор подойдет, он и проводит вас в Ральджерас. Он знает, где мука на лабазах… – и тут она заметила всадника, гнавшего лошадь машистой рысью. – Ради бога, скорее офицер нас заметил…
…Валерий действительно заметил людей на дне ложка. В бинокль он сразу узнал Веру. Заметили беглецов и солдаты.
Валерий послан отцом и генералом Мотковским с приказом полковнику Гореву «в кратчайший срок уничтожить бунтовщиков, не стесняя себя в выборе средств».
Приказ противен его понятиям об офицерской чести и человечности. Выйдя из кабинета Мотковского, Валерий ругал себя за мягкотелость, за то, что не сумел возразить сразу. Часа через три, набравшись решимости, вернулся в штаб, с твердым намерением добиться приема у генерала и честно высказать все, что он думает о приказе. Но Мотковский уже уехал на фронт, и говорить было не с кем. Ругая себя, Валерий поехал к Гореву.
Он мог бы предотвратить и сегодняшний бой, но, добравшись до хутора в десятке верст от Рогачева, заснул после чая, словно убитый. Кто же мог знать, что Горев нападет именно в эту ночь.
У поскотины Валерий увидел тела убитых солдат. Стонали раненые. Чуть подальше, возле мелких, неумело выкопанных окопов, лежали трупы «бандитов», как называл их Ваницкий – старший. Осматривая поле недавнего боя, Валерий испытал угрызения совести, резкую боль от случившегося. Он давно понял, борются господа и рабы, но тут, возле прииска, бой воспринимался как сугубо личное – бой за прииск Ваницкого. И убиты люди за прииск Ваницкого. Валерий ощутил себя ответственным за их гибель, испытал тяжелое чувство виновности. Все преступления мира ничто перед главным – отнятием жизни. Все золото мира не может оправдать смерть одного человека. Каждый неповторим и имеет равное с другим право на жизнь.
Валерий увидел возле окопа лежавшую женщину. Русые, очень знакомые волосы… на плече кровавое пятно.
– Вера?!… – Спрыгнул с лошади.
Это была другая женщина, с привлекательным открытым лицом. На ее припухлых губах уже ползали мухи. Полузакрыв глаза, женщина тихо стонала. Валерий хотел помочь ей, но новая мысль остановила его: «С ними могла быть Вера. Она, может быть, тоже ранена. Я должен найти ее как можно скорее».
Все, казалось Валерию, встало на место. Он найдет Веру и, поможет ей. Потом напишет Мотковскому рапорт, где назовет действия колчаковской армии преступными. Но главное – скорее найти Веру…
Теперь он видел ее в бинокль. Она бежала в группе людей по дну ложка. В каждой руке у нее по винтовке.
Впереди, поднимая дорожную пыль, волочили усталые ноги солдаты. Их офицер глянул влево, на дно ложка, и. сразу крикнул что-то солдатам, показывая рукой в сторону беглецов.
«Заметил, проклятый», – Валерий не мог допустить, чтобы Вера снова попала в руки карателей и ради ее спасения готов пойти на все. Он уже отстегивал, кобуру, готовясь прикрыть отступление Веры, но тут неожиданно пришло иное решение.
– Подпоручик! – закричал Валерий офицеру. Он видел, как остановились солдаты и, сдерживая радость, закричал еще громче: – Подпоручик, ко мне! Живо!
– Там убегают бандиты…
– Ко мне! У меня приказ от верховного. Где командир?
– Не знаю.
– Во-первых, попрошу вас ответить так, как положено по уставу, не забывая, что вы отвечаете старшему в чине, а не приказчику в мелочной лавчонке, а во-вторых… – продолжая отчитывать покрасневшего офицера, Валерий видел как беглецы скрылись в кустах.
6
Горев боялся тайги, где за каждой лесиной мог скрываться противник. Партизаны знали о страхе Горева, и Вавила, не опасаясь, собирал свой отряд на склоне хребта, на поляне. Той самой поляне, откуда так хорошо виделось все село Рогачево. Оно как на ладони. Но далеко. Даже большой дом Кузьмы казался крашеной чурочкой, а люди – букашками.
Посланцы Вавилы ходили но склону, свистели и, встретив партизан, посылали их на поляну.
– Пишись там у Веры. Хорошо, что винтарь не забыл, а то бы тебе всыпали сладостей под застреху.
– Нет еще восемнадцати человек, – беспокоилась Вера.
– Товарищи, надо еще раз пройти по хребту. Возможно, кто- то отыщется…
Вавила выстроил партизан, проверил оружие и патроны. Выяснил обстоятельства бегства. Сейчас он и командир, и интендант, и прокурор. Сложное дело – толпу испуганных беглецов организовать в боевой отряд. Не было времени присесть. Но, что бы он ни делал, мысль о Лушке не отступала ни на минуту, как боль. Вавила пытался себя успокоить, что, может быть, Лушка, подняв народ, убежала в тайгу, и ходит сейчас где-нибудь рядом, а Ксюша ищет Лушку в селе. Может, ушла с семьями на Матвеевскую заимку? Скорей бы Егор пришел…
В отряде видели озабоченность командира. Большинство относили ее к неудачному бою. Только немногие знали об исчезновении Лушки и понимали, что в душе их командира сейчас мешалось чувство общей обиды за поражение с чувством личной тревоги.
Вера подошла к нему, сказала тихо:
– Не кручинься, найдется Лушка… – и улыбнулась. На душе неспокойно. Но хотелось верить: все будет хорошо.
– Тебе, Вера, легче. У тебя никого… А тут разом – ни жены, ни дочки.
– У меня никого?… Ты прав. Я одна.
За думами Вавила не заметил Вериной грусти.
– Иди, Егорушка, иди, и храни тебя бог, – Аграфена перекрестила Егора и припала к плечу. – О нас не печалься. Не одни тут – проживем как-нибудь, не впервой.
– Через день-два с харчами ждите. Может, Лушка со мной придет, а то вон как Анна-то приболела…
– Ну-ну, иди…
Егор уходил вниз но тропке, густо заросшей травой, и все оглядывался, все махал рукой. Ему тоже махали и женщины, и ребятишки. Махали молча, без улыбок. Немного их, но в деревне не след было оставаться, вот и подались они с Егором на Матвеевскую заимку.
Егор шел вдоль Матвеевского ключа. Устал он. Почти двадцать верст пройдено от полуночи и до полдника. Шел, думал, а то и сам с собой разговаривал: убеждал, спорил, объяснял – смотря какая мысль не давала покоя.
«Все ли правильно сделал? Не натолкнутся ли каратели на заимку?…»
«А кого им там делать? Почитай десять верст от Рогачева по осыпям да глухомани. Поди уж лет пять-шесть на заимку то народ не ходит. С того самого дня, когда медведь Матвея задрал; чураются как бесов в Ральджерасе. А здоров был мужик. Сын-то его Игнат Матвеич весь в отца. Угрюмый, бородища, как у лешего, а добряк. И медвежатник такой же настырный, как Матвей. А вот заимку-то отцову забросил. Похоронил, поставил крест – и баста. А место привольное. Надо же было такую баскую поляну в прорезистом ключе сыскать под заимку. И скоту приволье, и пчелкам… Э-эх…»
От вершины ключа Матвеевского до условленного места встречи с партизанами еще далеко, а солнце уже покатилось за горы, на закат.
«Дивно еще шагать, – сокрушался Егор. – Заждались меня Вавила с мужиками на поляне-то…»
И сразу же другая мысль: «Поди, не засидимся в Ральджерасе. Соберёт Вавила робят, да и двинем на колчаков. Кабы не ночь, не разогнали бы они нас».
И опять тяжело вздохнул Егор. Устал он. Мучал голод. Боялся присесть: «Усну, беспременно усну».
Еще издали заметил Вавила человека, понуро бредущего к лагерю. «Прошел патруль – значит, свой…» – и с радостным крикрм рванулся навстречу.
– Егор Дмитрич! Пришёл?… – застрял в горле рвущийся вопрос о Лушке. Только обнял Егора, заглянул в глаза.
Егор заторопился обрадовать товарища.
– Аннушка ручкой мне махала. Ничего она, ничего. Малость приболела, да это пройдет, шибко притомилась сарынь, добираясь до заимки. Шибко…
Вавила перебил Егора.
– Значит, и на заимке нет Лушки. – Сказал утвердительно, сурово, – А за Аннушку спасибо, Егор Дмитрич, – и пошел в глубь леса.