Страница 53 из 86
ЛЮДМИЛА. И все же, хотелось бы, чтобы вы конкретнее обрисовали сегодняшние настроения в научном мире.
ПУШКИН. Пожалуйста. Все начинается, очевидно, еще в школе. Поскольку цивилизованная часть человечества окончательно выгнала женщин из дома на работу, хотя делать им на работе совершенно нечего, да они и не делают ничего, как правило, за исключением некоторых секретарш, за детьми некому стало смотреть. Не у всех есть желающие приглядывать за ребенком тещи и свекрови. Помогла столетней давности идея о всеобщем образовании. Хотя сегодня всем понятно, что образование нужно лишь некоторой части населения, люди, стоящие во главе просвещения, притворяются, что идея эта незыблема. И вот оба родителя делают вид, что работают, а дитя отправляется в школу. Принудительно — есть закон. Понятно, что принудительное эффективным быть не может. Поскольку дети будут ходить в школу в любом случае, собственно качество образования не имеет рекламного значения. Поэтому это и не образование вовсе, а бесконечные повторения в основном ненужных сведений. Сегодняшние десять классов человек, которому образование действительно необходимо, может запросто одолеть за два-три года. Но куда девать этого человека в остальное время? Школа сегодня — это дом, где присматривают за бесхозными детьми. Где их лишают воли и их учат думать одинаково, где не поощряются никакие инициативы. Большинство нормальных людей, естественно, к десятому классу просто ненавидят школу, учителей, науки, классные помещения тюремного типа, парты, поставленные шеренгами, чтобы было похоже на фабричные станки. Сегодня об этом не помнят, но изначально именно это и было целью — приучать людей к виду станков на фабрике. Чтобы не было при переходе из школы на фабрику непоняток. Стало быть — вынести все это, не возмутиться, сдать экзамен и получить хороший диплом, чтобы приняли в хороший институт, может только не очень нормальный человек. Остальным предлагается провести два года под началом солдафонов в армии. После этого некоторые, окончательно озверев, делают попытки все-таки поступить в институт или университет. И поступают. Плюс дети взяточников. То есть, три категории — ненормальные дети, закончившие школу с отличием. Озверевшие дети, прошедшие армию и тем не менее решившие поступить (добровольно) в университет. И дети богатых родителей, умеющих давать взятки. Понятно, что эти последние самыми нормальными и являются — в конечном счете. То, что ученые бывают сумасшедшие — миф, естественно. Из всех ученых, повлиявших так или иначе на развитие цивилизации за последние три тысячи лет, сумасшедшие, или даже слегка ненормальные, составляют меньше сотой процента. Теперь предположим, что нормальный человек, которому действительно интересна именно наука, как-то просочился через все это сито, возможно с помощью взяток и знакомств, и попал в университет. В первую очередь университет попытается (и очень серьезно попытается) привить ему уважение к авторитетам. В этом университеты похожи на организованную преступность — постоянное нарушение Второй Заповеди считается в университете одним из необходимых навыков.
ЛЮДМИЛА (улыбаясь). Второй Заповеди?
ПУШКИН. Я помню, меня всегда приводили в ужас дипломные работы, кандидатские, докторские. Сперва я должен был их писать. Впоследствии я должен был их читать, а это еще хуже. Главное в этих работах — ссылки. На каждое предложение, в лучшем случае параграф — одна, две, три, и обязательно год издания и место издания, и фамилия авторов, и хуже, когда авторов несколько. А ведь прилежному студенту всех этих авторов еще и читать надо. Мне повезло — у меня очень богатые родители, и кандидатскую и докторскую писали за меня нанятые мной люди. И читали, впоследствии, тоже наемники. У меня есть деньги, чтобы заплатить за этот сизифов труд. Поэтому я мог заниматься биохимией в свое удовольствие и до сих пор люблю в ней копаться.
ЛЮДМИЛА. Необычное признание. А о чем была ваша диссертация, Лев Борисович?
ПУШКИН (с удовольствием, улыбаясь). Ну, кандидатская моя называлась «Авторадиографическое исследование образования и миграции лимфоцитов при адаптации организма к субнизкой температуре». Совершеннейшее надувательство и издевательство — меня в то время интересовали совсем другие направления, которые кафедрой нашей проникновенной понимались очень плохо. Естественно, материалы были доложены и обсуждены на рабочих совещаниях, симпозиумах, и научных конференциях. Список литературы содержал двести пятьдесят восемь источников, причем мои негры отметили, что из этих источников шестьдесят пять — отечественные, а остальные зарубежные. Сачковать нельзя — какая-нибудь сволочь обязательно наймет своих негров, которые все это проверят. Помню, что суть этого замечательного труда размером в двести страниц сводилась к тому, что Ферменты, использующие и регенерирующие NAD, ATP, CoA и другие коферменты, должны находиться в контакте друг с другом, и в ряде случаев целесообразно, чтобы все ферменты, использующие один кофермент, были расположены рядом — отчаянная глупость. И мне нисколько не стыдно — что хотели, то и получили в процессе моего соискания. Нынче, когда мне хочется что-нибудь опубликовать, хулиганское, я нанимаю человек пять студентов. Я честный человек, и плачу им хорошо. Многие мои коллеги просто пугают и заставляют. Студенты берут мою работу и ищут к ней библиографию. Я не ходячий справочник, и вовсе не обязан помнить, откуда в моей области взялось то или иное понятие, кто придумал и где напечатал. Редким людям, не имеющим средств, чтобы избежать этого унижения — бесконечных ссылок на дурные источники — удается впоследствии стать действительно учеными — в любой области. В лучшем случае из них получаются очень узкие специалисты, а обычно — просто бюрократы. С другой стороны, в связи с установкой на поголовное образование населения, сделать со всем этим ничего нельзя — в каждом селе нынче университет, где ж на всех набрать настоящих ученых.
ЛЮДМИЛА. Но мы говорим о кризисе в науке…
ПУШКИН. Перманентный кризис, повторяю, называется — застой. И почему бы не быть застою? Со специалистами бывает забавно. Я очень их люблю — они потешные. Как правило, это люди очень невежественные. Знают только свой предмет, якобы, то бишь, зазубрили, сколько смогли. Понятно, что для того, чтобы быть, к примеру, биохимиком, нужно знать много разного помимо биохимии. Физику — неплохо, биологию — безусловно, но и астрономия не помешает, а также живопись и музыка, и действительно знать и интересоваться, а не «помню, проходили».
ЛЮДМИЛА. Это серьезно?
ПУШКИН. Очень серьезно. Эйнштейну очень мешало незнание архитектуры. Ньютону — незнание музыки. В мире все связано, везде есть параллели. Сегодняшняя генная инженерия — просто варварство, и все потому, что — страшно сказать — генные инженеры ровно ничего не знают об агрикультуре. Не говоря уж о музыке. Про художественную литературу я тактично промолчу. Впрочем, нет, скажу — определения узкого специалиста есть у Джонатана Свифта и у Джорджа Бернарда Шоу. Определения эти — очень негативные, и вполне применимы к сегодняшним специалистам, и этим специалистам неплохо было бы прочесть и подумать, поскольку полвека они только переливают из пустого в порожнее. Помимо этого, вот уже полтора века подряд — приблизительно с момента начала нефтяной индустрии, если по Кудрявцеву — точные науки непрерывно пытаются взять на себя роль церкви. И следует сказать — научная бюрократия как раз в этом случае весьма неплохо справилась с задачей. Она, научная бюрократия, довела человечества до почти полного отупения и бездуховности, разрушила экологию, подтолкнула всех к нефтяному кризису — и тем не менее большинство человечества рассчитывает именно на нее — она, научная бюрократия, должна нас вывести из кризиса. И с экологией разобраться. Это — нарушение уже не Второй, но Первой Заповеди, да и противоречит здравому смыслу.
ЛЮДМИЛА (поворачиваясь к Некрасову). Что думают по этому поводу экономисты?
НЕКРАСОВ. Экономисты не думают. Экономисты прогнозируют.