Русский боевик

— Эх, вдоль по Питерской!..

— А ну пошел отсюда! — визгливо рявкнул Литовцев, и Димка отскочил испуганно. — Убийцы, сволочи! — Литовцев соскочил вниз, налетел на стул первой скрипки, упал, повалив десяток стульев, поднялся, и раздраженно пнул стул кларнетиста. Арфистка, задержавшаяся в яме, с удивлением посмотрела на него сквозь сильные очки.

— Алексей Борисович, что с вами?

— Ничего, — раздраженно откликнулся Литовцев и, проходя мимо нее, добавил, — Худеть вам надо, дорогая. А то скоро Вагнера будем репетировать, у него шесть арф, а вы одна три места занимаете.

И вышел. Арфистка пораженно села на стул массивным задом, несколько раз мигнула, и зарыдала патетически. Неуемный бесчувственный Димка Пятаков глянул в яму, усмехнулся, и пропел:

— Спарафучиль зовут меня…

Арфистка посмотрела на него из ямы и зарыдала громче.

День выдался солнечный. Аделина погуляла по улицам, пообедала в кафе, и решила, что просто пойдет домой. И будь что будет.

Уже подходя к арке, увидела она двоих, одетых в дорогие костюмы. На мгновение она замерла.

Первый порыв — бежать. Затем она решила, что к ней это не относится. Ее просто напугали давеча. Эти двое — вовсе не ее ждут.

И действительно, они даже не посмотрели на нее, когда она прошла мимо и свернула под арку. Эхо шагов звучало — совершенно не похоже на литавры. Аделина вошла во двор и направилась ко входу в дом. Стала подниматься по лестнице. И услышала, как снова открылась, и закрылась, парадная дверь. Ее догнали на втором пролете.

— Поговорить надо, — сказал один из двоих, беря ее за руку.

— Что вам нужно! — громко возмутилась Аделина, пытаясь освободить руку.

— Узнаешь. Поехали с нами, машина во дворе. Не кричи только. А то ведь можем придушить ненароком.

От них густо несло одеколоном. Они поволокли ее вниз. У Аделины потемнело в глазах. Уже не отдавая себе отчета в том, что делает, она стала вырываться. Один из двоих замахнулся коротко, чтобы дать ей пощечину. В этот момент, прыгнув через перила сверху и приземлившись на ступени вплотную к группе, Эдуард въехал ему прямым ударом в глаз. Замахнувшийся, сделав быстрый полуоборот, упал и покатился вниз по ступеням. Второй преследователь оттолкнул Аделину и сделал шаг назад, вниз, давая себе время выхватить пистолет. Не успел. Эдуард пнул его ногой в голову.

Оба преследователя лежали теперь на площадке внизу. Эдуард спрыгнул к ним, и выключил первого, который умудрился не потерять сознание, коротким ударом. Сунув руку за пазуху второму, он выволок у него из кармана оружие, вытащил обойму, а оружие сунул обратно в карман пострадавшему. Повернул голову, глядя снизу вверх на Аделину.

— Пошли, — сказал он.

— Я… Эдька… там у них машина… шофер…

— Это было давно, — возразил Эдька. — Машина есть, это точно, а шофер завтра очнется. Эка невидаль — машина. У меня тоже машина. Гораздо лучше, колеса шире. Пошли, не стой там, дура.

Аделина стояла, держась одной рукой за перила, полуприкрыв глаза. Эдуард едва успел подскочить, прыгнув через несколько ступенек, и подхватить ее под мышки. Она попыталась распрямить ноги. Мешал высокий каблук. Тогда Эдуард просто взял ее на руки и спустился вниз, к парадной двери.

— Всё, поставь меня, — сказала она слабым голосом.

Во дворе, жадно вдохнув свежий воздух, она огляделась.

— И что теперь? — спросила она, обращаясь больше к себе, чем к нему.

— Сейчас мы посидим у меня в машине.

— С широкими колесами?

— Да. И подумаем. И помолчим.

— Эй! Линка!

Оба повернулись к арке. Оттуда бежал, смешно размахивая правой рукой, Стенька. Левой же рукой, согнув ее в локте, он держал старый потрепанный жим-за-жим без чехла. Вот только его не хватало, подумал Эдуард. Да еще и орет на весь город.

Подбежав вплотную, Стенька конспиративным пониженным тоном сообщил:

— Там приходили тебя искать, — он сделал жест рукой, означавший, очевидно, приблизительное месторасположение его дома. — Спрашивали. Я притворился полным кретином, не знаю и не знаю. Какие-то подозрительные. Не менты, явно.

— Прикуси язык, — сказал Эдуард. — Ну и видик у тебя. По городу ходишь… православный… с жим-за-жимом под мышкой. Скоморох.

Стенька оглядел себя с некоторым удивлением.

— А что? — спросил он. — Вид как вид. А жим-за-жим — исконо русский инструмент, национальный.

— Рубашку заправь. Штаны постирай. Волосы национальные причеши, — Эдуард вздохнул. — Сумерки, правда, в сумерках менее заметно.

— Стенька, ты… — начала было Аделина, но в этот момент у Эдуарда мелодично звякнул в кармане мобильник, заиграла мелодия Жоржа Бизе «У любви, как у пташки — крылья».

Открыв мобильник и глянув на номер, Эдуард кивнул, захлопнул, покачал головой, и некоторое время смотрел то на Аделину, то на Стеньку.

— Все один к одному, — сказал он. — Такая у меня нынче стезя. Нет чтобы на час позже позвонить. Впрочем, это ничего бы не изменило.

— Эдька, кто они такие? — спросила сквозь зубы Аделина.

— Это я выясню. Не сейчас. Сейчас мне нужно ехать.

— А я?

Эдуард ухмыльнулся.

— Ну наконец-то. Стало быть, я тебе понадобился, да?

— Это вы о чем? — спросил подозрительно Стенька. — Я ее защищу, не думай, что бы ни случилось.

Эдуард засмеялся.

— Нечего ржать! — возмутился Стенька. — У меня черный пояс!

— И кинжал, тоже черный, — заметил Эдуард. — Ты, наверное, скрытый грузин. Ах, негодник, пока все думают, что он, типа, в священники готовится, поклоны бьет, скромным прикидывается, он, стало быть, осваивает боевые искусства. По фильмам.

— Насколько я понимаю, — сказала Аделина, — если… — Она замолчала, борясь с приступом тошноты. — Если они придут к Стеньке еще раз, ему не поздоровиться. Так?

Эдуард посмотрел в стремительно темнеющее небо.

— Так или не так?

— Так, — подтвердил Эдуард неохотно.

— Кто — они? — спросил Стенька, пытаясь заправить рубашку в штаны. — Пусть приходят.

— Ну так что же? — спросила Аделина.

Эдуард вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Делать нечего. Пойдем со мной. Оба.

Ольшевский неспешным шагом шел по набережной Фонтанки, и очень удивился, когда вдруг Чехов возник у него справа и зашагал с ним в ногу.

— Это никуда не годится, — сказал Ольшевский.

— Простите, господин Ольшевский. Вынужден был пойти на это. Мне нужно вас предупредить. В машине мы будем не одни.

— То есть как? — возмутился Ольшевский очень спокойным, без интонации, голосом, не меняя шага.

— Непредвиденные обстоятельства. Мы их сбросим по пути.

— Господин Чехов, вы пьяны. Вы идиот. Вы с ума сошли.

— Господин Ольшевский, я все объясню после. Они совершенно безобидные — будущий священник и девушка. Девушку вы, возможно, знаете, а у священника с собой жим-за-жим. Когда увидите, многое поймете. Ничего страшного, уверяю вас.

— Жим-за-жим?

— Да. Возможно, он умеет на нем играть.

Ольшевскому не понравился тон Чехова, захотелось дать Чехову в морду, но он не показал виду. Чехов ни разу его не подводил — исполнительный, очень умелый, хорошо соображает. А говорить о деле в машине все равно нельзя. Да и не нужно. И отступать некуда.

— Здравствуйте, — холодно сказал он, садясь на переднее сидение.

— Здравствуйте, — нестройным хором откликнулись с заднего.

Чехов влез за руль, включил мотор, и сразу пошел через мост, рявкнув сигналом на двух пенсионеров, страстно о чем-то спорящих, возможно о том, как сегодняшняя их пенсия коррелируется с прожиточным минимумом.

— Как машина? — спросил Ольшевский.

— Хороша, — откликнулся Чехов.

Это означало, что Чехов проверил средство передвижения на наличие звукопередачи и звукозаписи, и все чисто. Хвалить ходовые качества внедорожника он, опытный, не стал бы. Маршрут он выбрал очень странный — как и полагалось. Проехав Нарвские Ворота, он по переулкам дорулил до Автово, сделал петлю в Дачном, по Ленинскому добрался до Московского шоссе, и некоторое время спустя по прямой вылетел на Эм-Десять. Всё это время все четверо молчали, и только иногда, на ухабах, хрипло выдавал короткие россыпи нот жим-за-жим на коленях у Стеньки.