Русский боевик

Помолчали.

— А знаете, почему я детектив, а вы все — нет? — Выдержав паузу, Хьюз сам ответил на свой вопрос. — Это каприз судьбы.

Все было проще — и сложнее. На самом деле.

На самом деле, четвертый участок посетил русский иммигрант, живущий в Америке десять лет, но изъясняющийся по-английски посредственно — безобидный на вид мужик, с густыми каштановыми с проседью волосами, гнилыми зубами, и застенчивыми серыми глазами, в неглаженной рубашке. Позвали Хьюза — внука иммигрантов из Ростова-на-Дону, свободно владеющего русским языком. Иммигрант поведал о том, как его нанял наркодилер и он сообразил, что его подставляют, только после того, как он согласился везти товар.

— Вы с ума сошли, — удивленно сказал тогда Хьюз. — Вы же не первый год в Нью-Йорке. А до этого жили в Москве. Как же вас угораздило?

— Деньги очень нужны, — признался пришедший.

— Есть другие способы их добывания.

— Собственно, э… я бы хотел вернуться в Москву.

— И что же?

— Нет денег на билет. Все, что зарабатываю, уходит на жилье и еду. И на одежду. И на воспитание дочери еще.

— Ничего не понимаю, — Хьюз нахмурился.

— Видишь ли, мужик…

— Мы разве на ты?

— Извините… Я… Я приходил уже в полицию… Не здесь. В Бруклине.

— С этим делом?

— Нет. Месяца три назад приходил. Я хотел, чтобы меня депортировали.

Хьюз засмеялся.

— Вот, — подтвердил пришедший. — Там тоже смеялись. Я им объясняю — я нелегальный иммигрант, у меня рабочая виза просрочена семь лет назад. Депортируйте меня в Москву.

— И что же? — спросил Хьюз, делая усилие, чтобы снова не засмеяться.

— Они говорят — у тебя работа есть? Я говорю — есть. А жилье есть? Я говорю — есть. А они говорят — иди домой. И разговаривать больше не захотели. А в Москве я был музыкант. Джазист.

Хьюз недолюбливал джазистов, но почему-то проникся к соплеменнику симпатией. Покопавшись в архивных данных, он обнаружил, что на Джонни Сканка заведено дело, и арестуют его в ближайшие месяца два. И решил, что джазисту из Москвы вовсе не зачем отбывать десятилетний срок из-за того, что машина правосудия забыла переключить скорости. И позвонил окружному прокурору.

— Смените стиль одежды, — посоветовал он джазисту. — На солдата вы не похожи, на скинхеда еще меньше.

— Не горюй, Томми, — порекомендовал Хьюз, доставая папку из-под сидения и вынимая из нее ордер на арест. Полюбовавшись ордером, он показал его Томми, многозначительно и с уважением кивнув. Томми фыркнул и мотнул головой. Вложив ордер обратно в папку, Хьюз открыл перчаточное отделение и вытащил оттуда автоматический пистолет. — Не горюй. И не сопи так. В России есть такой фольклорный инструмент, жим-за-жим. Звук напоминает твое сопение.

— Сука этот Сканк, — сказал Томми. — Разгильдяй.

— Да, — согласился Хьюз. — Его счастье, что мы с тобой его сейчас арестуем. Удивительно, как он с таким расхлябанным отношением к делам до сих пор в живых ходит. Его бы через неделю-другую свои же коллеги и ликвидировали бы. Но ты не волнуйся, его заменит Ланки, без денег не останетесь.

— Зачем мне Ланки…

— Если ты боишься, что Сканк расскажет на суде о вашем капитане и о вас — ты не бойся. Не такой он дурак.

— Я ничего не боюсь, — гордо заявил Томми.

— Вот и хорошо, — с неодобрением заметил Хьюз. Он недолюбливал людей, которые имеют привычку сами себя уговаривать и делают это вслух, утомляя окружающих.

На углу Бульвара Сейнт-Николас и Сто Восемнадцатой Улицы Хьюз велел Томми остановиться.

— Зачем?

— Чтобы не пугать охрану.

Полицейская машина остановилась сразу за ними.

— Слушайте меня, орлы мои, — сказал полисменам Хьюз. — Мы с Томми пойдем наверх, а вы остановитесь за квартал от входа. Дадите нам время подняться. Потом подойдете ко входу и — чтобы никто не посмел ни войти, ни выйти. И будем ждать команду обыска.

— А они задерживаются?

— Я им позвоню, когда сочту нужным.

Хьюз и Томми маршевым шагом прошли два квартала. Некогда запущенный, этот участок Гарлема стремительно восстанавливался. Еще лет десять назад белый человек не рискнул бы здесь появиться, а теперь — вон молодая семья с коляской, вон клерк, вон официантка, думающая, что она художница, вон медсестра, склонная к замужеству. Но старожилы района, включая подрастающее поколение, все еще чувствовали себя здесь хозяевами — собираясь в группы на углах и у подъездов, ведя разговоры, на две трети состоящие из междометий, забавляясь пивом и марихуаной на виду у всего света, и беззастенчиво разглядывая всех прохожих подряд (а те отводили взгляд, и чем больше отводили, тем пристальнее их разглядывали). Справа и слева выстроились в элегантную бульварную прямую дома, идеально сочетающиеся со скально-парковым ландшафтом — по левую сторону за домами высился зеленеющий скалистый хребет, за гребнем которого располагался невидимый отсюда величественный Колумбийский Университет. Благородный известняк неоклассических строений здесь, на Сейнт-Николас, почти не тронутый вкраплением возведенных после Второй Мировой кирпично-цементных коробок, ошеломлял своей невозмутимой принадлежностью к великим вселенским концепциям. Как все вдумчивые жители города, Хьюз ценил достойную архитектуру.

У входа в дом с роскошным, почти барочным, порталом, тусовался в одиночку бандитского вида парень лет двадцати. Томми мрачно поглядел на Хьюза.

— Не вижу рвения, — сказал Хьюз.

Томми оборотился к парню.

— Ты, — сказал он. — Джонни дома?

— Тебе-то что, ты? — вопросил парень.

— Ты, следи за своей ебаной речью, ниггер. Дай я тебя еще раз спрошу, ты. Джонни дома на хуй?

— Дома. Ну и?

— Попользуйся интеркомом, ты.

Парень посмотрел, подумал, и нажал кнопку.

— Ну? — сказали в динамике интеркома.

— Ты, тут какие-то двое, один ниггер и один хонки, спрашивают, ты, дома ли Джонни.

— Чего им надо?

— Чего вам надо?

— Семьсот тысяч, — наугад подсказал Хьюз.

— Семьсот тысяч, ты, — передал парень.

Наверху, очевидно, задумались. А потом щелкнул селектор и дверь приоткрылась.

Пройдя поражающий воображение масштабами вестибюль, Хьюз и Томми вызвали лифт.

— Ордер наготове? — спросил Томми.

Хьюз не удостоил его ответом.

— А, блядь, на хуй, — сказал Томми невесело, щупая кобуру под курткой.

На третьем этаже их встретили двое негров-громил, ростом и телосложением напоминающих Томми.

— К стене, — сказал один из них.

Томми показал ему бляху.

— А я ебал тебя и твою бляху, — сказал громило.

— Повтори, ты, — сказал Томми.

— А?

— Повтори, что ты сказал. Кого ты ебал?

— Тебя и твою…

Томми въехал ему хуком в ухо. Громило стал оседать на пол орнаментально-стенного коридора. Второму громиле Хьюз показал пистолет дулом вперед, и тот отпрыгнул и посторонился.

— За честь департамента, — объяснил Томми. — Я никогда департамент в обиду не даю, ты. А ты уйди и встань вон там, ты.

Громило послушно отошел шагов на двадцать, что, по его представлениям, приблизительно соответствовало координатам, обозначенным термином «вон там».

Дверь квартиры оказалась незапертой.

Хьюз недолюбливал запахи негритянских квартир — даже достойных квартир с состоятельными хозяевами. У двух разных рас до сих пор сохраняются разные пристрастия к одеколонам, дезодорантам, мылу — возможно на генетическом уровне. В добавление к этому, в данной квартире часто бывали, из-за специфики деятельности ее хозяина, представители негритянского дна, принося с собой и оставляя запах очень крепких, вульгарных духов, пота, грязных носков, дешевого алкоголя, и въедающегося в любой текстиль дыма ментоловых сигарет. Тем не менее, в просторной квартире с очень высокими окнами и новой, не слишком вычурной, мебелью было чисто. Хозяин квартиры восседал за обитым кожей кабинетным столом в гостиной. Обстановка отдаленно напоминала интерьеры апартаментов ведущих американских политиков времен Томаса Джефферсона.