Русский боевик

Последними, к пяти утра, в «Русский Простор» в ту ночь прибыли мужчина и женщина — прибыли вместе, но номера у них оказались зарезервированы отдельно. Женщине было лет пятьдесят, и была она худая, в очках, причесана и одета с мещанской консервативностью. Мужчина выглядел молодо — чуть за тридцать, небольшого роста, в летнем костюме — возможно там, откуда он прибыл, было тепло и приятно.

В углу вестибюля крепко спал, свернувшись калачиком, внук Бабы Светы — Федька. Эдуард и Стенька, слегка подвыпившие (Стенька в большей степени) вышли из бара, остановились, и посмотрели на него.

— Жалко парня, — сказал Эдуард.

— Ничего. А что? Тепло, мягко, сухо. Я в его возрасте по сараям ночевал, а то и под открытым небом.

— Отнесу-ка я его к себе в номер.

— Это зачем же?

— Пусть поспит на хорошей постели.

— Ты… э… — Стенька подозрительно уставился на Эдуарда.

Эдуард посмотрел на Стеньку и рассмеялся.

— Вот ведь какие времена настали, — сказал он. — Непосвященные в сан — и те подозревают ближних в растлении малолетних. Могу к тебе отнести, или к Аделине.

— Времена-то настали, да, самые что ни на есть, — заметил Стенька. — Всё в Откровении описано, подробно.

— Так-таки и описано?

— Да.

— Что бывший муж Аделины — педофил, тоже написано?

— Возможно. Нужно бы перечесть.

— У тебя с собой?

— Что?

— Откровение.

— Это часть Библии. Последняя глава.

— Ага. Ну так Библия — с собой?

Стенька отвел глаза.

— Священник, тоже мне, — презрительно заметил Эдуард, наклоняясь и беря Федьку на руки. Федька заворчал, захныкал, задвигался, и прижался к лацкану Эдуарда щекой.

Сняв со спящего Федьки кеды и куртку, стащив с него штаны, очень грязные носки, и полный статики синтетический свитер, Эдуард уложил его и прикрыл одеялом. Федька перевернулся сперва на левый бок, потом на правый, потом на живот, и засопел.

Эдуард почистил зубы, подышал, выпил воды, и решил, что уровень алкоголя в крови слишком высок для немедленного отхода ко сну. Скинув одежду, он облачился в махровый халат, сунул в карман халата карточку для открывания дверей, и вышел в коридор.

Стенька сидел под дверью Аделины, дремал — почувствовав рядом движение, он встрепенулся и уставился на Эдуарда.

— Ты все-таки идешь к ней, — сказал он с укоризной. — Я так и знал. Ты подлец. А я вот не пущу тебя к ней. Она сейчас в таком состоянии…

— Много ты понимаешь в ее состоянии, — бросил Эдуард, направляясь к лифту. — Когда она в этом состоянии…

— Что? Когда она в этом состоянии, то — что? — Стенька следовал за ним по пятам.

— Мужчине лучше не соваться, — закончил мысль Эдуард.

— Так чего ж ты вышел из номера?

— Я иду купаться.

— Чего-чего?

— В бассейн наверху.

— Не ври.

— Пойдем со мной, посмотришь.

Стенька придержал дверь лифта, сонно и подозрительно глядя на Эдуарда.

— Ну, или-или, — сказал Эдуард. — Входи, или иди спать.

— Ты мне так и не объяснил ничего.

Эдуард схватил Стеньку за тощее плечо и втащил его в лифт. Двери закрылись. Стенька протер глаза. Есть в нем что-то библейское, подумал Эдуард, глядя на помытого и причесанного Стеньку. На кого-то он похож.

— Ты что, правда будешь в бассейне плавать? — спросил Стенька неуверенно.

— И тебе рекомендую. Освежает. Завтра похмелья не будет.

— У меня похмелья не бывает. И… э… плавок у меня нет.

— У меня тоже нет. Но там сейчас безлюдно, так что ничего страшного.

Лифтовую площадку от проходов пентхауза отделяла дверь с электронным замком. Эдуард сунул в замок всё ту же карточку — и замок щелкнул, отворясь.

— Я, пожалуй, пойду к себе в номер, — неуверенно сказал Стенька.

— Нет уж, — возразил Эдуард. — Я буду плавать, а ты меня будешь просвещать по поводу Откровения, православия, и всего такого. Да ты не бойся так. Вон, видишь, шезлонги? Садись.

Он скинул халат, разбежался, и нырнул в бассейн, освещенный только ночным контрольным фонарем.

Некоторое время Стенька стоял, озираясь, а затем все-таки подошел и присел на шезлонг.

— Нам тут, наверное, быть не полагается, — сказал он, когда Эдуард вынырнул.

— А?

— Не полагается нам здесь быть. Это для очень богатых. Это для тех, у кого здесь номера, бассейн.

— Скорее всего так.

— Вдруг кто-нибудь придет?

— Ну, в крайнем случае нас выгонят. Не хочешь окунуться?

— Нет.

— А ты окунись. Тебе понравится. Православному в бассейне купаться не возбраняется.

— Холодно.

— Неженка. Ладно. Посиди, я сейчас.

Он проплыл кролем до противоположного бортика, перевернулся на спину, приплыл обратно, рывком выскочил из бассейна, подобрал халат, и прилег на шезлонг рядом со Стенькой.

— Надо же, какое здание построили, — сказал Стенька. — И сколько придумок. А здесь вот, в пентхаузе — каждый номер, как отдельный, типа, домик. Интересно. Жалко, что пасмурно. Звезды здесь, наверное, очень яркие. Я никогда раньше в таких гостиницах не бывал.

— Ничего особенного, — заверил его Эдуард. — В Питере есть лучше гостиницы. Ты всё-таки скажи, Стенька… Зачем тебе Аделина? А? Чем она тебя привлекает? Образ мыслей у нее будущему священнику никак не подходит. Попадья из нее сам понимаешь какая. Изменять она тебе будет, если ты на ней женишься. Хлопот с ней не оберешься. Нет, дело не в деньгах — уж это я давно понял. Про тебя. Никогда бы не подумал, но — ты меня убедил. Но — в чем же?

Стенька улыбнулся — искренне.

— Не понимаешь?

— Нет.

— Ты, Эдуард, в любовь не веришь совсем?

— Верю. Но все равно не понимаю.

— Аделина — она хорошая. Ее испортили — и окружение, и…

— И я.

— И ты. Но она все равно хорошая очень.

— Скрытный ты какой, Стенька. Посмотришь — простой парень, без затей. А на поверку выходит, что ничего из тебя не вытянешь, если речь не о православии. Про православие ты можешь часами языком трепать. А все остальное — под замком. Это я в тебе уважаю. Честно.

— Сколько мы здесь пробудем?

— Ты уже спрашивал.

— А ты не ответил.

— Не знаю я. Что ты переживаешь. Здесь тебя накормят, согреют. Вода всегда есть. И никто нас здесь не ищет. Завтра, то есть сегодня, через час примерно, посмотрим по телевизору новости, многое узнаем.

— Да, наверное. Что-то ты мне такое в баре давеча говорил…

— Тише.

— А?

— Тише! — шепотом, но значительно, сказал Эдуард, прикладывая палец к губам. — Замри.

Дверь номера Семнадцать Ка, в десяти метрах от них, медленно отворилась. Из двери вышла Нинка — растрепанная, с глупой улыбкой на лице. Тихо прикрыла дверь. Не заметив Эдуарда и Стеньку, сидевших в глубокой тени, она направилась неровным шагом к лифтам.

Переждав некоторое время, Эдуард встал и сунул руки в карманы халата.

— Это…

— Это регистраторша, — пояснил Эдуард.

— Она вернется сейчас? Она спустилась что-нибудь взять там, в вестибюле?

— Нет. Тише. Я не знал, что здесь кто-то есть.

— Не знал?

— Представь себе — не знал. Сиди, молчи, не двигайся.

Стенька с удивлением и испугом смотрел, как Эдуард ловко, со знанием дела, лезет вверх по стене отдельного домика-номера. Добравшись до крыши, Эдуард перекатился на нее и бесшумно по краю добрался до угла. Вскоре он вернулся, лег на живот, снова перекатился, повис на руках, и спрыгнул вниз, мягко приземлившись.

— Какая-то дура чернявая там, из хачей, — сообщил он. — И здесь без них не обошлось.

— Смотри!

— Тише!

— Смотри!

Эдуард круто обернулся. В темном небе засветилось какое-то непонятное зарево. Эдуард кинулся к лестнице, ведущей на смотровую площадку. Подскочил к перилам. В этот момент раздался звук, похожий на гром. И стих. Стенька присоединился к нему.

— Это в Новгороде? — спросил он.

— Нет. Новгород — вон там, — Эдуард показал рукой. — Вон, где огни, видишь? А вон там, — он показал рукой, — это… не знаю, что такое. Похоже на взрыв.