Страница 13 из 16
Кэраи подозревал, что она отнюдь не глупа, хотя со дня их знакомства госпожа Лиэ не произнесла еще ни одного серьезного слова, а смех ее звенел по любому поводу. Она появилась на первом же публичном приеме и постаралась очаровать намертво.
Вдовам было позволено чуть больше, чем женам, и уж всяко больше, чем незамужним девушкам, которых редко видели где-то помимо собственного дома. И госпожа Лиэ не упускала ни одной возможности развлечься, как и напомнить о себе.
Она полностью устраивала его, чтобы проводить время без обязательств – легким нравом не в последнюю очередь. Тут, в родной провинции, женщин приходилось выбирать себе еще с большей оглядкой, чем в Столице, где он был куда менее заметной фигурой. Хотя ошибка в выборе могла дорого стоить и там.
– Смотрите, про госпожу Лиэ всякое говорят, – попытался предостеречь его Ариму, который успел все разведать.
Кэраи лишь рассмеялся.
– Тем лучше, пусть говорят побольше – есть что послушать…
– Похоже, она всерьез на вас нацелилась.
– И, похоже, не с самыми очевидными намерениями. Я пока не понял, кого должен благодарить за этот подарок, но, подозреваю, господина Тори Аэмара – тот смотрел в нашу сторону с чересчур большим интересом, – ответил он весело. – Милейшая вдовушка слишком уж несерьезна и легкомысленна, чтобы я поверил в ее глупость. Ну, пусть выведывает мои секреты, благо, их у меня пока нет.
– А не опасаетесь держать под боком шпионку?
– Э, в Столице каждая певичка может оказаться не тем, за кого себя выдает, – если б я опасался женщин… Уж лучше пусть будет неподалеку, а я смогу скармливать Дому Аэмара свои хлебные крошки.
– А она вам?
– Пускай думает, что порой это ей удается.
«Девушки радуги», ашриин высыпали на крохотный островок между мостиками пригоршней самоцветов, верхние платья разных оттенков красного с черной отделкой, а нижние – как самим красавицам захотелось. Они танцевали что-то весеннее, радостно, будто зимой жизни им не было. Две женщины в более темном стояли сбоку, улыбались довольно – видно, воспитанницы справились с постановкой.
Хороший способ показать и свое искусство, и девушек разом; желающие познакомятся с ними тут или просто запомнят. Здесь только прелестницы из самых дорогих, изысканных заведений, иных не допустят.
Здешние женщины – неважно, ашриин ли, или из знатных домов – были не столь ограненными, как в Столице, они использовали меньше краски и прочих ухищрений, и оставались похожими на себя, а не на безупречных кукол. Встречались и среди них и чудачки, которые, похоже, решили перещеголять столичную моду, но на таких Кэраи смотрел с сожалением. Они даже говорить умудрялись неким искусственным голосом, напоминающим предсмертный вздох флейты. Нет уж, лучше живая и полная сил женщина, которую изгиб прядки над виском заботит куда меньше, чем простые земные радости.
На соседнем мостике столпилась группка молодежи, переливается шелк летних цветов – глицинии, мяты, лаванды. Среди молодых людей Макори Нэйта, его неожиданно темно-фиалковый наряд напоминает об одеждах столичных министров. Только сами они – вечная озабоченность, а этот смеется, открывая все свои великолепные зубы. Отсюда виден их отблеск! Как у сморчка Суро вырос такой здоровенный и ладный сын? Второй тоже неплох, но его и не видно толком нигде. Не то что Макори, уверенный, что весь мир принадлежит ему одному.
Нэйта, когда-то главные соперники за власть над Хинаи. Чуть больше года назад глава Дома Нэйта поспособствовал назначению старшего сына, Макори, начальником земельной стражи округа Осорэи. Сыночек уже успел заработать себе не лучшую славу при охоте не только на шайки, но и на долговых беженцев. И жертвы были. А ведь округ Осорэи – из самых спокойных в провинции, легко представить, что Макори натворил бы на севере или востоке, в предгорьях… Только внутренних беспорядков еще не хватало. И без того земельные любят порой, как родные братья разбойников, нагонять страх на крестьян, особенно недавних переселенцев.
Отвлекся на собственные мысли, но обратно вернул всплеск алого шелка напротив: одна из красавиц, танцуя, плеснула крылом-полотнищем, и Макори, который успел приблизиться к ней, ухватил край ткани, девушка чуть не упала. Смеялись и он сам, и его друзья.
Едва ощутимый укол зависти, позволительный в праздничный день: его собственная беспечность закончилась в двадцать лет, при отъезде в Столицу.
Он сумел понять и принять правила тамошней игры, правда, для настоящих выигрышей ему не хватало умения носить маски, быстро меняя их, да и по трупам идти все-таки был не готов. Хотя кто знает, еще несколько лет…
С представления он все же вернулся к себе домой – и так потерял много времени. Госпожа Лиэ расстроилась, да… надо будет навестить ее завтра.
С некоторой иронией глянул на бледно-голубой драгоценный футляр – там хранились стихи госпожи Иссу, тонкой, словно былинка, поразительно быстро переходящей от всепоглощающей радости к безутешной печали и наоборот. Увы, они не совпали: ему нравились поэтические строки молодой женщины, она жаждала выйти за него замуж. Эта задачка решилась просто – стоило намекнуть, что он собирается вернуться на север. А стихи увез с собой; Иссу была в самом деле талантлива, жаль, что она этого не понимает.
Рядом с футляром на столике пестрели три уровня игральной доски; здесь в «цветок дракона» играли по другим, более старым правилам, он почти позабыл их – а ведь в юности много времени проводил за этой забавой. Столичная разновидность была более неторопливой и с тем более коварной, и по чести сказать, интересней.
Двенадцать лет все было иначе, нежели здесь: вместо сосен и кедров в городе – можжевельник, сам яркий и самонадеянный город, который не спит никогда, слякоть зимой вместо снега…
Он рос уравновешенным вдумчивым мальчиком, трезво смотрящим на вещи. Отец решил отправить его в Столицу, чтобы сын не только продвинулся там – помог безопасности Дома. Кэраи тогда было двадцать, отец считал, самое время. Расцвет юности, но уже крепко усвоено, что считать в жизни главным.
А мать грустила, не хотела его отпускать, но смирилась с решением мужа. Она всегда смирялась, и уже не узнать, о чем говорили родители наедине.
Видел их вместе потом всего один раз.
В Столице он поступил в ведение одного из помощников главы налоговой службы, затем занял небольшую должность при министре финансов, потом поднялся еще. Ему нравилось постепенно разбираться в реальном положении вещей в государстве. Это оказалось не только полезно, но и весьма занимательно. Когда видишь и нити, и ткацкий станок в работе, несложно представить себе, каким выйдет узор. Тут, в Хинаи, рисунок на ткани другой, но создается из тех же нитей. Легко сообразить, что будет.
**
Еще в юности приятель как-то сказал Суро Нэйта: тот похож на стручок очень жгучего перца, какие привозят из южных земель – небольшой, невзрачный, но лучше не задевать, как бы не обжечься. Приятель давно сложил голову в какой-то военной вылазке, а слова его Суро запомнил. Жечься приходилось: при отце-то, властолюбивом и совершенно ни к чему не пригодном, и куче родственников, норовящих отгрызть кусок пожирнее. Зато сейчас в Доме Нэйта только одна власть.
– Видел я его сегодня, – сказал Макори, входя; с дробным стуком плеснули бусины нитей-занавесей. Непочтительно вошел, но что ожидать от молодого поколения, которое не чтит традиций?
Младший сын шевельнулся в дальнем кресле, то ли приветствовал, то ли выразил неодобрение. Макори того словно и не заметил:
– Он на меня вряд ли смотрел, а подходить я не стал. Так… чужим выглядит. И самоуверенным.
– Приехал и приехал, – сказал сводный брат Суро, Атоку, походивший на родича чертами, но не дородной фигурой. – Сколько уж десятилетий Дом их, словно бельмо на глазу…