Наука и общество

Казалось бы, именно это должно было привести исследователя к тому, чтобы он учел в своем анализе науки и общества иной, некапиталистический тип организации массового сознательного действия, иной, некапиталистический способ полагания целей обществом и индивидом. Однако Винер (и это обусловлено ошибочностью исходных посылок его анализа) пытается найти пути для частичного освобождения, для относительной искусственной изоляции науки от социальных установок вообще.

Здесь мы переходим к развиваемой проф. Винером утопии организации науки.

Проф. Винер утверждает, что социальная позиция, которую занимает ученый в обществе, должна содержать в себе нечто от «башни из слоновой кости». Непосредственно Винер имеет при этом в виду сознание, которым должен руководствоваться ученый (а также понимающий ученого администратор).

Однако реально ученый зависит не от администраторской воли, а от определенной системы фактических зависимостей, сложившихся в современной науке, в обществе от определенного, вполне объективного типа социального использования знания, который лишь персонифицируется администраторами и работодателями науки. Точно так же, с другой стороны, выражение «башня из слоновой кости» на деле описывает не просто определенную внутреннюю позицию, но прежде всего особое положение интеллектуального работника в системе общественного разделения труда. Оно предполагает фактическую обособленность науки, как сферы духовного производства, от системы общественного использования знания, предполагает, что ученый находится в положении человека свободной профессии, осуществляет исследования на свои средства (или на свободные средства мецената-благотворителя), что его исследование не зависит от общества материально. Эта форма существования науки, господствовавшая вплоть до середины XIX века, в сегодняшних условиях является социальным анахронизмом.

Современная наука – массовая по типу деятельность; она срослась в единое целое с производством и может развиваться лишь за счет крупных капиталовложений, за счет практических «прорывов», организующих вокруг себя целые комплексы исследований.

Зависимость современного знания от системы его практических применений не является лишь внешней формой существования науки. Она отразилась на ее теоретическом содержании и внутреннем расчленении. Размывание традиционных межевых линий между науками, «взаимооплодотворение» их методами исследования, возникновение на стыке различных дисциплин новых наук, обладающих наиболее богатыми возможностями, появление особого типа исследований, позволяющих решить определенную задачу до построения цельной картины объекта и т. д., – все это в конечном итоге следствие такой зависимости. Последняя, однако, не просто историческая предпосылка данного типа знания. Как убедительно показал в своих работах, посвященных общественной организации науки, английский ученый Дж. Бернал, само развитие собственно теоретических разделов современной науки в наибольшей степени зависит идейно от расширения и рационализации связей между знанием и его практическими применениями. Бернал приходит к справедливому выводу, что это расширение и рационализация не могут быть делом внутринаучного реформаторства и осуществимы лишь в рамках социальной системы, в которой планирование науки совпадает с системой общественного планирования.

Винер же, как легко убедиться, хочет поправить дело посредством сознательной самоизоляции науки от системы ее социального использования. Правда, он постоянно оговаривает, что размеры этой самоизоляции должны быть достаточно умеренными, но это не изменяет общего принципа предлагаемого им решения проблемы. Попытка оградить «внутреннюю жизнь науки» от невежественного вмешательства дельцов, администраторов и политиков посредством превращения исследования (как бы ни оговаривались лимиты этого превращения) в «башню из слоновой кости» не может привести к ожидаемому успеху. Во-первых, обособление знания от системы его практических применений оставляет в полной неприкосновенности социальную форму этих применений. Во-вторых, оно лишает науку наиболее действенных – и как раз типично современных – средств развития (ведь пора чисто академических перестроек теории в общем-то осталась позади). В-третьих, оно возвращает исследователя к уже изжившему себя общественному положению ученого-одиночки, или, что то же самое, возводит в идеал одну из самых трагических ситуаций, в которой может оказаться сегодня человек науки, – положение исследователя, вытолкнутого из существующей системы использования знаний и вынужденного либо превратить средства поддержания жизни в средства поддержания своих научных изысканий, либо искать подачки у какого-либо благотворительного фонда. Предлагаемый проф. Винером способ защиты «внутренней жизни науки», если его провести последовательно, привел бы к существенным нарушениям самой этой «внутренней жизни».

Исходной причиной утопичности всех рекомендаций проф. Винера является то, что объективные отношения общественной организации науки (а иногда и собственные содержательные связи знания) изображаются им как личные отношения между людьми, целиком обусловленные их сознанием. В самом деле, зависимость науки от ее практических применений в данном обществе рассматривается Винером как зависимость ученого от администраторов; зависимость поискового, эвристического исследования от определенной, уже сложившейся и апробированной научной ориентации – как личное взаимоотношение представителей различных поколений в науке; следование аксиоматическим постулатам в данной области знания – как культурно-историческая приверженность к ним определенной школы в науке и т. д. В соответствии с этим возможные изменения в структуре общественной организации науки – и здесь особенно отчетливо обнаруживается связь с традициями либерального мышления – рассматриваются Винером как дело воспитания и переубеждения различных агентов научной деятельности. «Хороший организатор, – говорит проф. Винер, – может достигнуть гораздо большего надлежащим выбором людей, чем постоянными приказами. Выбирайте людей, достаточно заинтересованных в выполнении возложенной на них задачи, чтобы их не нужно было подгонять…» Это хорошие пожелания, но это только пожелания. На деле и принципы подбора людей, и способ их конкретного вовлечения в работу, и тип их взаимоотношений друг с другом заданы определенной объективной системой организации в данном обществе, зависит от характера, типа этого общества.

Ученый, замечает далее проф. Винер, «должен оказывать непосредственное влияние на отчуждаемые от него результаты».

В условиях бюрократизации и милитаризации науки в капиталистическом обществе это требование, в общем, носит прогрессивный характер. В тех пределах, где общественное применение научных открытий находится во власти ученых, хотя бы в малейшей степени зависит от их воли, человек науки обязан полагаться на свой личный выбор, на свою совесть, на свое чувство ответственности перед обществом. Нельзя, например, не признать, что отказ восемнадцати ведущих ученых Западной Германии от участия в военных исследованиях является эффективным средством борьбы против милитаризма.

Однако было бы неправильно думать, что контроль над использованием науки может быть делом одиночек, что социальные последствия определенных научных открытий всегда и сразу осознаются их создателями, что «непосредственное влияние на отчуждаемые результаты» возможно во всех случаях, что ученый может воздействовать на социальное использование науки, не выходя за пределы своего кабинета, не включаясь в массовое движение.

Ведь ясно в конечном счете, что единственный способ, каким ученый может непосредственно как личность повлиять на отчуждаемые от него результаты, скажем, военного значения, – это вообще не отчуждать подобных результатов. Надо заметить, что в свое время проф. Винер выдвинул именно такой проект контроля над использованием науки.

Вот что писал об этом проекте акад. Н. Н. Семенов в статье «Наука и общество в век атома», опубликованной на страницах нашего журнала: «Известный ученый Н. Винер предлагал ученым организовать, так сказать, систему „самоконтроля“: не публиковать ни строчки из того, что могло бы послужить делу милитаризма. Это благородное, но наивное пожелание никогда не может быть осуществлено. Винеру справедливо возражали, что в таком случае современный ученый должен был бы вообще отказаться от всякого подведения итогов своей работы». В самом деле, действительные возможности военного применения науки в современных условиях всегда шире того, как сам ученый осознает эти возможности.