Время перемен (сборник)

Она не ответила. Разговор зашел в тупик. Они старались не вспоминать людей со звезд, хотя понимали, что рано или поздно должны будут коснуться этой темы.

После нескольких минут молчания Фолкнер не выдержал.

— Думаю, они уже достигли своей базы отдыха и начали курс лечения. Как вы думаете, вспоминают ли…

— Уверена, что вспоминают.

— Но как? Как добросердечных волосатых обезьян, которые так трогательно о них заботились?

— Это нечестно! Вы же знаете, что они более высокого мнения о нас!

— Почему? Разве мы ровня им? Опасные обезьяны с атомными бомбами!

— В массе своей — может быть, — кивнула Кэтрин. — Но не по отдельности. Не знаю, как было у вас с Глэйр, но Ворнин уважал меня как личность. Понимая, что я только человек, он все же никогда не смотрел на меня свысока, никогда в душе не насмехался надо мной.

— У меня с Глэйр было то же самое. Так что беру свои слова назад.

— Они — весьма своеобразные существа, — задумчиво сказала она. — Но я уверена, что независимо от того, какие чувства питали к ним мы, они отвечали нам взаимностью. Были сердечными… добрыми…

— Интересно, а каковы краназойцы? — сменил тему разговора Фолкнер.

— Кто?

— Их галактический соперник. Разве Ворнин не рассказывал вам о холодной войне в космосе?

— О, да!

— Вот ведь что забавно, Кэтрин. Мы даже не знаем, какие они, как вы бы выразились, в массе своей. Двое, которых мы повстречали, были очень хорошими, но они — только солдаты в войне, которую затеяли правительства. И, может быть, краназойцы в действительности имеют больше прав на нашу Землю, чем дирнанцы… Нам приоткрыли щелочку в космос, мы заглянули в нее чужими глазами, и до сих пор не знаем причин и целей этой вселенской борьбы. Наше небо кишит космическими кораблями, с которых другие расы следят за нами, плетут хитроумные заговоры, стараясь переиграть друг друга…

— Ворнин уверял, что когда-нибудь срок действия соглашения закончится, и тогда они смогут открыто вступить с нами в контакт.

— Глэйр тоже говорила об этом.

— Но когда же истечет этот срок?

— Может быть, через пятьдесят лет. А может — через тысячу. Не знаю.

— Будем надеяться, что скоро.

— Почему, Кэтрин?

— Чтобы Ворнин вернулся. — Она опустила голову. — И ваша Глэйр. И чтобы мы встретились с ними…

— Это опасное заблуждение, Кэтрин. Даже если соглашение отменят на следующей неделе, вы никогда больше не увидите Ворнина. А я — Глэйр. Разрыв был окончательным. Любовная связь между существами разных планет не может иметь будущего. Они мудры и сделают все, чтобы мы никогда больше не встретились. Когда любовь обрывают таким образом, сердце истекает кровью, но они намерены дать этой ране зажить и больше не открываться.

— То есть, вы считаете, что надеяться глупо?

— Послушайте! — воскликнул он. — Сохранить любовь достаточно трудно даже для двух человеческих существ. А если другой не является человеком?

— Не думаю, что это так трудно — полюбить, — покачала головой Кэтрин.

— Или сохранить любовь. Даже если этот другой — дирнанец… — Она запнулась. — Ладно. Я, кажется, говорю глупости. Их больше нет. Остались мы с вами, люди, которым было дано пережить нечто необычное и замечательное, и которые обречены всю жизнь хранить в душах осколки разбитого счастья…

Фолкнеру послышался в ее словах намек. Нет, не так скоро. Когда-нибудь, возможно, они с Кэтрин склеят эти осколки. Но сначала нужно постараться понять не только ее — понять себя самого, нового себя, возрожденного из пепла дирнанкой по имени Глэйр. Еще раз открыть душу другому человеку… Рано. Еще рано.

— Стемнело, — сказала Кэтрин, поднимаясь. — Мне пора домой. Джил будет капризничать.

— Я отвезу вас.

Выйдя на улицу, они оба непроизвольно взглянули на небо. На звезды. Потом взгляды их встретились, он улыбнулся, она ответила ему улыбкой, и оба рассмеялись.

— С нашей стороны будет не очень хорошо, если мы их забудем, правда?

— спросила Кэтрин.

— Конечно. Но мне кажется, что мы просто не сможем этого сделать. На несколько недель нашей жизни к нам снизошли звезды. Такое не забывается. Но они вернулись на свои орбиты, а мы остались…

Он открыл перед ней дверцу автомобиля.

— Спасибо за этот чудесный день, — улыбнулась Кэтрин.

— Вам спасибо. Думаю, такое неплохо было бы повторить.

— И как можно скорее.

— Очень скоро, — твердо пообещал Фолкнер.

Ему хотелось сказать больше, гораздо больше. Все это будет сказано. В свое время. Он не принадлежал к числу тех, кто открывает душу незнакомым людям. Он чувствовал, что очень скоро они перестанут быть чужими друг другу. Слишком многое связывало их: только им двоим была знакома гладкая, прохладная кожа, искусственная кожа пришельцев, едва не ставших жертвами галактической политики. И они почти одновременно пережили ни с чем не сравнимую боль внезапного расставания без возврата… Пережитое влекло их друг к другу, противопоставив остальным четырем миллиардам живущих на этой планете.

Он улыбался, выжимая сцепление. Она тоже улыбалась. Над ветровым стеклом простирался небесный свод, поглотивший Ворнина и Глэйр.

Мысленно они пожелали им благополучного возвращения домой.

22

В поселке было тихо. Празднества Общины Огня завершились. Белые разъехались по домам. Центральную площадь заливали длинные полосы лунного света.

В доме Эстанция перед работающим телевизором сидели Рамон, Лупе и бабушка. Дядя Джордж, как обычно пьяный, вышел прогуляться. Отец семейства играл в кива с друзьями. Росита, сорвав на окружающих злость, спряталась на кухне. В этот вечер она снова осталась без мужчины. Чарли знал почему, но молчал об этом.

Марти Макино уехал из поселка на следующее утро после знакомства с дирнанским лазером. Предполагалось, что в Лос-Анджелес. Чарли был уверен, что он больше никогда не вернется.

Глядя с улицы на голубоватое свечение экрана, Чарли слегка дрожал. В долину Рио-Гранде пришла зима. Днем в воздухе закружились первые снежинки. На Рождество, возможно, пойдет густой снег. Мальчика не пугал холод. Под оборванным пиджаком его согревали две вещи: письмо, написанное на квадрате блестящего пластика, и маленькая металлическая трубка, стреляющая лучом фантастической силы.

Потом он пересек площадь, никуда особенно не направляясь. Следом за ним плелась собака.

Сегодня вечером луна была особенно яркой. И все же он достаточно ясно различал звезды. Пояс Ориона. Звезда Миртина! На душе Чарли стало тепло только от того, что он видит эту звезду.

«На следующий год я пойду в среднюю школу. Понравится им это или нет, но пойду. В крайнем случае убегу, а когда меня поймает полиция, скажу им и газетчикам: „Смотрите, я, способный индейский мальчик, пытаюсь улучшить свою судьбу, а родители не пускают меня в среднюю школу“. Тогда вокруг меня поднимется шум, и я смогу учиться… Изучать ракеты, звезды, космос… Я всему научусь! И отправлюсь когда-нибудь туда, в ночную тьму, и навещу тебя, Миртин! Прилечу на твою планету. Ведь ты сам говорил, что мы скоро будем там. И что я стану одним из первых…»

В задумчивости Чарли даже не заметил, как вышел к подстанции. На самом деле он не собирался идти к пещере Миртина. Она пуста. На первых порах его неудержимо влекло туда, но сейчас, в такую холодную ночь, не было необходимости совершать такое паломничество. Бог, спустившийся с небес, вселил в душу одиннадцатилетнего ребенка веру в другую, лучшую жизнь, и вознесся, а вера росла и крепла.

— Эй, вы, дирнанцы! — закричал Чарли, запрокинув голову. — Как вы там, наверху? Вы видите меня? Это я, Чарли Эстанция! Тот, который таскал лепешки для Миртина!

Как высоко летают эти блюдца? Может быть, как раз сейчас одно из них проносится над его головой? Есть ли у них приборы, способные улавливать голоса людей?

— Вы слышите меня? Я здесь один. Спуститесь, чтобы я смог вас увидеть!

Тщетно. Ну да ничего другого Чарли и не ожидал. Он просто знал, что они есть. Там, высоко. Наблюдают.