Найди меня

– Мы похожи внешне?

– Нет, но вы одного возраста. Он тоже любит классическую музыку. Поэтому раньше я водил его на концерты в воскресенье вечером, как это столь часто делал мой собственный отец.

– Вы по-прежнему ходите вместе?

– Нет. Он почти круглый год живет в Швеции.

– Но вы близки?

– Если бы. Мой развод с его матерью погубил наши отношения, хотя я уверен, что она тут ни при чем. Но он, конечно, знал обо мне и, полагаю, так меня и не простил. А может, просто использовал наш развод как предлог, чтобы обернуться против меня, – он хотел этого с тех самых пор, как ему исполнилось двадцать с небольшим, бог знает почему.

– Как они узнали?

– Первой узнала она. Как-то раз часов в шесть вечера она пришла домой и увидела, что я слушаю меланхоличный джаз с бокалом виски в руке. Я был один, и по выражению моего лица она сразу же поняла, что я влюблен. Типичная женская интуиция! Она положила сумочку на журнальный столик, села рядом со мной на диван и даже отпила из моего бокала. «Я ее знаю?» – спросила она после долгого-долгого молчания. Я точно знал, что она имеет в виду, отпираться было бесполезно. «Это не она», – ответил я. «А», – сказала жена. Я все еще помню последние отблески солнца на ковре и мебели, кота, лежавшего рядом, и дымный запах виски. Я до сих пор вспоминаю об этом разговоре, когда вижу солнечный свет у себя в гостиной. «Значит, все хуже, чем я думала», – сказала она. «Почему?» – спросил я. «Потому что против женщины у меня еще были бы шансы, но с твоим естеством я спорить не в силах. Я не могу изменить тебя». Так закончился наш почти двадцатилетний брак. Сыну, конечно, суждено было вскоре об этом узнать – и он узнал.

– Как?

– Я рассказал ему. Тешил себя иллюзией, что он меня поймет. Но он не понял.

– Мне жаль. – Вот и все, что я мог ответить.

Он пожал плечами.

– Я не жалею об этом повороте в своей жизни. Жалею только, что потерял сына. Он никогда мне не звонит, если приезжает в Париж, даже пишет редко и не поднимает трубку, когда звоню ему я. А бывшая супруга мне больший друг теперь, чем когда мы были женаты. Такова жизнь, верно?

Он посмотрел на часы. Что, уже пора?

– Значит, я не зря тебя выследил? – спросил он в третий раз, возможно, потому что ему нравилось, как рьяно я его переубеждал, а мне нравилось это делать.

– Не зря.

– И в тот вечер ты на меня не обиделся? – уточнил он.

Я точно знал, что он имеет в виду.

– Может быть… чуть-чуть.

Он улыбнулся. Я видел, что он хочет поскорее покинуть кафе, поэтому придвинулся поближе, коснулся его плечом. Тогда он обвил меня рукой и привлек к себе, почти заставив опустить голову ему на плечо. Я не знал, хотел ли он таким образом меня подбодрить или просто уважить молодого человека, который открылся пожилому и сказал ему несколько трогательных слов. Возможно, то была прелюдия к прощальному объятию. Поэтому, опасаясь неизбежного расставания, я выпалил:

– У меня на сегодня нет планов.

– Да, я знаю. Ты мне сказал.

Но он, должно быть, почувствовал, что я нервничаю или что он выбрал неправильный тон.

– Ты замечательный и… – Он не закончил. Он собирался заплатить, но я поймал его руку. А потом уставился на нее.

– Что ты делаешь? – спросил он чуть ли не с упреком.

– Плачý.

– Нет, ты таращишься на мою руку.

– Нет, – возразил я, хотя в самом деле таращился.

– Это называется возраст, – сказал он. И мгновением позже спросил: – Ты ведь не передумал?

Он прикусил нижнюю губу, но тут же отпустил ее. Он ждал моего ответа.

А потом, поскольку я не мог придумать, что бы еще ему сказать, но все-таки чувствовал, что нужно сказать хоть что-то, что угодно:

– Давай пока не прощаться, только не сейчас. – Я вдруг понял, что он может воспринять мои слова как просьбу еще немного посидеть в кафе, и решил пойти ва-банк. – Не отпускай меня сегодня домой, Мишель.

Я знаю, что покраснел, произнося эту реплику, и уже лихорадочно думал, как бы извиниться и взять свои слова назад, когда он пришел мне на помощь:

– Я все мучился, не зная, как попросить тебя о том же, но ты снова меня опередил. Признаюсь, – продолжил он, – я нечасто этим занимаюсь. Вообще-то я давно, очень давно этого не делал.

– Этого? – спросил я с легкой насмешкой в голосе.

– Этого.

Вскоре мы покинули кафе.

Мы шли с моим велосипедом до его дома не меньше двадцати-тридцати минут. Он предложил поймать такси, но я сказал «нет», я предпочитаю ходить пешком; кроме того, мой велосипед не так уж легко складывается, и таксисты всегда ворчат.

– Мне очень нравится твой велосипед. Мне очень нравится, что у тебя такой велосипед. – Затем, опомнившись: – Я мелю чушь, да?

Мы шли бок о бок, почти вплотную, то и дело соприкасаясь руками. Тогда я взял его за руку и несколько секунд ее подержал, надеясь, что это сломает лед, но Мишель продолжал молчать. Еще несколько шагов по мощеной улице, и я его отпустил.

– Мне и правда это нравится, – сказал я.

– Это? – поддразнил он меня. – Ты имеешь в виду эффект Брассая?

– Нет, когда мы вместе. Нам нужно было сойтись еще две ночи назад.

Он смотрел на тротуар, улыбаясь. Может быть, я слишком тороплюсь? Мне нравилось, что наша сегодняшняя прогулка повторяла тот другой вечер. Толпа и пение на мосту, блестящие темно-серые булыжники мостовой, велосипед с сумкой на ремне, который я в конце концов пристегну к фонарному столбу, и его высказанное невзначай желание купить точно такой же.

Одно не переставало меня поражать и будто нимбом окружало наш вечер: с самого нашего знакомства мы думали об одном и том же, и если и боялись, что это не так, или чувствовали, что ставим другого в неловкое положение, – то лишь потому, что за свою жизнь научились не верить, что кто-то и вправду может думать и вести себя так, как мы. Вот почему я стеснялся Мишеля и не слушался собственных желаний; вот почему не могло быть для меня большой радости, чем увидеть, как легко мы отбросили некоторые наши ширмы. Как чудесно было наконец сказать то, что я думал с воскресенья: не отпускай меня сегодня домой. Как чудесно, что он понял, отчего я покраснел в тот воскресный вечер, и заставил меня это признать, а потом уступил и сказал, что и сам покраснел. Разве может быть у двух людей, которые, вообще говоря, провели вместе менее четырех часов, так мало секретов друг от друга? И все же какой-то постыдный секрет я хранил от него в своем погребе малодушной лжи.

– Я соврал насчет случайных связей, – выпалил я.

– Я так и понял, – ответил он, почти обесценив борьбу, предшествовавшую моему признанию.

Вскоре мы зашли в тесный, маленький парижский лифт, где между нами совсем не осталось места, и я спросил:

– А теперь ты меня обнимешь?

Мишель закрыл створки лифта и нажал на кнопку своего этажа. Я услышал громкий лязг мотора, почувствовал, как лифт с усилием начал подниматься, как вдруг он не просто обнял меня, но обхватил мое лицо руками и поцеловал взасос. Я закрыл глаза, отвечая на его поцелуй. Я так долго этого ждал. Помню только, как слышал дребезжание очень старого лифта, который рывками поднимался на его этаж, а я все надеялся, что этот звук никогда не прекратится и лифт никогда не остановится.

Едва Мишель закрыл дверь в квартиру, как настала моя очередь целовать его так же, как он целовал меня. Я знал, что он выше, и чувствовал, что он сильнее. Я только хотел, чтобы он знал: я себя не сдерживаю и сдерживать не собираюсь.

– Наверное, нам стоит выпить, – сказал он. – У меня есть чудесный односолодовый виски. Ты же любишь односолодовый, верно?

Вопрос по поводу напитков застал меня врасплох, в особенности потому, что я как раз собирался сбросить рюкзак, снять пальто и свитер и попросить его снова меня обнять. Сердце мое колотилось от возбуждения, однако я вдруг почувствовал себя неловко, хотя все это было мне не впервой. Я хотел, чтобы Мишель перестал носиться по комнате, но промолчал и, не торопясь скинув рюкзак, положил его в кресло.