Восемь белых ночей

Он познакомил нас с Лорен. Рукопожатие. Чем я нынче занимаюсь? Ничем, ответил я. Шел на поздний обед к друзьям на Девяносто Пятую, вот, купил булочек.

Мысль о том, чтобы зайти к друзьям, посетила меня уже после покупки булочек.

Почти неделя с Рождества, а я так и не купил игрушек их детям, добавил я. А сколько лет детям друзей? – осведомилась его девушка, явно интересовавшаяся детьми. Два и четыре, ответил я. «Неподалеку есть детские магазины». Она школьная учительница? Покачала головой.

Я посмотрел на нее. Какая славная. «Неподалеку есть детские магазины». В четырех словах – доброты, расположения и любезности на целую жизнь. Мы пошутили по поводу подарков детям, которых почти не знаешь. У нее не было сумочки, только пальто, застегнутое на все пуговицы, руки глубоко в карманах – напряженная, скованная, кофе она, похоже, допила уже давно. Вид у них был такой, будто они крепко повздорили.

– Нам в любом случае в ту сторону, – сказала она. – Вот с вами и пройдемся.

Помогут мне выбрать игрушки. Я не против? Вовсе нет.

Как это мило – предложить помощь совершенно чужому человеку. Потом я понял, почему совсем не этого хочу, зачем я выдумал этот визит к друзьям на Девяносто Пятую улицу. Булочки я купил в надежде, что наберусь храбрости, позвоню Кларе и сообщу, что сейчас явлюсь к ней с тортом и четырьмя слойками.

Если не избавиться от этой парочки, не объявить, что я передумал, я, скорее всего, вовсе не попаду к Кларе этим утром, никогда больше не увижу Клару и – кто знает – жизнь может принять совершенно иной оборот, и все из-за каких-то игрушек и дурацкой выдумки, которую я измыслил с тортом в руке! Подобно всяким малозначительным произвольным случайностям, которые приводят к рождению музыкального сюжета или определяют судьбу персонажа фильма: пустячок, бессмысленная выдумка – а жизнь слетела с орбиты и устремилась в неведомом направлении.

И вот с тортом и четырьмя слойками я направляюсь туда, куда совершенно не собирался, покупать подарки, которые мне решительно ни к чему.

В игрушечном магазине мы ненадолго разбрелись. Его заинтересовали велосипеды, она рассеянно разглядывала детские кроватки и коляски, так и не вытащив рук из карманов. Я почему-то оказался с ней рядом.

– Вам пожарная машина подойдет, – сказала она, указывая на игрушку в стеклянной витрине.

Почему я ее сам не увидел? Прямо у себя под носом.

– Может, потому что плохо смотрели?

– Может, потому что плохо смотрел. Вся моя жизнь в одной фразе, верно?

– Ну, мне-то откуда знать? – сказала она.

Огромная пожарная машина, пластмассовая, скругленные углы, никаких острых краев – в результате выглядела она приветливо, но слишком уж по-мультяшному, четырехлетнему мальчику вряд ли понравится.

– Лестница вытягивается? – спросила она у хозяина магазина.

– Снабжена поворотным механизмом – видите, мадам? – пояснил он с сильным индийским акцентом и показал, что лестницу и ее крепеж можно поворачивать на 360 градусов. – Есть та же модель, но не снабженная поворотным механизмом. Меньше деталей, реже ломается.

Тут он отвлекся на даму лет пятидесяти с беременной дочерью. На них были одинаковые парики. Хотели купить детскую мебель, но чтобы доставили только после рождения ребенка. «Мы несколько суеверны», – высказалась вместо дочери мать. «Понимаю», – ответил он с почтительным сочувствием человека, всю жизнь прожившего во власти куда более зловещих суеверий.

Через несколько минут он вернулся.

– Ну так как, вам с поворотным механизмом или без поворотного механизма?

Клара бы явно не удержалась и передразнила его акцент, мы бы оба катались по полу от хохота и добавили бы пару словечек в наш тайный общий словарь. Показать тебе поворотный механизм? Ух и устрою я тебе поворотный механизм, пусть оно мне и будет стоить жизни.

С Лорен я на подобное не решался. Подергал крутящуюся лестницу.

– Как вы думаете, какие механизмы им понравятся? – обратился я к ней, пытаясь как можно тактичнее выманить у нее смех.

Она улыбнулась.

– Вы когда-то были четырехлетним мальчиком, не я.

– Я, кажется, так четырехлетним и остался.

– Ну, мне-то откуда знать?

Похоже, таким образом она отметила очередную торопливую попытку навести между нами мосты, но откликаться не стала. А потом, видимо, заподозрив, что могла меня случайно задеть, добавила:

– Вы такой не один. Почти все мужчины застревают в четырехлетнем возрасте.

Мы стояли возле аквариума. Я заметил, что она разглядывает плоскую рыбину с очень яркими голубыми полосками – та напоминала искусственный ирис, готовый распуститься. Лорен увидела, что я пялюсь на нее, отвернулась и принялась постукивать ногтями по стеклу прямо перед рыбиной. Рыбина не дернулась, продолжая разглядывать ее в ответ. Лорен улыбнулась, взглянула на рыбину пристальнее, потом на меня.

– Этот карась с вас глаз не сводит, – сказал я.

– Необычное дело, – ответила она несколько рассеянно, с лукаво-меланхоличной улыбкой, которая о мужчине, с которым она живет, говорила куда больше, чем о всех рыбах в Тихом океане.

Я взглянул на нее и не удержался:

– Ну, мне-то откуда знать?

Она передернула плечами и, приняв мой выпад без обиды, продолжала флиртовать с рыбиной, которая вдруг разнервничалась.

– Ах ты ж, сбежал, – сказала она, прикинувшись обескураженной. Потом посмотрела на меня, точно ища подтверждения, что действительно произошло нечто очень неприятное, ей не привиделось. Пальцы все лежали на стекле. Она ушла в свои мысли.

Будь это Клара, я посочувствовал бы от всей души, поцеловал бы ее – в ее печали было нечто несказанно трогательное.

– Можно вам иногда звонить? – спросил я.

– Конечно, – ответила она, не отводя глаз от аквариума. Может, просто не разобрала слов.

– В смысле – можно вам звонить?

– Конечно, – повторила она с той же рассеянностью, всем видом показывая, что рыбы для нее важнее, а кроме того: «Я вас и с первого раза услышала».

Номер ее запомнить оказалось проще простого. Все произошло в течение десяти секунд.

– Еще что-нибудь хотите поискать?

Я покачал головой и решил, что куплю две штуки с поворотными механизмами. Владелец магазина велел сыну упаковать их покрасивее.

– По одной заворачивай, Никил, не вместе – не вместе, я сказал.

Меня душил смех, я едва сдерживал дрожание губ. Она, видимо, решила, что я радостно улыбаюсь, предчувствуя, как мальчишки обрадуются подаркам.

– Представьте себя на их месте, когда вы войдете в дверь с двумя такими коробищами, – сказала она.

Я попытался – тут же вспомнилось детство. К родителям в гостиную входит незнакомый человек с коробкой, через несколько дней после Рождества. Я не уверен, что подарок – для меня, поэтому пытаюсь скрыть возбуждение, для чего убегаю в спальню. Незнакомец ошибочно принимает это за отсутствие интереса или, хуже того, за избалованность. Я ждал, что он станет выманивать меня из спальни, он же ждал интереса и благодарности. Когда, не сдержавшись, я спрашиваю у кого-то, мой ли это подарок, мне говорят: «Может быть», вот только гость уже ушел и унес коробку.

– Наверное, за это мы так любим Рождество. За возвращение в детство, – произнес я наконец.

– А это приятно? – спросила она.

– Это очень приятно.

Она мне страшно нравилась.

– Очень хочется вам позвонить, – сказал я.

Она рассеянно повела плечами, будто бы говоря: «Все вы, мужчины, одинаковы!» В ней не было ни капли претенциозности, если только не считать рассеянность утонченнейшим типом претенциозности. Она будто говорила: «Собираетесь позвонить, но не позвоните».

– Позвоните сегодня днем. У меня никаких планов.

Когда подошел мой приятель, его явно удивило, как быстро мы выбрали и купили игрушки. Он приобнял ее за плечи. Она же снова засунула руки в карманы и внимательно разглядывала узор на полу. Непростая женщина, подумал я. А потом поправил себя: а может, совсем простая; может, из нас троих она самая непосредственная. Может, и Клара была такой. Это у меня ничего в простоте не бывает, хотя бы даже потому, что я склонен располагать женщин к себе, именно отыскивая в них претенциозность, исходя из того, что они говорят на моем языке, а я могу говорить на их.