Страница 14 из 65
Затем эпиграмма была предположительно отнесена к «кружку» декабриста Н. И. Тургенева{175}. Л. Н. Лузянина обратила внимание на то, что в несколько измененном виде и, по всей вероятности, вне связи с именем Карамзина эта эпиграмма была опубликована еще в 1823 г. в журнале «Благонамеренный» под заголовком «К портрету N. N.» и под псевдонимом «В.»:
Благих законов враг, добра противник бурный,
Умел он явно доказать,
Что можно думать очень дурно
И очень хорошо писать.
Полагая, что в таком виде эпиграмма была помещена в журнале поэтом В. И. Туманским, близким к декабристским кругам (вслед за редактором собрания стихотворений Туманского С. Н. Браиловским), Лузянина справедливо отмечает, что идейное содержание и фразеология первоначального варианта эпиграммы соответствуют «кружковой фразеологии младших Тургеневых»[1]. Она приводит веское доказательство авторства Н. И. Тургенева. Эпиграмма представляет почти дословный стихотворный пересказ мыслей Тургенева о Карамзине и его труде, отразившихся в его переписке и дневнике. В письме к брату Сергею (1816 г.) Тургенев отмечал: «Что касается до Карамзина, то я по самым суждениям брата (А. И. Тургенева. — В. К.) о его Истории, заключаю мало о ней выгодного, т. е. хорошего, либерального и, следовательно, полезного. Брат пишет: «в ней нет рассуждений», «может со временем послужить основанием возможной русской конституции». Вот его похвала. Я понимаю оную так: автор видел, что рассуждать хорошо трудно, а иногда опасно, и потому молчал. Второй же период «со временем», «возможной» да еще и русской, делают Карамзина в глазах моих хамом»{176}. В дневниковой записи 31 декабря 1819 г. Тургенев, передавая разговор с Карамзиным, отметил его «гнусные рассуждения о простом народе русском». «Он говорит об Отечестве, — продолжал Тургенев, — языком для меня непонятным, и, попросту сказать, он иногда пустомеля, а чувство его, ибо в чувстве нельзя отказать ему, есть чувство непростое, истинное, бескорыстное»{177}.
Вторая эпиграмма («Послушайте: я сказку вам начну…») также долгое время связывалась с именем Пушкина, но затем его авторство было поставлено под сомнение Б. В. Томашевским{178}. Совсем недавно с обоснованием принадлежности этой эпиграммы перу А. С. Грибоедова выступил Ю. П. Фесенко{179}. Несмотря на относительность его аргументации, особенно в части трактовки этой эпиграммы как пошатни оценить разные этапы творчества Карамзина, что встретило справедливую критику со стороны П. В. Бекедина{180}, представляются заслуживающими внимания два наблюдения Фесенко. Во-первых, автор вслед за Томашевским обратил внимание на наличие близких по характеру выпадов против раннего стихотворения Карамзина «Илья Муромец» в комедии Грибоедова и Катенина «Студент», созданной до выхода «Истории», что не может не приниматься во внимание при атрибуции эпиграммы. Во-вторых, Фесенко принадлежит тонкое наблюдение о связи эпиграммы с информацией о скором выходе труда Карамзина, помещенной в 1816 г. в журнале «Сын Отечества», в которой трижды употреблено слово «кончил». По мнению Фесенко, тавтология «кончил» в этой информации и вызвала иронию в эпиграмме. Нам представляется, что, наоборот, информация в «Сыне Отечества» с ее демонстративной тавтологией была уже ответом на эпиграмму. На наш взгляд, соображения Томашевского и Фесенко об авторстве эпиграммы и времени ее создания при существующем положении дел имеют серьезные основания, и к авторству Пушкина, следовательно, можно отнести знаменитую эпиграмму «В его Истории изящность, простота».
Второй вопрос изучения бесцензурной части материалов полемики вокруг «Истории» — это степень их сохранности. К сожалению, их известная в настоящее время часть представляет собой лишь остатки когда-то существовавшей широкой устной и рукописной традиции обсуждения труда Карамзина. Прежде всего сохранились лишь отрывочные известия об устных обсуждениях «Истории» современниками, интересные злободневностью, непосредственностью восприятия труда Карамзина, отсутствием каких-либо условностей в формах выражения мыслей о нем, особенно в кругах единомышленников. Свидетельство Пушкина о разговорах по поводу «Истории» в салоне Голицыной, остротах в адрес Карамзина лиц катенинского кружка, критических выступлениях Н. М. Муравьева лишь одно из немногих сохранившихся. Между тем известно, что «История» активно обсуждалась в кругу студентов Московского университета, близких к Погодину, в кружке Тютчевых, в беседах, а возможно, и спорах Пушкина в 1829 г. с генералом А. П. Ермоловым. Нам неизвестны московские «молодые люди» и их критические замечания об «Истории», о которых в октябре 1818 г. сообщал А. И. Тургеневу И. И. Дмитриев{181}. Неизвестны и конкретные «мнения» какой-то «партии» в Министерстве народного просвещения, князя А. Н. Голицына, А. Н. Оленина, частично М. М. Сперанского, на которые ссылался в переписке с Лелевелем Булгарин.
Общеизвестен факт уничтожения декабристами своих материалов накануне и после восстания. В их числе переписка, дневники, а возможно, и специальная критика «Истории». В частности, не сохранилось письмо С. Г. Волконского к Орлову о труде Карамзина. Неясен характер второй части замечаний Н. М. Муравьева на «Историю» (так называемого «Продолжения»): является ли она только фрагментом так и незавершенного труда или же представляет собой только промежуточную редакцию не-сохранившегося цельного исследования. Загадочным остается свидетельство жены Карамзина, Екатерины Андреевны, которая в 1820 г. сообщала Вяземскому: «Г-н Муравьев печатает критику на «Историю» мужа»{182}. Была ли эта «критика» окончательно оформленным «Продолжением» замечаний декабриста или же неизвестным нам трудом Муравьева, по каким-то причинам не увидевшим света, — ответы на эти вопросы остаются открытыми. В воспоминаниях брата Н. М. Муравьева — А. М. Муравьева — содержится указание, которое, кажется, дает основание склониться к тому, что продолжения не последовало. «Он (Н. М. Муравьев. — В. К.), — пишет А. М. Муравьев, — предполагал написать критику на «Историю» Карамзина, но только коснулся темы: науки политические стали единственным предметом его размышлений»{183}.
Неизвестен и экземпляр «Истории», на котором, как свидетельствуют источники, были многочисленные пометы декабриста. Он использовал их при подготовке «Мыслей об «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина». Н. М. Дружинин предположил, что этот экземпляр находится во Флоренции вместе с архивом А. М. Муравьева. Впрочем, характер маргиналий Н. М. Муравьева на «Истории» можно в определенной степени представить, поскольку недавно стали известны замечания декабриста на «Письмах русского путешественника» в изданном в 1814 г. собрании сочинений историографа, возникновение которых исследователи относят к 1818 г. — времени знакомства декабриста с «Историей»{184}.
Неизвестен в настоящее время и экземпляр второго издания «Истории», принадлежавший Погодину, с его пометами, ставший, по свидетельству владельца, его «другом и неразлучным спутником». Еще будучи студентом, Погодин написал целую тетрадь замечаний, по всей видимости, на первую главу первого тома «Истории». В 1829 г. он систематизировал свои замечания на весь первый том «Истории», а затем прочитал в Московском университете специальную лекцию о Карамзине. Нам не удалось среди опубликованного наследия поэта В. Л. Пушкина обнаружить две написанные им в связи с полемикой вокруг «Истории» эпиграммы на Каченовского, о которых сообщил 4 мая 1819 г. А. И. Тургеневу И. И. Дмитриев{185}.
Сохранились сведения о том, что замечания на «Историю» по просьбе автора писали его друзья — И. И. Дмитриев и А. Ф. Малиновский. О целой «тетради» замечаний на труд историографа, частично известных Карамзину, печатно сообщил в 1828 г. Строев{186}. По свидетельству Каченовского, пространный разбор «Истории» готовил рано умерший талантливый московский историк С. Г. Саларев{187}. В фрагментарном виде до нас дошли уже упоминавшиеся замечания Калайдовича. Не сохранились лекции Каченовского, на которых он, по свидетельству его слушателей, выступал с разбором труда Карамзина.