Страница 5 из 34
Архитектор сумел удивительно гармонично и неназойливо соединить достижения современного зодчества с теми приемами, которые выработал народ Индии в течение столь многих столетий и в которых отражено и его стремление к красоте и его умение приспособить дивные творения своей архитектуры к климату страны (а без такого умения все эти здания просто нельзя было бы использовать ни для жилья, ни для служения богам, ни для собраний).
И каким же поистине бесценным памятником старины выглядит на фоне всей этой бурлящей и стремительно несущейся вперед современной жизни один маленький храм. Он совсем незаметный, но его знают все жители Дели.
Меня отвез к нему знакомый индийский журналист.
— Вы были когда-нибудь в Пурана-Киле, т. е. в «Старой Крепости»? — как-то поинтересовался он.
— Это возле зоопарка? Была, конечно. Грандиозное сооружение, к слову сказать. Когда смотришь снизу, кажется, что зубцы стен и башен касаются неба.
— Все это так, а вот за стенами вы тоже были?
— Да, но только там нет ничего древнего. Домики какие-то.
— А храм Кунти? Храм царицы Кунти, матери Пандавов, вы видели? Нет? В таком случае немедленно поедемте в Пурана-Килу.
Внутри крепости действительно стоял храм, белый, почти незаметный среди густых деревьев.
— Само строение, может быть, и не очень древнее, — сказал мой спутник, — но храм всегда отстраивают именно здесь. Это древнейшая традиция. На мой взгляд, — продолжал он, — первый из сыновей Кунти, ее добрачный сын Карна — самая трагическая фигура в «Махабхарате».
— Самая трагическая? Да почему же?
— Помните, когда Кунти была еще молодой девушкой, один отшельник научил ее заклинанию, с помощью которого она могла вызвать любого из богов для того, чтобы он стал ее супругом?
— Помню. И она обратила эти слова к Солнцу, да?
— Да. И тотчас же перед ней появился бог Солнца и объявил себя ее супругом. Испуганная Кунти стала умолять великое божество покинуть ее и вознестись в свои небесные пределы, но бог объяснил ей, что не может нарушить силу заклинания. Единственную уступку сделал он юной красавице — обещал вновь подарить ей непорочность после того, как она даст жизнь его сыну.
По прошествии срока у Кунти родился дивный младенец, сын Солнца — Карна. Но она, вынужденная скрывать ребенка от людских взоров, положила его в корзинку и пустила по течению реки.
— Частый сюжет в древневосточных мифах.
— Да. И вот один погонщик лошадей, которому боги не даровали потомства, извлек из воды корзинку и усыновил мальчика, сияющего божественной красотой. Сын бога вырос в его семье, но, несмотря на свои несомненные достоинства, не имел права помериться силой в воинских играх и состязаниях с другими юными воинами — сыновьями царей.
Принцесса Кунти стала супругой царя Панду, и все пять героев Пандавов, зачатые от богов, называли ее своей матерью. А Карна смотрел на них издали и сгорал от унижения, зная, что может проявить не меньшую доблесть. Уделом его был уход за конями и вождение колесниц. Только однажды он дерзнул вступить в соревнование с пятью несравненными сыновьями царицы Кунти, со своими братьями, и снискал всеобщую похвалу. Тут его увидел злодушный Дурьодхана, ненавидящий Пандавов, и сделал своим союзником в нескончаемой борьбе с ними. Когда должна была вспыхнуть последняя, решающая битва, Кунти охватил страх за жизнь Пандавов. Этот страх заставил ее пойти к Карне.
В ночь перед битвой она нашла его на берегу реки. Он молил богов о помощи. Кунти простерла к нему руки и воскликнула: «О, Карна, о сын мой, мой первенец!» Пораженный Карна онемел от неожиданности, а затем в недоумении спросил, почему досточтимая царица называет его своим первенцем. И тогда Кунти рассказала ему обо всем. Она в слезах стала умолять Карну не обращать оружия против Пандавов, пощадить ее сыновей, бесконечно дорогих ее сердцу: «Я, твоя мать, — закончила она, — молю тебя, не обагряй свои руки кровью родных братьев и не погружай мою душу в пучину бездонного горя. Сжалься, пощади».
И тут перед глазами Карны мгновенно пронеслась его жизнь, и всю боль сердца он излил тогда в словах, исполненных горечи и страдания: «Ты говоришь, почтенная, что ты моя мать. Почему же, скажи, ты раньше об этом ни разу не вспомнила? Где ты была, моя мать, когда меня, сына царицы и бога Солнца, меня, который был достоин по своему рождению самых высоких почестей, все унижали и оскорбляли? Где ты была, моя мать, когда я рыдал в одиночестве ночами и молил всех богов помочь мне? Поддержала ли ты меня, когда меня с позором изгоняли с арены воинских состязаний? Пожалела ли меня хоть раз, когда меня отвергали даже те, кто был ниже меня по рождению? Где ты была, моя мать, когда я страдал от незаслуженных обид? Ты вспомнила обо мне только сейчас, когда смерть от моей руки грозит твоим возлюбленным сыновьям, вся жизнь которых была праздником чести и побед. Ты пришла сейчас сюда, чтобы молить меня о пощаде, заклиная меня самыми святыми словами. Так выслушай же мой ответ, достойнейшая царица: я клянусь тебе, что от моей руки падет только один из Пандавов, а против других я не подниму оружия. Ты считала всегда, что у тебя пять сыновей — пять их останется и после битвы. Пятым стану я, обретя место, предназначенное мне от рождения. Вот что я тебе обещаю и сдержу свое слово, верь мне. Прости меня, мать моя, и покинь наш стан, мы должны готовиться к битве».
И царица Кунти удалилась, горько оплакивая проступок своей юности и скорбя о тягостной жизни своего прекрасного первенца и о том, что он стал союзником жестокого Дурьодханы.
В час, определенный судьбой, разгорелась битва и длилась восемнадцать дней. Пал в ней блистательный Карна, был убит и Дурьодхана и многие тысячи других воинов. Когда огонь битвы угас, и бог смерти собрал всю свою жатву, победители Пандавы воцарились в Индрапрастхе и многие годы правили страной счастливо и мудро, ведя свой народ по пути благоденствия…
— Да, действительно это одна из самых трагических историй эпоса, — сказала я.
— А ведь он содержит тысячи самых разных эпизодов.
— Правильно вы называете свою «Махабхарату» океаном мудрости и красоты.
— И сильных человеческих чувств и страстей, — добавил мой друг журналист.
Мы побродили немного вокруг храма, в душистой тени цветущих деревьев, глядя на детей, бегающих по каменистым дорожкам Пурана-Килы. Каждый из них, думала я, знает «Махабхарату» чуть не с колыбели.
Потом мы пошли к храму Кунти. Старый жрец со своей семьей жил тут же, в домике, пристроенном к храмовой стене. У стены стояла его аспидно-черная буйволица, а у ее ног играли совсем маленькие дети.
— И не боитесь, что наступит? — спросила я.
— Нет, что вы. Она их любит и знает. Хотите посмотреть храм? Сюда приходит много народа. Самого разного. И помолиться, и просто так.
Изображения Кунти в храме, к моему удивлению, не оказалось. Были, как и в других храмах, разные боги.
— Народ верит, что к кому бы ни была обращена молитва, она достигнет слуха всех богов, — объяснил мой друг. — Я люблю простую доверчивую душу нашего народа, но только она не с первого взгляда бывает понятна. Особенно в кварталах Нового Дели. Хотите, поедем в Старый город? Там вы острее почувствуете пульс народной жизни.
Я и сама любила эти поездки. Уже одно название «Старый город» обещало хоть слегка приподнять занавес над сценой истории.
Это город узеньких коленчатых уличек, лавок, лавочек и лавчонок, товары которых в виде реклам развешаны снаружи у дверей и над окнами на длинных палках, вбитых в стены.
Мы шли, а над нашими головами развевались вышитые шали и яркие покрывала, мужские рубахи и женские шаровары, висели майки и брюки, носки и босоножки, ожерелья и браслеты.
Особенно хороша торговая улица Чандни-Чоук. Она тянется на километр с лишним и вместе с переулочками, убегающими влево и вправо, торгует, манит, зазывает. Что ни дверь — то лавочка или просто ниша, в которой что-то продают. А в воскресенье, когда все закрыто, Чандни-Чоук раскладывает свои товары прямо на земле, на подстилках и циновках.