Кельтские сумерки

как то казалось старцам в «Раю земном»,[37] когда пребывали они в добром расположении духа.

ТАИНСТВЕННЫЕ СУЩЕСТВА

В Зачарованном Лесу живут хорьки, барсуки и лисы, но есть там, кажется, и иные, куда более могущественные существа, а озеро скрывать может нечто такое, чего не поймать ни лесой, ни сетью. Существа эти относятся к той же расе, что демоническая дикая свинья, убившая Диармайта[38] на приморских склонах Бен Балбена, что и таинственный белый олень, который вот уже не первый век с непревзойденной ловкостью перепрыгивает то из народных сказок в легенды о короле Артуре, то обратно. Они, насколько я их себе представляю, суть мудрые звери надежды и страха; они, и никто другой, бегут, спасаясь от погони, и они же пытаются догнать беглеца в той непролазной чаще, где Ворота Смерти. Один мой знакомый крестьянин помнит, как его отец пошел однажды ночью в лес Инхи, «где ребята с Горта воровали обычно лозняк. Он сидел у стены, и с ним была еще собака, и вдруг он услышал, как что-то несется, чуть не прямо на него, со стороны Оубон Вейра, но он ничего не видел, только копыта стучали, вроде как оленьи. А когда оно пронеслось мимо, собака забилась между ним и стеной и вжалась вся в стену, словно испугалась до смерти, но он так и не увидел ничего, только слышен был стук копыт. И когда оно совсем скрылось, он развернулся и пошел поскорее домой». «В другой раз, — привожу слова того же самого рассказчика, — отец мне говорил, как он был в лодке на озере, и с ним еще человека два-три, все с Горта, и у одного из них была острога. Он ударил острогой в воду, попал во что-то и тут же потерял сознание. Когда они его вытащили на берег и когда он пришел в себя, он сказал, что под водой там было что-то размером по меньшей мере с теленка, и кем бы оно ни было, но уж во всяком случае не рыбой.»

1902

АРИСТОТЕЛЬ-КНИЖНИК

Тот мой приятель, который только и может разговорить до полной откровенности знакомого нашего дровосека из леса Инхи, зашел недавно в гости к его старухе. Живет она невдалеке от леса, и старых всяких баек в голове у нее не меньше, чем у мужа. В тот раз ей пришла охота поговорить о Гобане,[39] легендарном ирландском строителе и каменщике, и о мудрости его, но в конце концов она вышла совсем на другую тему: «Вот Аристотель-книжник, он тоже был человек очень мудрый, и много всего повидал, но разве и его не нашлось-таки кому надуть? И кто же с ним такое сотворил? — простые, обыкновенные пчелы. Ему все хотелось посмотреть, как они кладут в соты мед, и он чуть не две недели все-то за ними подглядывал, все-то высматривал и никак не мог их за этим занятием поймать. И вот тогда он сделал на улей стеклянную крышку, приладил, значит, ее, ну, думает, теперь-то я все как есть увижу. Пришел наутро, глядь, а они за ночь все стекло позалепили воском изнутри, черным что твоя сковорода; и ничего у него не вышло. Он сам говорил, что до той поры никому не удавалось его провести. А они-то его и подловили!»

1902

ДЕМОНИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ

Несколько лет назад один мой приятель рассказал мне случай, происшедший с ним в молодости, когда он состоял в организации коннахтских фениев и выезжал с ними вместе на тренировочные сборы. Группа была небольшая, все как раз умещались в повозку; и вот однажды утром они погрузились и поехали вдоль холмов, пока не добрались до мест совсем уже безлюдных. Оставив повозку на дороге, они прошли еще немного вверх по склону, прихватив с собой винтовки, и занялись там обычными своими упражнениями. На обратном пути они заметили, что за ними увязалась возникшая невесть откуда свинья, очень худая и длинноногая, старой ирландской породы. Один из них крикнул в шутку, что, мол, свинья-то, видать, из фэйри, и все они, только чтобы поддержать шутку, бросились вниз по склону бегом. Свинья побежала тоже, и вдруг, никто из них не мог потом вспомнить, когда и как страх из шуточного стал совсем нешуточным, и они и впрямь рванули вниз что было сил, так, словно речь шла о жизни и смерти. Добежавши до повозки, они сразу бросили лошадь в галоп и погоняли ее, как только могли, но свинья и не думала от них отставать. Тогда один из них вскинул было винтовку, но когда он поглядел через прицел, то не увидел на дороге сзади ровным счетом ничего. Наконец они свернули с дороги и въехали в деревню. Они рассказали деревенским о том, что с ними приключилось, деревенские похватали тут же что под руку попало — лопаты, вилы — и побежали с ними вместе назад, чтобы прогнать свинью. Но, выйдя на дорогу, ничего и никого на ней не обнаружили.

1902

ГОЛОС

Однажды я шел через болотистую местность неподалеку от леса Инхи, и вдруг, на какой-то миг, очень краткий, мне пришло чувство, осознанное мною впоследствии как исток любого толка христианской мистики. Меня охватило вдруг ощущение собственной слабости, зависимости от некой могучей личностной Сути, невероятно далекой, но и близкой, очень близкой в то же самое время. И не то чтобы я думал перед этим о чем-то подобном, мысли мои были заняты Энгусом и Эдайн,[40] и Мананнаном, богом Моря. В ту же ночь я проснулся — я лежал на спине — и услышал голос откуда-то сверху, говоривший мне: «Нет человеческой души, которая была бы сходна с другою человеческой душой, и потому любовь Господня ко всякой душе безгранична, ибо никакой иной душе не дано понять и выполнить, чего взыскует она в Боге». Прошло еще дня два или три, и я опять проснулся ночью — у постели моей стояли две человеческие фигуры, самые красивые люди, каких мне доводилось видеть. Мужчина, молодой, и девушка, одетая в оливково-зеленое платье, похожее на древнегреческие хитоны. Я взглянул на девушку и увидел, что платье ее собрано у горла чем-то вроде цепочки или, может быть, плотного золотого шитья, но узор был — листья плюща. Что меня в особенности поразило, так это волшебная, непередаваемая мягкость в выражении ее лица. Теперь подобных лиц нет. Оно было прекрасно редкостною красотой, однако же в нем не было того огня, что есть в страсти, в надежде, в страхе или в мудрости. Оно было спокойным, как лица зверей или как горные озера вечером, настолько спокойным, что в спокойствии этом чуть проглядывала даже печаль. Мне показалось на минуту, что она — возлюбленная Энгуса, но сколькие же ее искали, преследовали, добивались ее, дарили ей, бессмертной распутнице, счастье — откуда бы и взяться у нее подобному лицу?

1902

37

Поэма Уильяма Морриса, опубл. 1868–1870.

38

Диармайт, или же Дермот, — один из персонажей так называемого «цикла Финна», речь в котором идет о событиях, происшедших в Ирландии лет через двести после Кухулина, Фергуса, Конхобара и Медб, то есть где-то в районе II–III вв. нашей эры. С Диармайтом бежит Грайне, или Гранья, дочь короля Тары, в то самое время, как к ней сватается сам Финн, он же, по МакФерсону, Фингал, предводитель фениев, касты вольных воинов-охотников, охранявших берега Ирландии и подчинивших попутно себе почти всю страну, за исключением Улада и самой Тары. После смерти Диармайта Финну удается завоевать любовь Грайне, и он возвращается с ней к своим фениям, которые, увидевши их вместе — а Грайне как раз склонила голову на плечо Финка, — разражаются дружным и неостановимым смехом.

39

Гобан, или Гоб, — так же, как и Рафтери, персонаж множества ирландских сказок и побасенок. См. переведенные на русский язык сказки из сборника Шамаса МакМануса «Золотое зерно к земле тянет».

40

Энгус, он же Мак Ок (валл. Мабон, галльск. Мапонос), — бог, один из Племени богини Дану, сын Дагда и Боанн. Трикстер, связывается также с понятиями молодости, красоты и поэзии — вдохновения вообще. Соотносился разом с Гермесом и с Дионисом. Атрибуты — арфа и птицы (4 или больше), летающие вокруг головы. Четыре птицы — бывшие его поцелуи, которым он решил таким образом «продлить жизнь». Покровитель любящих, хотя порой его покровительство принимает достаточно странные, на человеческий взгляд, формы. Он может, к примеру, сообщить каждому из двух разлученных, что возлюбленный его умер, с тем чтобы, умерев от горя, они соединились навсегда за гробом, т. е. у него, у Энгуса, под рукой. Именно он послал чудовищного вепря, который растерзал Диармайта, а потом зачаровал его душу игрою на арфе.

Эдайн, или же Этайн, — смертная, дочь уладского короля Айлиля, которую Энгус «присоветовал» своему приемному отцу Мидиру. Мидир, однако, был женат, и жена его, «безумная» Фуамнах, задалась целью Этайн извести, в результате чего бывшая смертная девушка за тысячу с небольшим лет в первой своей жизни пережила ряд перевоплощений. Причем часть времени, спасаясь от Фуамнах, она прожила с самим Энгусом в «стеклянном дворце». Мидир узнает об этом последним, но у него к приемному сыну претензий нет. В конце концов Энгус убивает Фуамнах (Мидир, кстати, и в этом случае ничего не имеет против), но Этайн, унесенная в образе мухи насланным Фуамнах вихрем, падает в Уладе в питье одной тамошней дамы, через 9 месяцев опять рождается обычной смертной девочкой и снова получает при рождении имя Этайн. На ней женится Эохайд, король Улада, однако в это же время Айлиль Ангуба, его сын, также проникается к ней пламенной страстью. Она несколько раз соединяется с ним, но позже выясняется, что с ней каждый раз бывал не Айлиль, который погружался на это время в магический сон, а Мидир, прежний ее божественный муж. В конце концов Мидир, не называя имени своего, является к Эохайду, выигрывает у него Этайн в фидхелл (своеобразные ирландские шахматы) и уносит ее с собой, несмотря на все принятые Эохайдом меры. Эохайд идет на сидов войной, в результате чего Мидир вынужден возвратить ему Этайн. Эохайд дает клятву, что с этих пор никаких претензий к Мидиру у него нет и не будет, после чего Мидир сообщает ему главную новость — с Эохайдом рядом сидит не сама Этайн, а ее от Мидира дочь. Дочь эта, Эохайдом изгнанная и едва не убитая, станет впоследствии женой короля Этерскела и матерью короля Конайре. Эохайда же, мстя за честь деда, убьет Сигал, внук Мидира.

Образ Этайн вообще достаточно часто являлся Йейтсу по ночам, между сном и явью.