Дом Живых

– А кто будет играть Мью? – интересуется устало Фаль.

– Да кто угодно, клянусь окорочком нефилима! – фыркает в бороду козёл. – Лучше поставить на сцене столб с нарисованными глазами, чем терпеть этого придурка. Правда, Мастер?

Но Полчек уже ушёл из ложи.

***

НЕОФИЦИАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА АЛЬВИРАХА

«Нефилим – исполинское существо, пережиток Перинарского периода. Будучи метадемиургами (не спрашивайте), они формируют вокруг себя мир. Во многих культурах им поклоняются как богам, хотя на самом деле они лишь невольные зодчие реальности.

В настоящее время список канонизированных нефилимов Альвираха насчитывает всего шесть особей.

Хотя официальный канон приписывает нефилимам и создание мира, и раздачу его даров, они, как и все разумные Альвираха, рождены от Земли. Культ нефилимов утверждает, что, в отличие от прочих, они вечны и неизменны (Причём, по собственному выбору!) и не видят нужды торопить свой век».

Отрывок из «Нового Метатекста» Жозефы Медвуль, учёной дамы, отлучённой от церкви Лодочника за еретические попытки воссоздать Метатекст, хронику утраченного знания перинаров

***

– Зачем он таскает сюда всяких бездарей? – бурчит козёл. – То одного, то другого…

– Мастер кого-то ищет, – отвечает ему Фаль.

– Это все знают. Но кого и зачем? Чем он будет лучше нас?

– Может быть, не лучше, – примирительно говорит Кифри. – Может быть, Мастер просто ищет свою семью. Подумайте, ведь он очень одинок!

– У него есть мы! – протестует Фаль.

– Мы лишь заблудшие души, принесённые течением. Странники, выброшенные на его берег прибоем. Может быть, он ищет родственников?

– Странный способ, – фыркает Пан. – Родственников ищут через городскую канцелярию, через храмы Вечны Нашёптанной, через Дом Теней, наконец. Их не найти, заманивая в театр случайных людей с улицы.

– С чего ты взял, что случайных? – Фаль мотает головой так, что кончики ушей хлопают её по щекам. – Мастер ничего не делает случайно!

– Мне другое интересно, – задумчиво сказал Пан. – Наш Мастер определённо из демиургов. Но я никогда не слышал о Доме Кай. Однажды я спросил его об этом. Полчек велел мне заткнуться и не лезть не в своё дело. Я думаю, тайна связана с его Домом.

– И что это может быть за тайна?

– Знаешь, Фаль, – сказал козёл, загадочно понизив голос, – я давно думаю, что наш Мастер – бастард Падпараджи Единождымученицы. Не зря он про неё такую пьесу написал!

– Да ладно, – отмахнулась гномиха, – про неё куча пьес написана. Яркая личность… Да и не может быть мастеру двести лет. Даже если он из демиургов.

– А кто сказал, что Верховная Птаха тогда погибла?

– Вот не начинай, Пан! Скольким несчастным бабам отрубили большие пальцы, чтобы выдать их за выжившую Падпараджу? Иной раз на одной ярмарке одновременно штуки три собирали деньги на возрождение Империи, а встретившись, драли друг другу волосья культяпками, выясняя, кто из них самая самозванистая самозванка.

– Я застал Империю и видел Падпараджу, Фаль. Она не из тех, кого просто убить.

– Все однажды умирают, Пан. За двести лет она бы как-то да проявилась.

– Возможно, Верховная Птаха удалилась от мира. Но у её сына может быть совсем другое мнение насчёт реставрации!

– И кого он, по-твоему, ищет, торча по полдня в порту?

– Думаю, бастарда императорской линии. Ребёнок Падпараджи и потомок императора – за таким люди бы пошли. Власть Корпоры давно всех достала, а Империя стала синонимом золотого века Альвираха.

– Жизнь тогда правда текла мёдом и золотом?

– Ничего подобного, – помотал рогами козёл, – но плохое забывается. Если наш Мастер найдёт потомка Императора и станет с ним рядом, Альвирах вздрогнет.

– Умолкните болтливые безумцы,

чьи речи непристойны лицедеям,

ведущим жизнь в тени среди иллюзий! – вступил в беседу Шензи.

– Противны ваши мысли о коварстве,

которым вы беспечно наделили

честнейшего из смертных, Полчек Кая! – добавил Банзай.

– Не он ли поглощён одним искусством,

служа лишь театральному призванью,

единой Мельпомене посвящая

свои и устремленья, и желанья? – продолжил Шензи.

– Лишь этим объяснением достойным

мы не подвергнем Мастера деянья

постыдным обывательским сомненьям! – укоризненно подытожил Банзай.

– Эд? – спросил нетерпеливо Пан третьего голиафа. – Я ничего не понял!

– Мои сиблинги хотели сказать, что Мастер Полчек безусловно выше пошлых политических интриг, которые вы ему приписываете. Он гений театра, и его не следует мерить обывательскими мерками. Его жизнь – великий перфоманс, его творчество однажды потрясёт мир, а все его действия лишь поиск достойных выразительных средств для его гениальности. Кто знает, кого он ищет? Не того ли, кто однажды заменит болтливого вонючего козла у руля будущего величайшего театра современности?

– Так вот что вы про меня думаете, лысые мудилы? – возмущённо затопал копытами козел. – Вы, бездарности, считаете, что чего-то стоите без своего режиссёра? Лишь моя работа с магией иллюзий придаёт завершённость гениальным творениям нашего Мастера! И она же помогает скрыть вашу сценическую никчёмность от глаз искушённой публики! Да что вы вообще понимаете в искусстве, горные людоеды? Если бы не моя специфическая внешность, Альвирах не знал бы актёра лучше! И, кстати, я не «вонючий козёл», а демон, имеющий форму козла. Я не ем и не испражняюсь.

– Воняешь ты, Пан, всё равно как настоящий, извини, – сказал примирительно Кифри.

– Это психосоматика, – буркнул Пан. – Мой запах у вас в мозгах, а не в носу.

– Вот именно, – вздохнула Фаль, – нос хоть заткнуть можно.

***

– Франциско! – спрашивает вернувшийся в своё кресло в кабинете Полчек Кай.

– Да, господин?

– С какой целью ты прячешь от меня сегодняшнюю газету?

– Я бы ни за что не позволил себе, господин!

– Ты сунул её за стойку для зонтов, когда думал, что я не вижу. Это не лучшее место для свежей прессы.

– Вы правы, господин. Нам следует поставить в прихожей мусорное ведро. Единственно достойный сосуд для этого позорного вместилища врак и мерзкой клеветы.

– О, значит, наш вчерашний спектакль не прошёл незамеченным критиками?

– Вы о гнусных писаках с грязными перьями, которые они вынимают из глубины собственного ануса, чтобы написать очередной пасквиль коричневыми чернилами оттуда же?

– Кажется, сегодня там нечто особенное, – довольно кивает Полчек. – Обычная разгромная рецензия тебя бы так не возбудила. Будь любезен, прочти.

Гоблин, демонстративно кряхтя, отправляется за газетой. Возвращается, держа её двумя пальцами за уголок, как будто в руке у него не сложенные листы дешёвой серой бумаги, а дохлая крыса.

– Господин, вам не следует…

– Франциско Шнобель Пятый! Я сам знаю, что мне следует, а что нет.

– Как скажете, господин! – покорно склоняет ушастую голову гоблин и, брезгливо вытирая пальцы о сюртук, разворачивает газету.

– Очки, Франциско, – напоминает Полчек.

– Но, господин…

– Очки, я сказал. Мне надоело, что ты додумываешь письма там, где не можешь их прочитать. Это уже привело к нескольким казусам с контрагентами. Спичка до сих пор не может понять, почему в бар привезли гномий растворитель вместо виски. Хорошо, что нашей публике всё равно, что пить.

Франциско вздыхает, кривится, закатывает глаза, но хозяин неумолим. Гоблин достаёт из внутреннего кармана сюртука завёрнутые в не очень чистый платок круглые стёкла в тонкой медной оправе и с видимым неудовольствием водружает их себе на нос. Развернув газету, он находит нужное место и с тяжёлым вздохом начинает читать.