Кровавые тени

Она упёрла руки в бока. Она поняла, что паникует, но это не было похоже ни на какую панику, которую она когда-либо испытывала. Ей должно было не терпеться отпустить его. Ей должно было не терпеться сбежать от него. Но вместо этого она осталась стоять как вкопанная, в горле у неё пересохло, ноги ослабли.

Она также знала, чего не хотела — она не хотела, чтобы он уходил. Она не хотела, чтобы он уходил просто так. Она не хотела, чтобы он вёл себя так, будто всё это пустяки.

Но она также не хотела, чтобы он рассмеялся ей в лицо или отверг её, если она расскажет ему. Она не хотела ставить себя в ещё большее неловкое положение, чем, очевидно, уже поставила. Кейн не хотел её. Кейн никогда не хотел её. Не выходя за рамки его собственной цели. Он сказал ей, что любит её, просто чтобы заставить уступить и дать себе шанс выжить. Он позволил ей убить потрошителя душ, потому что она спасла его в подвале. Он сравнял счёт, вот и всё. Сводя всё к тому, что он ей ничего не должен. По крайней мере, его гордость настаивала бы на этом.

Фейерверка не будет — просто холодная, тёмная ночь на улице. Пустая, одинокая ночь.

И когда её месть улетучилась, у неё даже не было цели.

Озарение ударило её, как о стену. Всё было кончено. Всё было кончено. И теперь не было ничего.

Она указала на ликанов, всё ещё связанных и с кляпами во рту.

— А что насчёт них?

— Они были рычагом давления. Точно таким же, каким была ты. Кроме того, их свидетельства окажутся полезными.

— Значит, ты никогда не собирался их убивать?

— Это было условие, которое поставил Джаск перед тем, как рассказать мне правду в ту ночь, когда он нашёл меня.

— Значит, ты оставляешь нас всех в живых?

— У нас был договор, не так ли?

Договор. Деловое соглашение. Она посмотрела в его тёмно-синие глаза. Как будто она могла подумать, что он способен на что-то ещё. Она опустила взгляд, в горле у неё пересохло и стало больно.

— Кейтлин.

Она снова посмотрела на него, и её сердце пропустило удар.

— С тобой всё будет в порядке, — сказал он, упёршись рукой на открытое окно. — Ты ведь знаешь это, верно?

Её сердце бешено колотилось. Она оглянулась, когда двое солдат начали приподниматься на локтях, выглядя такими ошеломленными, как будто они пробыли без сознания несколько дней. Она снова посмотрела на Кейна.

— Я могу сама о себе позаботиться.

Он ещё мгновение удерживал её взгляд, затем положил руки на руль.

— Подожди! — сказала она, делая шаг вперёд, её горло так сжалось, что было почти трудно дышать. — Я позабочусь о том, чтобы правда всплыла наружу.

Идя наперекор всему, что подсказывало ей сердце, она снова отступила назад, создавая дистанцию, которой он явно хотел.

Она должна была оставаться решительной. Так было менее болезненно. Отпускать его должно было быть менее болезненно. И она должна была сделать это, пока у неё ещё оставалась убежденность. Она привыкла справляться со всем в одиночку, и этот раз ничем не отличался. Он был ей не нужен. Ей нужно было что угодно, только не он, если она хотела вернуть свою жизнь в прежнее русло. Последнее, в чём она нуждалась, это разбитое сердце. Если перерезать ещё какие-нибудь нити, скреплявшие его вместе, она не была уверена, что оно когда-нибудь восстановится снова. И она знала, что Кейн был более чем способен стать тем, кто погубит её.

Ей пришлось отвернуться. Ей надо было уйти. Это был единственный способ узнать наверняка, достаточно ли он заботится о ней, чтобы прийти за ней. Это был риск, больший риск, чем что-либо ещё, что она когда-либо делала, потому что, если Кейн действительно уйдёт, она знала, что разочарование будет мучительным. Но было бы лучше, если бы она сделала это тогда и избавила себя от длительной и неизбежной боли его возможного отказа.

Она обхватила себя руками, словно защищаясь, и отошла от него на несколько шагов. Она на мгновение закрыла глаза и сжала руки в кулаки, умоляя дверцу машины открыться, услышать его приближающиеся шаги.

Он заключил бы её в свои объятия. Он прижимал бы её к себе. Он заверил бы её, что всё остальное не имеет значения. Что они найдут способ быть вместе.

Вместо этого она услышала рёв акселератора, скрежет шин по бетону. И когда Кейн тронулся с места, пробираясь сквозь тела, достаточно бодрые, чтобы откатиться с его пути, её сердце разбилось.

Кейтлин стояла одна, вдыхая аромат ночного воздуха. Холод окутывал её и смешивал слёзы на её щеках, пока она смотрела, как он исчезает в темноте.

ГЛАВА 31

Кейтлин сидела за столиком кафе, уставившись в чашку кофе. Дождь барабанил в окно рядом с ней, поблёскивая на фоне темноты Блэкторна, вдалеке шипели кофеварки.

Ей следовало бы сразу же отправиться домой после вынесения вердикта, но мысль о возвращении в квартиру наполнила её ещё большим чувством одиночества, чем нахождение в этом помещении, полном незнакомцев. Плюс ещё перспектива наплыва журналистов, которые гарантированно расположатся лагерем возле её квартиры. Всего на пару часов она предпочла бы почувствовать себя трусихой, а не предательницей — и никто не стал бы искать её по эту сторону границы.

Дверь открылась, и в помещение ворвался холодный воздух. Три молодые женщины ввалились внутрь, оглядывая кафе в поисках свободных мест. Заметив пустую кабинку рядом с её, они направились к ней, болтая и хихикая.

Кейтлин снова уставилась в свою чашку. Их внезапное молчание подсказало ей, что они заметили и узнали её. Дело освещалось во всех новостных каналах весь день, не говоря уже о трёх днях, предшествовавших ему. Это был самый большой скандал, с которым когда-либо сталкивалось ПКВ, и весь Отдел по контролю за третьими видами стремился доказать свою состоятельность перед лицом невзгод. Ксавьер был отстранён вместе с Максом и Робом как негодяи в рядах безупречной в остальном организации. Тот факт, что Кейтлин дала ключевое свидетельство, стал самым большим потрясением для истеблишмента. Если раньше коллеги относились к ней с презрением, то теперь её по-настоящему ненавидели, и не в последнюю очередь из-за её восстановления в должности.

После того, что, как она была уверена, было несколькими произнесёнными одними губами словами и чересчур драматичным движением глаз в её сторону, женская болтовня возобновилась, хотя и более приглушённо.

Кейтлин оглянулась на залитую дождём улицу. Роб не мог даже взглянуть на неё, когда его уводили. Но больше всего её ранила решимость в глазах Макса. И когда он посмотрел на неё через зал суда после вынесения решения о виновности, в его глазах был не гнев, а гордость. Будь то его агент или падчерица, а может быть, и то, и другое вместе, он сказал ей одним долгим взглядом, что она поступила правильно. Даже тогда у неё перехватило горло, и она, сдерживая слёзы, снова уставилась в свою чашку в надежде, что никто этого не заметит.

Кейн не появился в здании суда. Слишком сильно она надеялась, что он это сделает. Она проверила галерею, но там не было никаких признаков его присутствия. После этого она надеялась немного задержаться на улице, но журналисты, которые были вынуждены ждать снаружи, представляли слишком большую угрозу. Единственным, с кем она столкнулась, был Джаск. Тот факт, что он сидел в вестибюле, когда у него не было причин слоняться без дела после его показаний, подтвердил, что он ждал её.

— Мы ещё не закончили, — сказал он, когда она проходила мимо него.

Она остановилась и уставилась на мозаичный пол, несмотря на то, что знала, что ей следовало продолжить идти. Она повернулась к нему лицом, и взгляд его лазурных глаз проник глубоко в её глаза.

Именно его показания утвердили вердикт, наряду с показаниями двух ликанов, совершивших это деяние.

— Ты слышал вердикт, Джаск.

— Ты думаешь, десяти лет достаточно? Двадцать четыре Ксавьеру? Как ты думаешь, они вообще отсидят этот срок?

— Это не в моей власти, — сказала она, отворачиваясь.