О нашем жилище

Уже Август, по словам Светония, «Все пространство Рима разделил на районы и кварталы; над первыми, согласно его установлению, надзирали ежегодные магистраты, распределявшие между собой обязанности по жребию, над вторыми - особые должностные лица, избиравшиеся из обывателей, каждого квартала…». Цитировавшийся нами Марциал находил достойное похвалы и в деятельности императора Домициана (правил с 81 по 96 год н. э.), в адрес которого ни один из римских историков не написал доброго слова:

«Прежде весь Рим захватывал лавочник наглый

И загораживал вход в каждый из наших домов.

Ты же, Германик, велел расширить все переулки:

Вместо тропинок теперь всюду дороги ведут.

Нет уже больше столбов, увешанных цепью бутылей,

И не приходится лезть претору в самую грязь.

Стиснутый всюду толпой, не бреет цырюльник вслепую.

Не занимает теперь улицы грязный кабак.

Повар, цырюльник, мясник, трактирщик сидят по порогам:

Сделался Римом наш Рим, был же он лавкой большой».

Раскопки Помпеи показали сложность отношения между внешней и внутренней упорядоченностью. Кварталы города почти одинаковы, но в одних случаях их целиком занимают просторные «домусы» (части которых как говорилось уже, сдавались внаем), другие заняты двумя, третьи - четырьмя и более скромными домами. Все это стало известно с конца прошлого века, тогда как римская литература давала образец для подражания всему средневековью, эпохе Возрождения, времени первых буржуазных революций, времени Наполеона и Александра I.

Образец, идеал сохранялся, однако жизнь городов строилась все же по иным законам. Со временем историки выяснили, что организация ремесел и торговли по цехам и гильдиям была уже довольно развита и в римское время, но в средневековых городах Европы, Китая или Японии она возникает, по-видимому, самостоятельно из условий самой жизни. В Новгороде или Ростоке (на наших иллюстрациях), в Лионе или

Амстердаме, Флоренции или Милане сам собой (а затем во множестве специальных постановлений) устанавливался по сути единый порядок. Единый массив города, если тот был достаточно велик, расчленяется в кольце общих стен на районы, а те - на улицы, реже - на кварталы.

В Новгороде, изученном достаточно полно, районы именовались «концами», и самый город исторически сложился, слепился из нескольких автономных поселений и со временем обрел единый укрепленный центр - Детинец, то есть кремль. Уже поэтому каждый «конец» хранил историческую память о своей самостоятельности, ревниво оберегал ее, избирая (разумеется, круг избирателей и тем более круг избираемых оказывались довольно узки) особого «кончанского старосту», имевшего собственную канцелярию и «казну». Ниже по лестнице общественной организации - улицы, то есть фактически узкие кварталы, выходившие одной стороной на «свою» улицу, а другой - на тропу для прогона скота, выставляли в случае необходимости собственную дружину ополченцев, избирали «уличанского старосту».

После освобождения от ордынского ига княжества и города, собранные под твердую руку Москвы, «забыли» о прежнем порядке, хотя пережитки его существовали в сознании и привычках долго - в виде, например, традиционных кулачных боев между улицами. Пространственная конструкция квартально-уличной застройки еще ряд столетий сохранялась без изменений. Роль улицы естественным образом повышалась в русских городах до их массовой перестройки конца XVIII века ввиду чрезвычайной разреженности застройки в городской черте, которую прекрасно иллюстрирует план Киева, составленный по распоряжению царя Алексея Михайловича (на нашей иллюстрации). Как справедливо писал в 70-е годы прошлого века И. Е. Забелин, глубоко изучивший историю Москвы: «Самая характерная черта древней Москвы как города заключалась в великом множестве полей и всполий, лугов, находившихся внутри города и отделявших друг от друга его слободы, отделявших вообще постройки от его стен».

В русском традиционном городе хорошо различали дороги (их стали называть улицами лишь в XIX веке), извилистые, наиболее удобным образом обходившие препятствия, и улицы - тоже извилистые, бегущие по «горизонталям» местности, и, наконец, проулки, переулки и тупики. Дорога проходила по периметру городских укреплений через ворота под башнями и была «казенной», охранялась стрельцами. Улица же была определенным социальным целым, как целое несла повинности, обеспечивала безопасность, выставляя ночные «рогатки» и стражу при них. Забелин упоминает слободы не случайно - Москва была городом при дворе Великого князя, и значительнейшую часть ее населения составляли те, кто обслуживал все потребности множества людей при княжеском дворе, позже - царском. Все это известно, и уцелевшие до наших дней названия исправно сообщают, где жили пекари, где переводчики, где сокольничие и т. п. В других городах или формально «при» других городах слобод было меньше - частью ямщицкие, частью стрелецкие, реже - специализированные ремесленные. Независимо от того, слобода или рядовая часть «посада» рассматривается отдельно, структура та же: то, что было некогда самоуправлением «улицы», стало со временем управлением, общественная организация пространства оказалась выхолощенной.

В Западной Европе судьба квартала оказалась более интересной, так как, даже утратив в конечном счете независимость, города сохранили значительную долю самостоятельности в решении внутренних своих проблем. Главной структурной единицей пространства и здесь становится улица, населенная людьми, занятыми одним профессиональным делом. Ремесло организовалось по множеству цехов, торговля - по множеству гильдий; каждая профессиональная группа при внутренней экономической неоднородности все же представляла собой некоторое целое, выставляла отряд ополченцев, имела собственный зал собраний, общую кассу помощи бедным. Иными словами, цех и улица (иногда несколько улиц, объединяемых уже не в квартал, а небольшой район) практически долгое время совпадали. Это не означает, разумеется, отсутствия или слабости общегородского выборного самоуправления, но у того были свои задачи, хотя выполнение решений возможно было только с помощью «низовой» структуры.

Когда, к примеру, в Болонье XIII века рассматривалось прошение автономно управлявшегося университета о строительстве «портиков» вдоль улиц университетского района, оно было удовлетворено, и работа, продлившаяся четыре века, началась потому, что и строительстве и переносе. Это в XVIII веке (в Голландии раньше) из города почти изгоняется хозяйственная зелень, почти исчезают публичные бани, становятся невыносимыми условия в старых больницах и сиротских приютах и т. п. У средневековья были свои беды, но в этих преступлениях против человечности отношений и человечности существования средневековье не повинно.

Итак, «классический» средневековый город - это плотный фронт застройки действительно узкой улицы, которая очень долго не предназначалась для проезда экипажей. Основная часть мелких грузов доставлялась ручными тележками или вьюками, которые нагружали на мулов, тяжелые же и крупногабаритные грузы подвозили телегами по задним улочкам, за огородами и садами. По этим же улочкам достаточно долго выгоняли на пастбища скот. Вся жизнь улицы и квартала оказывалась таким образом организована полосами: мощеная «парадная» улочка, «парадные» входы с коновязью; хозяйственный этаж дома; «черный» ход в хозяйственный двор, плодовый сад, огород; скотопрогонная улочка, и снова то же, но в обратном порядке. С концом средневекового ремесленного цеха, сметенного борьбой подмастерьев, конкуренцией королевских мануфактур, заморскими товарами, совпадает последовательное сокращение сада и обстройка задних улочек с превращением и их в «парадные» для максимально выгодного использования земельного участка.