Прямо под сердцем

Простите, ребята. Надеюсь, вам хватит ума сказать, что вы не имеете понятия, откуда эта девица все знает.

А знаю я вот что.

Водитель вернется в ресторан и не найдет меня в зале. Спросит у персонала. Повезет, если никто не вспомнит быстро выскочившую из зала шатенку. Тогда водитель решит, что я в уборной и немного подождет. Потом попробует позвонить. И обнаружит телефон под одним из диванов.

Конечно, он немедленно сообщил начальнику охраны, а тот – Кириллу. И все это займет (если повезет) минут пятнадцать.

Потом у них будет два варианта. Отследить меня по городским камерам – это долго, но даст стопроцентный результат. Подумать головой. Вариант ненадежный, зато быстрый. Уверена, Кирилл сообразит, что я не стану брать билеты на самолет или поезд, а уеду на электричке.

Дальше след потеряется. Я доеду до ближайшей глухой станции, найду там автобус в какой-нибудь крошечный городок, из него в другой, из другого в третий. И так далее, пока не почувствую себя в безопасности. Второй телефон выброшу по дороге (как хорошо, что когда Воронов купил мне новый, подаренный родителями я надежно спрятала в шкаф), а наличных мне хватит на несколько месяцев, за которые придется решить проблему с работой и жильем.

У меня с собой нет кредиток, дебетовых карт, техники, ничего, по чему можно отследить. Только паспорт, и это проблема. Все билеты сейчас продают по паспорту, а значит, теоретически, Воронов может меня найти. И даже поменять по утере или порче не получится, наверняка знакомые в органах мигом сольют мужу все новые данные.

Но я успею решить эту задачку. В конце концов, можно уехать на попутке, договориться с водителем или проводником. В сказку про мужа-абьюзера и несчастную девочку готовы поверить многие. Да и сказка ли это? Я уже ни в чем не уверена.

Я просто хочу оказаться как можно дальше от отца моего ребенка, выдохнуть, закрыть глаза и почувствовать, что нам ничего не угрожает.

– А если пациентка не хочет делать аборт? – медленно спрашиваю я. – Вы можете написать, что сделали и… не делать?

Врач смотрит так, словно я предложила ему убить и ограбить бабушку.

– Нет, Полина Романовна, это уголовное преступление. Я лишусь не только карьеры, но и свободы, если все откроется. Послушайте, я не понимаю, что именно происходит, но чувствую, что вы попали в беду. Позвольте вам помочь, обратиться в органы…

Я морщусь.

– Я не хочу обращаться в органы! Я просто хочу уйти от мужа, и чтобы он не знал о ребенке!

– Вы имеете на это полное право, хотя этически…

– Этически он сам сказал, что ребенок ему не нужен, и я вместе с ним. Не его дело, что будет дальше. Только он из меня душу вытрясет, когда узнает, что я отказалась от аборта.

– И как же он узнает?

– Серьезно? Вы прикидываетесь или делаете вид? Он платит за операцию.

– И все же, ваше здоровье – это конфиденциальная информация, касающаяся только вас. Никто, в том числе и ваш муж, не имеет права доступа к ней. Только если вы разрешите. Вы записывали супруга в число доверенных лиц?

– Я… кажется, да… не помню…

– Давайте поднимем договор и, если что, подпишем новое приложение. Он получит только ту информацию, которую сообщите ему вы. И никто из клиники не скажет лишнего.

– Как будто я не знаю, что с деньгами и связями можно все.

– Можно, – не спорит Павел. – Но доступ к электронным картам только у врачей и руководства. Конечно, если ваш муж выйдет на начальство и убедит его выдать данные, я не смогу повлиять. Хотя прецедентов еще не было, наш шеф довольно строго относится к конфиденциальности. В конце концов, Полина, у нас не девяностые. Самое слабое место – это младший медперсонал. Нет ничего проще, чем взять карту в архиве и дать полистать за небольшое вознаграждение. Но я лично прослежу, чтобы карта не попала к вашему мужу… м-м-м… по объективным причинам.

– Это как?

Я даже не надеюсь на удачу или чью-то помощь. Когда ее мне предложили в последний раз, все закончилось здесь, в холодной клинике.

– Я ее потеряю, – фыркает врач, и впервые в непроглядной тьме брезжит слабый свет.

Оказывается, убегать не так уж просто.

На вокзале я сильно нервничаю, стараясь не привлекать внимание. Молодая девушка, к счастью, не тот персонаж, который бросается в глаза. Таких, как я, здесь достаточно. Встречают, провожают, ждут поезда. Главное не паниковать. Воронов еще не хватился меня, а если и хватился, не сообразил ехать на вокзал. Чтобы у него было меньше шансов меня найти, я не подхожу к кассам, а останавливаюсь у автомата с билетами и начинаю изучать расписание.

Через полчаса ближайшая электричка до небольшого городка неподалеку, и это то, что нужно. Да, легко вычислить, но оттуда я двину дальше, постараюсь поймать попутку. Потом снова и снова, пока не окажусь в безопасности и не выдохну.

Может, муж и не будет меня искать?

Зачем ему вообще сбежавшая жена? Может, ему и в голову не придет, что я могла отказаться от аборта. Решит, будто так оскорбил меня этим, что я ушла. Выдохнет, перекрестится, поклянется себе никогда больше не связываться с малолетними девицами, и на этом все кончится.

Но почему мне так слабо в это верится?

В другой жизни я могла бы стать детективом, наверное. Или телохранителем. К моменту, когда подходит электричка, у меня есть три пути отступления на случай, если увижу охрану Воронова. И запасной план побега тоже есть. Не очень надежный, но лучше, чем никакой.

Лишь оказавшись внутри электрички, на старом деревянном сидении, я выдыхаю, наблюдая, как удаляется вокзал. Первый этап позади. Впереди – неизвестность. Куда более понятная, чем та, что так пугала год назад. Не менее страшная и опасная для одинокой, ничего не умеющей, девушки, но в то же время совершенно иная.

Теперь я несу ответственность не только за себя. Тысячи матерей-одиночек как-то выживают на просторах России. Растят детей, работают, учатся. Да, это совсем не та шикарная жизнь, которую обещал Воронов, но я не из тех, кто меняет семью на айфон. Не прощу себе, если малодушно откажусь от ребенка, который не виноват в том, что его родители – пьяные идиоты.

В первую очередь нужно найти жилье. Квартиру за наличку с договором, который не регистрируется. Или комнату, чтобы не потратить все деньги сразу. Потом пройти какие-то курсы маникюра или наращивания ресниц, чтобы недолго и с возможностью свободного графика. Постараться хоть как-то заработать на будущее, когда появится ребенок.

Хочется заорать самой себе «что ты творишь?!». Как будешь жить одна, без навыков, без жилья, без работы? Рожать, растить ребенка? А если что-то пойдет не так? Во время родов или после, если я умру или не справлюсь? Лучше ему быть сиротой или не родиться?

Чувствуя, как подкатывает паника, я выдыхаю, заставляя себя успокоиться. Дело сделано. Назад дороги нет, испуганно вернуться под крыло Воронова – навсегда распрощаться с самоуважением.

Мимо проносятся одинаковые деревни, крошечные станции и лес. Много леса. Он успокаивает. Однажды я непременно выберусь на природу. Может, с ребенком. Будем гулять среди сосен, дышать лесным воздухом, слушать птиц. Болтать обо всем на свете. Расскажу ему о розовом и черном пляжах Греции, о вулканах Камчатки, о горе Олимп и горе Эльбрус, о Волге и Ниагарском водопаде. Обо всех местах, где я бывала и где однажды побываем вместе.

Мечты о светлом будущем помогают отвлечься от страха перед ним же, но заставляют вспомнить об одном нюансе беременности, который за суматохой побега отошел на второй план.

Я очень. Очень хочу есть.

Я даже булочки не прихватила, спеша сбежать. А теперь сижу и с тоской смотрю в другой конец электрички, где ребенок с наслаждением уплетает круассан. Первым делом куплю поесть.

И вдруг я вздрагиваю.

Потому что в руках вибрирует телефон.

Номер незнакомый. Не Кирилла, его я знаю наизусть. Но телефон был выключен год, и лишь симкарту я изредка активировала, чтобы номер не ушел к другому.