Страница 48 из 49
— Ам, — довольно сказал Синемордый и отрыгнул пёрышко. — И тебя ам.
Никита закричал и бросился на чудовище.
***
Солнце прожигало оболочку Междумирья-Межречья. Светило вновь поползло к горизонту, но Варвара не удерживала его. Она села на колени рядом с Кощеем, приложила ухо к его груди, туда, где краснел свежий шрам.
Тук-тук.
Грудная клетка едва заметно вздымалась и опускалась. Варвара приподняла голову Кощея, дотронулась пальцами до губ, попыталась стереть засохшую кровь. А вдруг не получится? А вдруг душа улетит... А вдруг, слишком сильно вдохнула?.. «А вдруг, а вдруг! » - разозлилась на себя Варвара, вдохнула и, прижавшись губами к губам чародея, медленно выдохнула.
Щекотка распирала грудь, потом поднялась выше, прошла по горлу, заискрила во рту и убежала за Варвариным дыханием. Девушка отклонилась, и чародей сделал глубокий вдох. Варвара поспешно опрокинула ему в рот живой воды из стеклянного пузырька, который ей вручила Прасковья, чтобы душа закрепилась. Мужчина закашлялся и открыл глаза.
— Здравствуй, Лушеан. Не смотри на меня так, — улыбнулась девушка.
— Что-то изменилось, — пробормотал чародей.
Он сел на колени, провёл рукой по новому шраму. Вид у него был растерянный, как будто он что-то потерял, но забыл, что именно.
— Ты не помнишь? — спросила Варвара. — Марья сломала иглу. Ты умер. Я прошла Навь до самого края, чтобы вернуть твою душу. Я смотрела в глаза Смерти, любимый.
В груди расползалось беспокойство. Вдруг... Вдруг он всё забыл? Девушка запустила руку в карман сарафана и вытащила подарок Кау. Алый цветок был свежим, совсем не помялся и излучал тепло. Молодой человек непонимающе смотрел на тюльпан. Сзади послышались шаги.
— Кощей! — закричала Любава. — Живой! Варвара, он правда живой?!
— Кощей... — проговорил мужчина. — Кинжал. Игла. Бессмертие. Пещера.
Он закрыл глаза, продолжая шевелить губами. «Он сошёл с ума! — в отчаянии подумала Варвара. — Неужели это тоже подарок Кау!»
Чародей открыл глаза, аккуратно поднял с ладони Варвары тюльпан и прошептал:
— Не может быть! Неугасающее пламя безвременья...
В руке чародея тюльпан переливался оттенками огня. Серые глаза чародея зло сверкнули сталью. Он поднялся на ноги и пошатнулся. Варвара быстро вскочила и придержала его за плечо.
— Где Синемордый? — спросил Кощей.
— В Приморье! Он за Никитой пошёл! — ответила Любава. — Кощей, помоги ему!
Кощей черканул ладонью по воздуху, мир вздрогнул и мигнул темнотой. В открывшейся щели было видно холм, по которому в закатном свете от мрачной долины ползли синие точки. Картина приблизилась. Синеокие рабы сталкивались с воинами, и иногда свет в глазах гас, а иногда падал поверженный богатырь. На вершине холма, до которого дотягивались ещё солнечные лучи, сражались двое.
— Любава, дай платок! — сказал Кощей.
Девушка непонимающе качнула головой, а потом хлопнула себя по лбу: из кармана торчал хвостик блестящей, словно рыбья чешуя, ткани. Щель в ткани Междумирья-Межречья приблизилась вплотную к поединку. Любава вскрикнула, когда Никита тяжело отбил удар одного из мечей Синемордого, а другой в это время с лязгом полоснул по доспеху с другого бока.
Кощей шагнул к проходу, но резко обернулся, подошёл к Варваре и прикоснулся губами к её губам. Варвара вцепилась пальцами в его изорванную рубашку.
— Варя... Я должен тебе столько всего сказать...
— Потом скажешь! Когда вернёшься! Время... — пересилив себя, прервала его девушка.
— Я вернусь, Варварушка, — шепнул Кощей-Лушеан, накинул на шею платок и исчез. Щель закрылась, заставив мир вздрогнуть.
— Варенька, Варя! — заговорила Любава. — Он же смертный теперь! Без защиты пошёл, без оружия! Как так!
Варвара села на землю и закрыла лицо руками. Слёз не было. Её трясло крупной дрожью. Любава села рядом и обняла сестру. Она тоже боялась — за Никиту, за Кощея, за мир.
***
Никита пошатнулся от очередного удара, успев отбить два других. Он начал уставать и реагировал медленнее, поэтому сосредоточился на обороне. Синемордый же всё ещё пребывал в настроении поиграть, поэтому до сих пор не пальнул в Никиту синим пламенем. Так, развлекался, плевал огоньками под ноги. Гонял юношу по вершине холма, с которой некуда было отступать. Потешалось синее чудище. Шум битвы наползал снизу, со всех сторон, приближался наперегонки с сумерками.
— Пади и дай мне секрет доспех, — прорычало чудище.
Никите попятился от двух пар яростно сверкающих мечей, понимая, что у него остались силы поднять меч в последний раз. Но он не успел. Синемордый ударил юношу ногой в грудь. Никита упал, выронил меч, и мощная нога вжала его в землю.
«Конец. Прости, Любава», — подумал Никита.
Синемордый победно взревел и поднял все руки в воздух. Никите показалось, что что-то неуловимо свистнуло, но не стрела. У самого уха раздался знакомый откуда-то голос:
— Приготовься.
Меч подлетел и лёг Никите в руку.
— Кощей? — прошептал юноша.
Синемордый взревел:
— Кощей?! Кощей мёртвый во дворце, Кощей мёртвый в Нави! — смердящая пасть наклонилась над Никитой: — И ты будешь мёртвый везде.
Вдруг он заорал. В его глазу торчал алый тюльпан. Цветок вспыхнул ярким пламенем, и по равнине, по склонам холма пронёсся общий крик, вторящий крику Синемордого. Никиту кто-то рывком поставил на ноги и сказал:
— Руби, богатырь!
В Никиту словно влили новых сил.
Со всей округи было видно, как под последним лучом солнца воевода в рогатом шлеме, увитом цепями, размахнулся и одним движением снёс голову Синемордого с плеч. Солнце нырнуло за горизонт, и с ним погасли синие огни.
***
— Не узнать вас, господин, — проговорил Тимофей Миронович, поглаживая усы и разглядывая странного молодого мужчину в разорванной рубахе, обнажающей шрамы на груди. Бусины, нити и косы в волосах и чуть раскосые серые глаза цвета дождливого неба — их ни с какими другими не перепутаешь.
Он пришёл на рассвете в лечебный шатёр, забрал половину знахарок, игнорируя грозные крики Ярославы, а уже через несколько минут вернулся, привёл с собой знакомую уже воеводе девушку, которая приходила однажды ночью со страшненькой собачкой и лечила воинов, падая с ног от усталости. Варвара. Она держала странного мужчину за руку.
— И не надо меня узнавать, — ответил, коротко улыбнувшись, молодой человек. — Я умер.
— Зачем вернулись? — строго спросил воевода.
— Чтобы ещё больше людей не умерло, — ответила девушка. — Где Ярослава? Где Аннушка?
— Пойдёмте, отведу, — вздохнул Тимофей Миронович, пряча в усах улыбку.
***
Никита сидел на холме у вбитого в землю копья с рваным, грязным изумрудным платком. Знаменосец не пришёл. Много кто остался лежать в вытоптанных обожжённых землях Приморья. Воеводе Никите Михеевичу рассказали, что кое-где уже проклюнулись первые бутоны горецвета.
Любава сказала, чтобы Никита поспал, принесла ему шерстяное покрывало, кувшин с водой, сдобренной какими-то травками. Сама тут же убежала лечить раненых. Кощей обещал привести ей на подмогу часть сестёр из дальнего лагеря.
Воду Никита выпил ещё ночью, но так и не заснул. Сидел, кутался в одеяло. Когда рассвело, смотрел, как кучу тлеющего пепла разносит ветром — всё, что осталось от чудища. Голову-то Никита ему отрубил, но это диковинный цветок уничтожил врага, не он.
В море на горизонте стояли корабли с погасшим пламенем. Приходил Кощей. Сказал, что нужно будет в них разобраться, чтобы отвезти выживших людей по домам — он с такой задачей одними чарами не справится.
Кощей был бодрым, деятельным, словно за внешними изменениями подтянулись и внутренние. А Никита, наоборот, чувствовал себя древним старцем. Он указал Кощею на яблоки, валявшиеся у камня.
— Они твои, — сказал Кощей.
Никита вспылил. Никита больше не собирался надевать эту дрянь. Никита больше не собирался брать в руки меч. Кощей пожал плечами и ушёл.
Пришла Любава.