Страница 7 из 15
Подняв взгляд к смеющимся глазам Игнатова, я скрипнул зубами и дёрнул головой, чем развеселил парня.
– Ну, на нет и суда нет. Так ведь твой папашка говорит? Погнал я, Никитка, – хлопнув меня по плечу, как закадычного друга, Май поднялся и негромко добавил: – Держись от меня подальше, Лукашин, если не собираешься провентилировать башку. Ты же не за этим вернулся на родину.
И без того поганое настроение окончательно скатилось в ноль. Дважды за день меня макнули, намекая сидеть на заднице и не отсвечивать. Дважды продемонстрировали, что у намека есть вполне реальная и подтвержденная альтернатива развития событий, если я решу дернуться хоть немного в сторону. Одна идиотка с шокером, второй – со стволом. Сплошной позитив.
Но, черт побери, даже вместе взятые Лиля-Амели и Май не шли ни в какое сравнение с Миланой. Стоило мне увидеть и услышать отцовскую пассию, я засомневался, что смогу вытерпеть обещанный обед и не послать к херам шаткое перемирие между мной и отцом.
С первой секунды моего появления на пороге родительской квартиры меня затрясло от приторно слащавого щебетания Миланы. Эта курица не дала мне спокойно не то, что пожать отцу руку, стянуть кроссовки. Вылизанная и отштукатуренная до тошноты моделька с какой-то радости решила, что ее радостное кудахтанье по поводу знакомства и совместный обед в мгновение погасит наши с батей разногласия и наведёт железобетонные мосты. Между мной и отцом, а следом и с его подстилкой. Которую я надеялся игнорировать и не замечать. Правда, всего парой слов Милана пробесила меня до зубовного скрежета и хлестанула наотмашь обращением:
– Если мои мальчики хотят поболтать с глазу на глаз, я не буду против. У меня как раз ещё остались дела на кухне, – проворковала она.
То постреливая глазками в сторону отца, то расправляя ни разу не делающий ее хозяйкой в чужой квартире фартук. Поверх дизайнерского платья.
– Никит? – спросил меня отец. Он сделал приглашающий жест ладонью в сторону кабинета и явно не испытал восторга, когда меня сорвало с тормозов.
– Ее мальчики? – скривился я, посмотрев на отца. – Она ничего не попутала?
– Никит, я тебя прошу, – произнес папа, опускаясь в кресло. – Милана не хотела тебя задеть или оскорбить. – Он нахмурил брови, когда я достал из кармана пачку сигарет, и с плохо скрываемым раздражением поинтересовался: – Мать знает, что ты начал курить?
– Мне уже давно не четырнадцать, чтобы прятаться по закоулкам и спрашивать разрешения, папа, – ответил я. – Да, мама в курсе. И ей это не нравится, если тебе интересно. Но она понимает, что я уже мальчик взрослый, и с нравоучениями не лезет.
– Хорошо, – внезапно пошел на попятную отец. Толкнул в мою сторону пепельницу, а потом опустил рядом с ней небольшую коробку с бантиком. – С прошедшим днём рождения, Никита. Надеюсь, ты не будешь против того, что я посоветовался на счёт подарка с Милой.
– Какое серьезное заявление, – ухмыльнулся я. – Ты советуешься? С ней? – дёрнул подбородком в сторону открытой двери и хмыкнул: – Я так понимаю, Милочка стала не только советчицей, но и инициатором увольнения Галины Павловны? Чтобы, так сказать, на деле показать свою важность и значимость в жизни? И как она готовит?
– Никита, хватит! – все же взорвался отец, грохнув ладонью по столу. – Хочешь начать наше общение с того, чем мы его закончили? Валяй. Только уясни уже, что Милана не виновата в нашем разводе с Леной. Думаешь что-то изменится, если ты начнёшь ее травить? – спросил и взмахнул рукой в направлении кухни. – Вперёд. Отыграйся на ней за мою ошибку. Ну же, Никита, вперёд, – повторил свое предложение папа и откинулся на спинку кресла, вогнав меня в состояние немого ступора причиной отсутствия кухарки: – У Галины дочь рожает. Никто ее не увольнял, и я бы не позволил. Только тебе проще найти повод и сорваться на Милане, чем выслушать. Делай, что хочешь, Никит. Действительно, уже не маленький. Объяснять тебе прописные истины я не собираюсь. Осточертело.
Качнувшись вперёд, отец взял мою пачку и выбил из нее сигарету. Подкурил, глянул на мое запястье и негромко рассмеялся:
– Да что ж ты будешь делать-то? Ведь договаривались.
– Что? – спросил я, не понимая о чём идёт речь.
Но, как и отец, сорвался в смех, увидев внутри коробки точно такие же часы, что подарила мне мама. С единственным отличием – оттенок ремешка.
– Забавно получилось, – произнес папа. Перевел задумчивый взгляд с одних часов на другие, поднес к губам сигарету и улыбнулся, показав не на свой, а на мамин подарок: – Эти смотрятся лучше. Я куплю тебе что-нибудь другое.
Потянулся к коробке с намерением забрать. И удивлённо хмыкнул, когда я рывком сдвинул ее к себе, прижав ладонью к столу.
Я не знал, зачем мне сдались две пары одинаковых часов. Не смог бы объяснить, что мной двигало, ни отцу, ни себе самому. Может, его взгляд, интонация или что-то другое – не понял. Будто мозг просчитал все возможные варианты развития событий. Выбрал единственный правильный и отправил импульсы по нервам к необходимым здесь и сейчас мышцам.
– Буду чередовать. День мамины, день твои, – произнес я, найдя такое объяснение если и не логичным, то достаточным.
Посмотрел на отца и, кажется, впервые за последние годы увидел в его глазах… благодарность? Она мелькнула всего на мгновение, но отпечаталась у меня на подкорке вопросом: «Папа волновался?!»
Человек, под взглядом которого трещали бетонные стены, а подчинённые, стоило им только услышать звенящий металлом голос в коридоре, начинали носиться как ужаленные, и переживал?
Нет, я не верил в такое. Не допускал даже мысли, но и тут отец умудрился удивить меня.
– Хорошо, – кивнул он. Стряхнул столбик пепла в пепельницу и показал на шкаф с сигарами: – Никит, а может по одной после обеда? – спросил и тут же, будто не до конца отдавая отчёт произнесенному, пожал плечами: – Если хочешь, конечно. Один черт, куришь…
Я кивнул и спросил:
– Что бы ты посоветовал, пап?
Он взмахнул ладонью и потянулся к узлу галстука, ослабляя его:
– Честно говоря, я даже не знаю. Может, «Ойо де Монтеррей»?
***
«Мальчики», «Сёмочка», «Никитушка» – до тошноты вымораживающие и противоестественные обращения. Только я их терпел. Заставлял себя не скрежетать зубами слишком громко и что-то отвечать, когда Милана, обращалась ко мне.
Вроде бы никто не просил ее нарушать тишину за столом – в присутствии Миланы ощущение неловкости между мной и отцом зашкалило до физически ощутимого.
Отец и без вопросов своей пассии был прекрасно осведомлен и о моем переводе, и о работе, но Милана словно задалась целью вывести нас на диалог. Вытягивала из нас обоих по слову или предложению и никак не унималась. Разговор, который худо-бедно начался в кабинете, окончательно расклеился, стоило в нем появиться новому участнику. И черт побери, я никак не мог вытравить из себя все сильнее подзуживающее желание бросить приборы на стол и рявкнуть, чтобы Милана заткнулась и дала всем спокойно поесть.
– Мила, будь добра, помолчи немного, – достаточно понятно, что просьба вот-вот прозвучит в другом ключе и тоне, произнес папа. Тронул Милану за руку и внезапно мягко добавил: – У Никиты был тяжёлый перелет, – перевел взгляд на меня и после показал на соусницу: – Добавь побольше.
– Спасибо, папа, – кивнул я с благодарностью.
Полил утку клюквенным соусом и с какими-то невероятным наслаждением выдохнул в такой желанной тишине. Где единственными звуками были лишь редкий звон столкнувшихся невзначай вилки и ножа и еле слышное шуршание салфеток.
Я даже смог расслабиться и почувствовать вкус приготовленного Миланой обеда. До которого, при всем желании, не хотелось докапываться. Утка оказалась вполне съедобной, овощное рагу с фасолью – приятным, а непривычно треугольный ноздреватый хлеб не покупным.
– Милана сама печет. Не часто, – негромко прокомментировал мой вопросительный взгляд отец и, кажется, растерялся от вырвавшегося у меня замечания: