Грань

И он в ту же секунду заливает мою киску спермой: — М-м-м... на те... на-а....

Как быстро заварилась буря, каким огнем полыхнуло, раскололось небо. Дождь... снег... град – все это только что подарили мы друг другу в порывах злого ветра, холодного, исполосовавшего нам щеки, спины, кожу. Мы мокрые от пота, от спермы... залитые дождем... или слезами...

Мы кончили, но чувствуем – на этом ничего не кончилось. Не успокоилось ничего. Разорвалась взрывчатка, а глыба так и стоит неповрежденная. Это лишь трахательное интермеццо и всё между нами так же, как было до него.

Мы утираемся, запахиваемся наскоро. Мы едва переводим дух с измотанными, злыми стонами, и – мечем уже, мечем друг в друга шаровые:

Я: — Так ты мне приказываешь? Используешь меня? А ты кто такой вообще?..

Рик: — Ты охуела? Тебе мало? Не доебали?..

Я: — А тебе мало? Тебя не доебали?..

Рик: — За языком следи!

Я: — Ты за языком следи! Я для чего тебе?..

Рик: — Думай башкой.

Я: — Ты башкой думай. Ты на хрена меня с собой брал?..

Рик: — А кого мне еще брать? Нину, что ли?

НЕТ!!! УБЬЮ ЗА НИНУ!!! Этот дикий срач – это наше! Только НАШЕ!!!

Я: — Меня не ебет – бери Нину! Бери!

Рик: — Стерва!

И шлюха, да?! Грубая, вульгарная, злая. С кем поведешься, от того и наберешься – но он мужик, ему-то можно?! Да?!

Морально опустившиеся любовники выясняют отношения. Грязь. Разврат и деградация. Да? Нет, ни хрена!

И... если стерва, значит, можно еще постервозить:

Я: — Бери Нину!!! Бери свою Нину и иди нахуй!!!

Чистенькую Нину. Правильную Нину. Неискушенную, незапятнанную. И не такую прожженную тварь, как я. Да? Нет, ни хрена.

Рик: — Ты че орешь, а?..

Я: — Иди нахуй, сказала!..

Рик: — Чё?!..

Я: — Пошел вон отсюда!..

Рик: — Ты чё?!..

Я: — Вали! Видеть тебя не хочу!

Видеть. Тебя. Не хочу.

До нас доходит то, что я сказала, до него первого, до меня второй, но почти синхронно с ним. И больше мы ничего не говорим.

Он сжал кулаки, грудная клетка его вздымается, ходит туда-сюда. Он жарит меня полубезумным, затравленным взглядом, в глазах мерцает что-то, не янтарь – стекло... Оскаливается, словно от боли, стискивает зубы, опускает голову, разворачивается...

...тебя... не хочу...

Сказала, но сама не отворачиваюсь – смотрю, как он выходит... вышел... Слышу его удаляющиеся шаги... потом не слышу...

Тихо. Пусто. В глазах пусто, в голове пусто, в сердце... пусто. Наверное.

...не хочу...

Наконец-то.

Край как надо было, думаю сквозь слезы – вот они. У него тоже были?.. Не были?.. А, ну их, пусть идут. Пусть хлещут. Пусть.

Так возвращается буря. Она пройдет все равно.

И всё потом. Потом – всё.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ Каш-кёр в Авиации

После разрыва с Риком я присматриваюсь к себе, будто со стороны наблюдаю. Подмечаю, что словно вернулась после изнурительно тяжелой, очень шумной смены. Хоть посменно я никогда не работала – не довелось – но представляю, что это такое. И если представления мои верны, то у меня сейчас так и есть – измотана, угроблена, устала. Выстояла смену, теперь поспать бы, но в голове шумит и спать не можется.

Он оскорблен тем, как мы расстались, озабочен тем, что теперь будет с нашим делом. Он звонит мне без продыху, забрасывает сообщениями, и я, чуть успокоившись, решаюсь отозваться по видео и разъяснить:

— Всё, Рик.

— Всё?.. – тоскливо, глухо, угрожающе.

Все равно. Это уже было – пусть будет еще. Все равно.

Пауза. Я его, конечно, и вчера хорошенько шибанула, вышвырнула – он зол, аж скалится. А теперь я еще и на посошок даю.

— Ты... че... совсем херово было?.. Вчера...

Типа извинения, что ли?.. Все равно. Потому как глухо к извинениям. Во мне глухо.

— Проехали.

— Че Аднан там?.. – будто только сейчас «вспоминает» он. – Рассказывай.

— Замяли, — говорю.

Вижу – он не замял и все равно полезет выяснять, с моих ли слов, без них ли. Мне все равно. Пускай делает.

Он решает не показывать отшитого, озлобленного любовника, а цепануть другим:

— А дело?..

— Я выхожу.

— Без тебя навернется.

Он не пытается льстить и не рассчитывает вернуть – просто угрюмо констатирует факт. Мы оба знаем, что так и будет. Работу он как-нибудь вытянет, ну, на крайняк в ЭфЭм возьмет отпуск на «подольше», но официально оформить все не сможет, потому что – ну, по той же самой причине, почему не мог все это время. По той причине, о которой никогда мне по-человечески не рассказывал.

«Мне похер», «пусть», «найди кого-нибудь вместо меня» – могла бы сказать я, но это неправда. Мне не похер, и он это знает. И может, рассчитывал на это, да просчитался.

Быть может, он даже огребет от Аднана, когда тот поймет, что не получит денег, а может, от подрядчиков, когда им не заплатят. Может, даже сильно огребет. Какой-то части меня на это не наплевать, но другая часть меня повержена в твердокаменный ступор и этой другой части хочется только одного: свалить. Освободиться. Отбросить его от себя. Не будем говорить: кинуть.

— Не навернется, — говорю только.

— К-как-к, Кать?.. – выдавливает вдруг он из себя, словно не выдержав. – Как так, а?.. – взмаливается почти, затравленно так. И я не возьму в толк, о чем он – о том, что будет с делом, о том, как будет он или... о том, другом, между нами. Не имевшем названия. И не имеющем его теперь.

«И как я буду теперь?.. Без тебя?» «А я без тебя как?»

А почем я знаю. Я и про себя-то сказать не берусь. Не время еще.

«Жопа ты...» «Сам ты жопа...»

– Не навернется, — повторяю теперь. – И скажи всем, чтобы больше мне не звонили.

И выхожу. В ближайшее время выписываюсь из реестра и жду, что меня еще долго будут долбать его-бывшие-наши партнеры, но этого не случается: мне звонят целых два раза, получают краткое пояснение – и все.

***

Сегодня я заезжала в строительный сенат и без излишней официозности передала им остававшуюся у меня строительную документацию по «школе» – в Аквариусе она на фиг никому не нужна.

— Слушай, интересно прям, — осторожненько говорит сопровождавшая меня Рози.

Сегодня прохладно, но нам все нипочем, и мы заходим в ДольчеФреддо.

Мои подруги постоянно твердили мне, что эти недо-отношения меня угробят. Искалечат. Сама я была иного мнения – но вот оборвала.

Я рассказала ей, что «отфутболила», и Рози поначалу не лезла ко мне с расспросами про то, как это было.

Сейчас уточняет:

— Ты – его? Сама?

— Сама. Ну, вышвырнула, он ушел, я поревела...

Она согласно кивает и, втягивая через трубочку мороженый коктейль, интересуется осторожно:

— И как ты?

— Ниче.

— По ком ревела?

По нем, по нашей с ним недо-любви?..

— По себе. А и ладно, — улыбаюсь. – Переживем и это.

Это, конечно, «ля-ля» – время на отходняк мне понадобится. Наверно, я даже не успела осознать еще толком, что он, этот отходняк, уже начался. Потому и пошли в ДольчеФреддо – вкатить мне заменительной терапии.

Настаиваю:

— По себе я долго не плачу, ты ж знаешь.

— Ну, раз не плачешь...

Рози вдруг как-то меняется в лице, ее передергивает, затем она заметно «собирается».

— Что, херово пошло? – осведомляюсь. – Холодно, блин...

— Нет, нормально пошло. Слушай, а ты простишь мне, что я – Иуда, хм-м?

— Сахарок, ты че это?.. Сахару переела?

— Да нет. Ну, я говорила с Каро. Мы с ней снюхались, прикинь?..

— М-да, с трудом верится, если честно.

— Она ж за Нину болеет.

Мороженое перекрывает мне дыхалку. Вот теперь действительно херово пошло.

— С Ниной они ж подружайки.

...Каро, змеюка ты, как оказалось. За старое, что ли, мстишь?..

Я закашливаюсь... от смеха. Потому что абсурд это, конечно. Пока эти кумушки там что-то интриговали, мы с ним сами разобрались, вот честно.

— Но она не поэтому. Просто ты себя со стороны не видела. Это ей там, из ее Миланов какая-то осколочная инфа доставалась – и все равно ее уже много недель трусило. Ну, с того момента, как вы с ним сбежались снова – от одного вида твоего. И я ее понимаю. Она позвонила, чтобы заручиться моим разрешением вас с ним развести. Она отчасти из-за этого Нине на тебя накапала. Вернее, она не капала, просто по-другому ей сказала – чтоб присмотрелась, чем занимается Рик, с кем видится. Нина поняла по-своему – и позвонила тебе. Ну, его тоже принялась обрабатывать, отвлекать от шляний с тобой.