Грань

К нему.

Рик вцепился в меня, будто чтобы не убежала, в такси даже не думает приставать, просто прижал к себе и держит, крепко держит, сжимает до боли, так, что аж дыхание спирает.

Чувства во мне не собрались в букет – слепились в сгусток. Лишь сгустком этим чувствую упрямо, зло – пускай везет к себе. «Какой дурак спрашивает девушку, можно ли...» Везет, значит, может. Хочет.

III.

Не помню, как приехали, хоть Берлин знаю, в общем-то, неплохо. Не замечаю вокруг нас его квартиры – так, жилье какое-то, пол, стены, потолок. Не знаю дороги и в который раз за сегодня даю взять себя под локоть, отвести. Лишь много позднее, перебирая в уме все сумасшествия этой ночи, задумаюсь над тем, как быстро стала такой инертной пофигисткой. Как не провалилась сквозь землю от стыда за свой внешний вид – пьяной, залапанной проститутки. Как будто только что от клиента – и к клиенту.

Рик включает какой-то приглушенный свет, начинает целовать, обирать, срывать с меня одежду. Должно быть, здесь все пахнет по-своему и непривычно, но его запах забил мне ноздри, затмил все остальные запахи. Однажды было так же.

И все-таки сейчас все по-другому. Мы только что трахались до сноса башен, до вылета мозгов. И нам еще «не все». Мы знаем и отчаянно хотим друг друга, прекрасно понимая, что нельзя.

Я не скажу, что от этого хочется по-иному. Просто «нельзя» — оно само по себе, а наше желание само по себе. Желание внушает мне, что я ничего, кроме него, не чувствую. Что именно желанием заглушаются во мне какие бы то ни было претензии к нему, боязнь, сомнения или стыд. Мне кажется, заглушается вообще все, что способно остановить меня – наоборот, мне не хочется останавливаться.

Я раздеваю его, касаюсь руками, губами, спешу прикоснуться к нему во многих местах – и пусть только попробует снова развернуть меня к себе спиной.

Меня присаживают на двойную кровать в спальне – и я вижу себя в зеркале напротив голую, разгоряченную. Я с готовностью раздвинула ноги, чтобы он опустился между них. Я не ложусь – хочу видеть его взъерошенную голову у себя между ног, ласкаю его спутанные волосы, подтанцовываю бедрами навстречу его языку. Мне хочется всего сразу одновременно, и я не знаю, что из этого сделать – покачиваться, хихикать, стонать, называть его ласковыми непристойностями или требовать этих непристойностей от него.

Оказывается, я стону все это время. Я потеряла понятие, кто кому что позволяет – мне позволили войти сюда, а я позволила ему лизать меня. Вернее, он меня лижет и за это ему будет позволено... что, собственно?.. Моя киска ездит у него на языке. А что, если я ничего не позволяю, а просто делаю то, что хочу сама?..

Я потеряла не только понятие, но и вообще какую-либо способность соображать. Да и там, куда он привел меня сейчас, соображалка не нужна.

В экстазе откидываюсь на кровати. Только что мне нравилось видеть его, а теперь я просто кончаю:

— О-о-о...

В этот раз он поразительно чуток и преодолевает собственную злостно-злоебучую похоть, или что это обычно им двигало, когда терзал меня после куни-оргазма, а я отпихивала его, стелилась перед ним, мол, хватит, мне щекотно. Сейчас он отпускает мои половые губы, чтобы сунуть в меня руку. Во мне отбился-откричал оргазм, а он раскручивает меня дальше, негрубо, ритмично и наверняка, крутится в моих ошалелых влажностях. Его губы ласкают мои губы, пока во мне, между моих ног толчется его кулак.

Он заставляет меня изгибаться, извиваться перед ним, раскидывать перед ним ноги, показывая, насколько я готова и как сильно хочу его принять. Мои руки по-собственнически тискают крепкую задницу, оказавшуюся у меня между ног – наслаждаюсь ее видом в зеркале с моими руками сверху. Улыбаюсь самой себе довольной улыбкой. Он двигает задницей у меня под руками, все это заводит его до невозможности. Это так красиво и волнительно, что мне хочется шалить – тяну его на кровать, сама становлюсь на коленки и целую его... в попу. Целую и улыбаюсь сама себе – и ему. Ему теперь все видно.

Встречаюсь взглядом с зеркальным отпадом на его лице. Вижу, что такое, должно быть, у него впервые, и содрогаюсь от торжествующего наслаждения. Он все еще дрочит меня кулаком, дрочит пальцами, а я лижу его между ягодиц, мокро щекочу анальное отверстие, скольжу языком по яичкам, тереблю рукой хер – по-моему, от всего этого даже его рука во мне подрагивает. Он улетает, улетит сейчас.

Возможно, такое и вправду делают с ним впервые. Может, делали шлюхи из Лотоса, если им не лень было заморачиваться или если он сам их об этом просил. Зачем-то фантазирую о нем с ними, с несколькими сразу, и решаю, что уделаю их – мой язык теперь летает и выписывает с его задницей такое, постичь которое он, кажется, не в силах. Я и сама не знаю, откуда у меня это взялось, откуда берется сейчас.

Специально поворачиваюсь так, чтобы ему было видно в зеркале мою излизанную киску, мою попу, которую он тоже лизал только что – выставляю их, и они бесстыже блестят, завлекают тусклыми пятнышками света в недоосвещении.

Внезапно Рик тянется куда-то и я вижу у него в руке бутылку с гелем. Не теряя ни секунды, он вкачивает ко мне в попу немного содержимого.

У меня моментально мелькает мысль, что он специально отлизал мне, специально подготовил. Что после траха в Шарли он специально меня сюда привез, чтобы трахнуть в попу. Что Нина не дает ему туда, а ему приспичило.

Я думаю об этом, но не возмущаюсь и не злорадствую, а завожусь, будто от большого глотка крепкой, но вкусной выпивки. Даю уложить себя на спину, поднять и раздвинуть мои ноги – и расслабляю. Готова к выполнению его желаний.

Он проникает и расслабления моего хватает ровно на одно только его первое проникновение. Больно. Все же больно, с непривычки ли, а может просто потому, что больно. Хватаюсь за него и расслабляюсь еще как можно больше, как можно лучше под него подстраиваясь. Подчиняясь ему.

Он чувствует. Он ценит и поначалу тоже подстраивается под меня. Боль приглушает необъятная, жалобная беспомощность. Его член полностью заполнил меня там, проник в мой анус. От этой сладкой неизбежности, от собственной слабости и от непохожести ощущений, которые даже при самом сильном вагинальном возбуждении такими не бывают, я впадаю в жалобно-покорную прострацию и отдаюсь ему. Отдаю себя ему на произвол. Пусть берет. Пусть делает.

Он делает. Трахает в анал. Уже не тормозит, не сдерживается. Я распластана, растянута. Каждое новое сладко-болевое ощущение – это новый кайф. Стрела за стрелой прокалывают, пробивают они все новую грань между тем, от чего хорошо, и тем, от чего плохо.

И вроде «плохо» было здесь совсем недавно, было только что, было не раз, их, «плох» было несколько за этот вечер, их испарина витает между наших тел, пропитывает частички воздуха, но их самих нигде не видно. Они не пахнут и звуков не издают. Вернее, им нет места здесь. Здесь, между нами звучит, мерцает и пахнет только «хорошо».

Мне хорошо с ним. Мне хорошо от него. Каждый удар его гладкого, твердого члена мне между ягодиц – это разряд тока в меня. Это шоковая терапия. Лавинная мощь в беспомощности. И моя мощь тоже. Моего тела и разума. Новый уровень кайфа. Новый крик, с которым сообщаю, что кончаю самым невозможным образом – от анального проникновения. Кричу ему. И мне с ним хорошо.

— Мне хорошо с тобой... – шепчет и он, ни капли не считаясь со мной, не сомневаясь даже, что и мне хорошо с ним. – Только с тобой. Только с тобой.

— А-а-ах-ха-а-а... – кончаю я.

Раньше редкие анальные «наслаждения», даже если и случались, то не могли считаться таковыми. Они всегда сопровождались у меня болью и легким недоумением – не может быть, чтоб я это позволила... А это только что был почти своего рода обязательный минимум. Такой, за которым последует еще.

И – да, следуют еще. Рик выводит меня на новый уровень. Заставляет кончать от всего, даже от дискомфорта, во всем находить сильный, бескомпромиссный кайф. Бесконечный кайф.

Рик учит меня этому кайфу и не отступается, пока не добивается результата – он не вышел из моей попы и, продолжая двигать в ней членом, сует мне руку в киску и дрочит ее быстрыми, дрожаще-резкими движениями. От этой горячей дрочки у меня в попе становится теснее, горячее и слаже. Анальное наслаждение только ускоряет извержение фонтана, и без того собирающееся недолго. Я сквиртую с плачущим стоном, потому что это неожиданно, непрошено и абсолютно бесконтрольно. Дрожу, как травинка, все приговаривая: «о Боже... о Боже...». Теперь особенно остро чувствую, что Рик делает со мной абсолютно все, что хочет.