Страница 1 из 8

Испытание чувствами

Кащеев Глеб Леонидович

Глеб Кащеев

Самая большая Луна. Испытание чувствами

По мотивам оригинального сценария Е. Ваниной и А. Попогребского

Глава 1

Москва, наши дни.

Жанна окинула взглядом зал и решила, что пора. Зрители упоенно наблюдали. Когда стоишь на сцене перед двадцатью тысячами, нельзя рассмотреть глаза отдельных людей – можно уловить только общее настроение. Пока она произносила речь, желто-розовый цвет воодушевления постепенно разгорался и теперь наконец пылал ярким пламенем. Ей опять удалось зарядить всех. Все двадцать тысяч. Можно было заканчивать.

«Вселенная откликнется, если ваше желание настолько сильно, что вы искренне верите в его исполнение! Помните, что одной визуализации недостаточно! Конечно, нужно постоянно держать свою цель в голове, но еще обязательно надо верить! Верить всем сердцем, и тогда у вас все получится. Вот я верю, что, когда мы соберемся здесь через три года, я увижу те же лица, но это будут успешные, богатые и счастливые люди, которые придут только для того, чтобы сказать мне спасибо. Дерзайте, желайте, действуйте смело и не теряйте концентрации!»

Жанна раскинула руки в стороны характерным жестом Тони Старка из фильма. Зал взорвался овациями. Теперь можно было собирать жатву. Она закрыла глаза, погрузилась в желто-розовый и взяла у каждого участника встречи по крупнике – по сотой доле процента от сильнейшего прилива воодушевления, которым она их только что зарядила, – но от такой толпы все равно энергии получилось столько, что закружилась голова.

Главное не перебрать, чтобы легкая эйфория не превратилась в наркотическое опьянение, которое захочется повторять снова и снова. Как и алкоголь, подзарядка эмоциями хороша только в меру.

Жанна с трудом ушла со сцены, стараясь не выдать, что ее пошатывает. Там ее подхватил под руку секретарь и довел до гримерки, где она наконец упала в кресло и расслабилась.

Подобные выступления приходилось устраивать раз-два в месяц, и они здорово выматывали. В двадцать она могла отжигать перед небольшими группами чуть ли не каждый день, но, став вдвое старше, предпочитала выходить к людям все реже, а потому залы надо было выбирать такие, чтобы вместилось как можно больше зрителей. Дело было вовсе не в деньгах, хотя это приятное дополнение. Просто она не могла жить без энергии восторженных взглядов, а собирать ее по небольшим залам стало опасно. Чем меньше берешь у каждого, тем меньше это заметно. К тому же, по слухам, чертов ЭМРОН был способен фиксировать резкие необычные изменения эмоций, так что теперь приходилось вести себя вдвойне осторожно. Если высасывать, то минимум от каждого. Для этого и требовалась толпа.

Жанна, не обращая внимания на секретаря, положила ноги в туфлях от Джимми Чу на туалетный столик, откинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. У нее было законное право хотя бы полчаса наслаждаться покоем, однако ее помощник вежливо покашлял, осторожно давая понять, что сейчас такая роскошь недоступна. Она недовольно застонала, приподняла голову и с укоризной посмотрела на него:

– Что еще? Неужели нельзя было подождать?

– Жанна Аркадьевна, прошу прощения. Запрос от депутата по поводу предвыборной кампании. За время выступления он позвонил четырнадцать раз. Помните, вы ему помогали на прошлых выборах?

– Лузер и читер, – сказала она, поморщившись. – Честно он выиграть не может?

Секретарь терпеливо ждал. Он уже знал, что перед тем, как отдать распоряжение, начальница любит поворчать, порассуждать и почитать мораль.

– Постарайся набить цену, – сощурившись, проговорила она. – Скажи, что у меня очень жесткий график и я вряд ли найду время заняться его проблемой. Пусть в ответ предложит что‑то посущественней, чем в прошлый раз. Намекни ему, чтобы проявил фантазию. Хотя откуда она у этого разжиревшего питекантропа?

Секретарь вежливо улыбнулся и сделал пометку в блокноте.

Он быстро запомнил, что появляться рядом с начальницей с планшетом, ноутбуком или смартфоном не стоит.

– Да… и скажи моему водителю, чтобы подогнал машину к черному ходу. Не хочу сегодня нарываться на журналистов.

Жанна послала молодому человеку импульс, передав часть огромного заряда, который только что получила от зала. Опыт его предшественников научил ее, что деньги сами по себе редко обеспечивают лояльность. Сколько ни предложи, через какое‑то время человек начинает воспринимать это как должное, требовать прибавки и искать варианты работы поинтереснее. Зато эмоции могут обеспечить фанатичную преданность и держать слуг на очень прочном и коротком поводке.

Юноша восторженно посмотрел на нее, кивнул и исчез за дверью.

«Хороший парень. Очень удачная находка. Жаль, что человек. В делах семьи его помощь была бы незаменима», – подумала она.

* * *

Служитель крематория догнал священника уже возле самого выхода.

– Отец Димитрий, погодите. Там просят еще одно отпевание. Прямо сейчас.

Священник обернулся и бросил него полный недоумения взгляд.

– Что значит сейчас просят? Следует заказывать заранее. Мое время закончилось, у меня еще дела сегодня.

– Там парня хоронят. Мать совершенно не в себе, а друзья про отпевание не подумали. Молодежь, сами понимаете. Только сейчас спохватились… Очень прошу, войдите в положение…

Отец Димитрий взглянул на работника. Подобное участие и заботу служители проявляли только за очень крупные суммы. Если он сейчас откажется, то отношения с этим парнем испортит надолго. Димитрий вздохнул, молча кивнул и пошел обратно в зал.

Молодой. Это означало много слез и горя. Совсем не то, что со стариками – там даже родные дети иногда смотрят на гроб равнодушно, а уж остальные и вовсе больше озабочены мыслями о распределении наследства, чем переживаниями об усопшем.

По рассказу служителя отцу Димитрию показалось, что прощаться с покойным пришла только матушка да пара-тройка верных друзей, которые и проспонсировали срочное отпевание, но в зале было неожиданно многолюдно. Его опытный взгляд по всполохам цвета сходу выхватил мать – на ней лица не было. Женщина еле стояла на ногах. Ее поддерживал под руку родственник – скорее всего брат, а не муж. Лицом похож, да и слишком спокоен для отца, потерявшего сына, хотя, конечно, тоже горюет. Димитрий видел и в нем темно-синие всплески. Отца, кстати, в зале не было. Значит, мать-одиночка. Поди, единственный сын. Плохо дело. Горя здесь столько, что вытерпеть бы. Ладно мать, так и друзья, которых собралось больше дюжины – и все, как один, почему‑то в похожих темных куртках, – тоже совершенно искренне роняли слезы. Покойник явно был хорошим товарищем. Его любили. В наполнившем зал темно-синем цвете можно было утонуть.

Димитрий, едва войдя, сразу зачерпнул эмоции матери, чуть погасив их яркость. Голова закружилась, и он оперся рукой на подставку для Писания. Если так пойдет дальше, его самого отсюда под руки выносить будут. А не взять – тоже нельзя. Оставить людей наедине с таким горем не позволит сердце.

Его изрядно покачивало, и, чтобы окружающие не заподозрили, что он пьян, Димитрий, держась за подставку, медленно достал Библию и начал ее листать. Головокружение постепенно отступало, переходя в растекающуюся по венам эйфорию и энергию. Он еще раз внимательно оглядел стоящих у гроба и только тогда заметил за спинами друзей покойного знакомую короткую стрижку на белокурой голове. Димитрий удивленно поднял бровь. Девушка поняла, что ее обнаружили, и начала проталкиваться вперед.