Телохранители тройного назначения

Брайар выпрямляется, и я передаю ей бумажное полотенце, чтобы она протерла лицо. Она хватает меня за руку и крепко её сжимает.

Остальная часть поездки мучительна. Несмотря на вой сирен, из-за пробок в Лос-Анджелесе мы движемся со скоростью черепахи. Мой телефон разрывается от сообщений от Мэтта и Кенты. Брайар рвет каждые несколько минут. Когда её не тошнит, она сидит, распластавшись на мне, прислонив голову к моей груди и медленно дыша. Несмотря на то, что она молчит, я чувствую, как в ней бурлит паника. Я провожу рукой по её спутанным волосам, пытаясь помочь ей успокоиться.

Прямо перед тем, как мы въезжаем в больницу, Аманда присаживается на корточки перед койкой и смотрит Брайар в глаза.

— Ладно, дорогая. Когда мы попадем внутрь, полиция заберет твою одежду в качестве вещдоков, а врачи осмотрят тебя должным образом. Можешь сказать мне сейчас, нужно ли проходить обследование на предмет сексуального насилия?

Мое горло сжимается. Я крепче сжимаю руку Брайар. Мысль о том, что этот мужчина прикасался к ней, вызывает у меня желание проблеваться. Или остановить машину скорой помощи, выследить его и прикончить.

Брайар качает головой.

— Я бы хотела, чтобы ты произнесла ответ вслух, пожалуйста, — говорит Аманда нежным голосом.

Брайар снова качает головой. Я глажу её по волосам.

— Ты уверена? — шепчу я ей в кожу. Она кивает.

Аманда улыбается.

— Ладно. Хорошо, хорошо. Если передумаешь, можешь сказать любому из нас, ладно? Мы заранее заказали VIP-обслуживание, поэтому, когда мы войдем в больницу, тебе выделят одиночную палату, чтобы фанаты не беспокоили тебя. Я не могу гарантировать, что на парковке не будет папарацци, но наши ребята сделают всё возможное, чтобы тебя не засняли.

Брайар снова начинает тихо плакать. Внезапно я понимаю, что для неё это, должно быть, так унизительно. Все здесь знают, кто она такая. Буквально каждый человек. У неё нет уединения даже в самые тяжелые моменты. По крайней мере, когда я застрял в больнице, восстанавливаясь после нашей последней миссии, никому не было дела до случайного солдата. Но для общественности то, что она была ранена, — это очередные сплетни.

Я осторожно отвожу её лицо от себя и осматриваю порез на щеке. Он перестал сильно кровоточить, но эта кривая линия от глаза до подбородка всё ещё выглядит ужасающе. Если она не обратится к хорошему пластическому хирургу, шрам останется у неё навсегда. Её карьере придет конец. От этой мысли у меня холодеет внутри.

Пока я рассматриваю порезанную щеку, Брайар прикрывает её рукой и свирепо смотрит на меня. Я заставляю себя не пялиться. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, как это больно.

— С тобой всё будет хорошо, — говорю я ей. Она закрывает глаза и кивает.

***

В больнице всё ускоряется. Как только врачи осматривают Брайар, её перекладывают на койку и везут в отдельную палату для обследования. За считанные секунды они ставят ей капельницу, меняют одежду на больничный халат и берут образец крови на токсикологический анализ. Брайар молча и без жалоб проходит через всё это, позволяя людям передвигать её и втыкать в неё иглы. Её поведение так отличается от обычной властной манеры общения, что меня это пугает. Она словно кукла, безжизненная и не сопротивляющаяся, пока её телом манипулируют. Врачи оценивают её рану на боку и решают, что она поверхностная: нож рассек кожу, но не задел ни одного крупного нерва или кровеносного сосуда. Они промывают порез и зашивают его так быстро, что я едва осознаю, как это происходит.

Она не говорит ни слова до тех пор, пока не заканчиваются все анализы. Сейчас перед ней стоит хирург, держа нитку и иглу.

— И последнее, — весело говорит он, — нам просто нужно зашить Вашу щеку, мисс Сэйнт.

Она смотрит на иглу в его руках.

— Я хочу домой, — приказывает она тонким, но твердым голосом.

Я испытываю такое облегчение, слыша, как она говорит, что готов расплакаться.

— Мы почти закончили, любимая. — Я прижимаюсь поцелуем к её волосам. Медсестра в дальнем конце палаты приподнимает бровь, и я быстро отстраняюсь, прикусывая язык. Даже сейчас, после того, как она едва выжила, любое публичное проявление чувств опасно для Брайар. Черт, этот маленький поцелуй может оказаться в завтрашних журналах. Я отодвигаюсь от неё, устанавливая профессиональную дистанцию между мной и ней. Она непонимающе смотрит на меня.

Хирург кивает.

— Просто позвольте мне зашить Ваш порез, и Вы можете быть свободны. — Он натягивает пару резиновых перчаток, но Брайар качает головой.

— Мне всё равно на порезы. — Она пытается соскользнуть с кровати. — Я хочу отправиться домой, сейчас же.

— Мы поедем, — успокаиваю я её, поглаживая по руке. — Поедем. Мы все вернемся в отель, и ты сможешь немного поспать. Тебе просто нужно ещё немного посидеть спокойно. — Я осторожно поднимаю её обратно на кровать.

Доктор улыбается, протягивая руку, чтобы потрогать порез.

Брайар отшатывается.

— Нет! Я не хочу накладывать швы!

— На Вашем боку их ещё больше, мэм, — указывает он. — Я не говорю о серьезной операции. Скорее всего, Вам придется прийти ещё на пару осмотров, но мы в кратчайшие сроки придадим Вашему лицу полностью заживший вид.

— Я буду держать тебя за руку, — говорю я ей. — Они вколют обезболивающее, тебе будет не так уж больно.

Брайар смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Я абсолютно без понятия, что творится у неё в голове.

Медсестра выходит вперед с одноразовым шприцем, и хирург принимает его.

— Именно. Немного этого, и Вы почти ничего не почувствуете. — Он кладет руку в перчатке ей на щеку и подносит иглу. Брайар отдергивается, и хирург сдерживает проклятие, поскольку едва не попадает ей в глаз.

— Нет, нет.

— Мэм…

— Я не согласна на эти швы, — невнятно произносит она, пытаясь оттолкнуть мужчину от себя. — Остановитесь. Нет. Нет.

Хирург вздыхает.

— Мэм, Вы не в своем уме. Я бы настоятельно рекомендовал Вам прислушаться к Вашему парню. Он по своему опыту скажет Вам, что жить со шрамами на лице довольно трудно.

— Я не её парень, — поправляю я, пытаясь сохранять спокойствие. — Но да, это ебать как трудно. — Я понятия не имею, почему она сейчас упирается изо всех сил. Я не могу вынести и мысли о том, что ей придется вечно жить с этим шрамом. Напоминание о том, что произошло сегодня, останется на её лице до конца жизни.

Брайар хмуро смотрит на нас обоих.

— И что? Я хорошо справляюсь с трудностями.

Я пытаюсь подойти с другой стороны.

— Дело не только в том, как ты выглядишь. Это касается твоей карьеры, ласс. Могут возникнуть некоторые трудности с тем, чтобы быть актрисой или моделью, если у тебя будет огромный шрам на лице.

Она морщится.

— Меня не волнует модельный бизнес, — выплевывает она.

— Тогда в чем же дело? — требовательно спрашиваю я, внезапно теряя чертово самообладание. — Почему ты так упрямо отказываешься? Почему?!

Она свирепо смотрит на меня.

— Потому что, может, если у меня останутся шрамы, то ты наконец-то поймешь своей тупой башкой, что я влюблена в тебя!

Всё стихает. На секунду мне кажется, что это происходит только у меня в голове; но я понимаю, что тихая болтовня врачей и медсестер, проходящих по коридору, стихла. Люди подслушивают. Но сейчас меня это не волнует. Её голос продолжает эхом отдаваться у меня в голове.

Я влюблена в тебя.

Господи.

Я неловко ерзаю на кровати.

— Брайар, у тебя сильный шок…

— Я люблю тебя, — упрямо повторяет она, затем повышает голос. — И он мой парень!

— Я не её парень, — говорю я, паника внутри меня нарастает. Боже, как это больно. — Брайар, пожалуйста, — умоляю я. — Пожалуйста, ты не можешь мыслить здраво.

— Почему ты думаешь, что я лгу? — требовательно спрашивает она, её глаза горят гневом.

— Я не думаю, что ты лжешь, я думаю, что ты устала, испытываешь боль и сбита с толку…