Страница 35 из 64
Много-много успел я узнать за наполненные новыми смыслами дни занятий в подземной школе. Лекции, семинары, презанятнейшие демонстрации: утверждают, что есть, например, такой спец — аж Лаокоона лабает, хотя трюк опасный: змеи в трюке участвуют на-ту-раль-ны-е. Оно, конечно, дрессированные змеюки, да к тому же и отвердитель им впрыскивают, а все-таки... Да-а, интересно у нас, интересно до ужаса.
Сегодня занятия начинаются с лекции.
Лекции читаются разные. Один раз нам даже приходил человек, до подбородка закутанный в черное покрывало. Был он в черных перчатках, в берете и в маске, натянутой на лицо. Назвал себя товарищем Ивановым, причем, хохотнув из-под маски, сказал, что эта фамилия у него настоящая. Чувствовалось, что голос он умело менял. Говорил он отрывисто, броско, интеллигентно; и весьма уважающая всевозможную солидность и благопристойность Лианозян прошептала: «Сразу видно культурного человека!»
Темой лекции Иванова была деятельность нашей психоэнергетической агентуры в кап. странах. Это он, как раз он и рассказывал нам о подмененной свободе.
Рассказывая про статую Свободы, лектор Иванов поначалу сыпал подробностями, отвлекался, но чем ближе к концу, тем все более и более озабоченно поглядывал он на часы, висевшие у нас на стене. Он увлекся, не уложился в регламент и начал спешить, уж мне ли не понимать его!.. Но кончил он все-таки складно: напомнил о гигантских горизонтах, открывающихся сегодня перед Психологической разведкой, Псир, намекнул на ее успехи. Несмотря на цейтнот, сделал выразительную мхатовскую паузу и задушевно сказал: «Не исключено, что и американскую даму-свободу уже в следующей — слышите? — пятилетке будет лабать наша, советская девушка, и уж поверьте, что добытая ею ПЭ до последней капельки достанется нашей стране.— И потом, оглядев наших дам: — Начинайте с малого, с кариатид; после Озу немножечко полабайте, лабанёте Девушку с веслом в Центральном парке культуры и отдыха, республику какую-нибудь на ВДНХ подберут вам, а уж там, глядишь, вам и Венеру доверят или уж хотя бы Артемиду с собакой. А как знать, дорогие мои, как знать, может быть, вы, Ляжкина, или вы, Лианозян, и встанете однажды на са-а-амом берегу океана, а? То-то!» Дамы наши переглянулись, какая-то ойкнула: ничему мы не удивляемся здесь, в подполье, в маленьком нашем аиде, а все же... Откуда он, человек в балахоне и в маске, знает нас пофамильно, в лицо? А он усмехнулся и продолжал: «Вам на практику скоро идти, а там, оглянуться не успеете, и на работу пора подойдет. Так вот, пуще рака или, сказать более современно, пуще СПИДа бойтесь любви. О какой любви я вам говорю? Не о всякой, нет; вне работы любите кого хотите, это ваше личное дело, и в него наше ведомство вмешиваться не может. А я о любви монументов к девицам или там о любви кариатид да античных богинь к случайным прохожим. Случай был, я уж вам напоследок выложу. Одна богиня в Летнем саду в Ленинграде — а какая именно богиня, информировать вас не буду, положим, Венера, Венус,— в постового милиционера, который сад караулил, втюрилась по уши. И не выдержала, ночью — белой! — призналась ему. Чуть было у парня не поехала крыша, но очухался он, присмотрелся, стоит на пьедестале чувиха, натурально, в чем мама ее родила. И взыграло ретивое, как в песнях поется. Завязался у них роман; официально говоря, вступили они в интимные отношения. Регулярные, систематические. Здесь же, в Летнем саду: на травке; все равно, мол, никто по ночам на богов не глазеет, ПЭ не идет, так чего церемониться? Непотребство одно. Неприличие, да. На исходе были белые ночи, но гулять охотники отыскались, сигнализировали в компетентные органы. Приехали сигнал проверять, а Венера с лейтенантом в траве-мураве развлекаются; хитрая девушка-имитатор при вливании отвердителя дозу понизила, так что все у нее получалось фирменно. Ух, какие тут драмы бывают! И мой вам совет: работаешь, так работай, а не то чтоб с девицами... Особенно если тебе удвоенное доверие оказали, направили на сбор зарубежной ПЭ; тут под видом любви бывают и провокации, потому что на Западе тоже не дураки, контрразведка у них налажена. На этом разрешите закончить».
Человек, отрекомендовавшийся Ивановым, заглянул в последний разочек в конспект, свернул его в трубочку, зажигалку из кармана балахона достал. Огонечек вспыхнул: поджог он конспект и исчез, словно не было ни балахона, ни перчаток, ни маски, ни его самого — ничего и никого у нас в подземелье как бы вовсе не было. Но к таким исчезновениям мы уже попривыкли.
Я забыл сказать, что лекция товарища Иванова называлась академически полновесно: «Некоторые особенности и характерные эксцессы зарубежного сбора психоэнергии подменными стилизаторами». После лекции с заключительными словами таинственного пришельца наш подземный пастырь Леонов, вскочивши со своего всегдашнего места, пробормотал: «Я, товарищи, нашего гостя провожу по традиции, а вы передохните пока...» Тут и стушевался Леонов... Мы же вышли в прихожую-холл, закурили. Лианозян предложила мне «Честерфильд», но я уже мял в пальцах свой всегдашний «Дымок».
— Да-а,— сказала Лианозян, мечтательно пуская под потолок сладковатую струйку,— а хорошо бы... это самое... с факелом... А глаза-то у Свободы сердитые, гневные, ух! — И она на минуту собрала мускулы лица в плотный узел, напряглась, подняв вверх красивую, сильную руку с сигаретой вместо всемирно известного факела.— Постояла бы я...
Я догадывался: в миру, вне предстоящей нам службы, романтичной и трудной, Лианозян скорее всего актриса и актриса недюжинная. И сейчас догадка моя подтвердилась.
— Вы актриса, Лианозян? — в один голос спросили ее, словно прочитав мои мысли, и Лапоть и кто-то еще. Но армяночка наша только пепел с сигареты стряхнула:
— Не рекомендуется спрашивать. А про Свободу я совершенно абстрактно, так просто сказала...
— Почему же абстрактно? Ничего не абстрактно, очень умно придумано: завоюем их ихними же силенками, ихней психоэнергией. Они, субчики, будут глазеть на свою свободу, пальцами в нее тыкать, зубы скалить, а энергия-то к нам потекёт, в закрома Родины, как говорится...
— Тут,— Лапоть подхватил кого-то из наших, обвел рукою вокруг,— тут тоже не зазря денежки огребают. Планируют, калькулируют. Думаете, он нам все сказал, Иванов этот? Да он и вот столечко не раскрыл нам.— И Лапоть показал нам самый-самый кончик толстого пальца с изъеденным кислотою ногтем, а потом неожиданно печально добавил: — А вообще-то до чего же противно все!
— Канэчна, канэчна, и столэчка не раскрыл.— Это Лаприндашвили.— Испания знаешь? Мадрыд знаешь? Город Мадрыд памятник есть, Дон Кыхот на коне сидит, коня Росинантом зовут. Дон Кыхот, у них роман такой есть, как у нас поэма «Витязь в тигровой шкуре», герой там хорошый челавэк. Дон Кыхотом зовут. Так мне адын армянин гаварыл, мы на коня Росинанта нашего офицера посадылы, сидыт уже много лет, ПЭ собирает, наше пасолства носыт...
— Да, далеко забрались мы!
— В Испанию, надо же!
И тут:
— Продолжаем, товарищи! Делу время, потехе час, продолжаем, монументики дорогие вы наши! Понимаю, лекция была впечатляющая, но поработать нам сегодня еще предстоит.
Гасим сигареты, двигаемся в классную комнату, рассаживаемся, громыхая стульями с зеленой обивкой. Семинар проходит вяло; девушки, в головки которых, как там ни отнекивайся, прочно запала мечта встать на берегу Атлантического океана, взять в руки факел, лабать свободу,— девушки говорят невпопад, путают вождей революции, сбиваются, перечисляя групповые и одиночные монументы. На лицах то и дело проглядывает смертельная скука. Да и в самом деле так ли уж важно знать, сколько памятников великому Лукичу воздвигнуто в Витебске и какие из них бронзовые, а какие всего лишь из алебастра (тема семинара «Памятники разряда А в городах и в населенных пунктах БССР»).
Но немного веселее проходит очередная демонстрация из серии «Мастерство антропологизированной стилизации произведений ваяния» — так официально называется то, что мы будем делать — лабать.