Бамбуш

Ароматный дымок из трубки потянулся к небу.

— Сказку хотите слушать? — Дед оглядел ребят.

— Да, да! — в один голос ответили мальчики.

От костра лицо деда кажется совсем медным.

— Я вам не сказку, а настоящую быль расскажу.

— Давайте, давайте, — заторопили ребята.

— Давеча, когда передавали песни, ты, Бовлдан, спросил: разве певица может быть героиней? Твой вопрос остался у меня на душе, вот тут. До сих пор думаю об этом. Слушай, внук мой, слушай. И ты, Бамбуш, тоже запоминай. Что воин, что певец — разницы никакой. И боец и певец одинаково любят свою Родину, одинаково совершают подвиги. Я вам сейчас расскажу об одной певице. Никогда не забывайте об этом человеке.

Рассказ деда

— Тысяча девятьсот сорок второй год. Август месяц.

Гитлеровские полчища, переправившись через Дон, шли по калмыцким степям и разрушали все, что им встречалось на пути.

Отступая, мы вошли в столицу Калмыкии, город Элисту. Детей и стариков вывозили в Астрахань. У одного дома мы заметили грузовую автомашину, окруженную людьми. Молодая женщина отказывалась садиться в машину.

Ее все-таки втолкнули в кабину.

«Поехали!»

Машина тронулась с места, оставляя за собой голубоватый дымок.

«Что это за женщина?» — спросил наш командир.

«Артистка».

«Кто?»

«Улан Инджиева».

«А в чем дело?»

«Хотела остаться в подполье, отомстить врагу за свою землю», — ответил однорукий мужчина средних лет.

Люди разошлись. Это были ополченцы.

Когда немцы заняли Элисту, многие юноши поступили в Астраханскую партизанскую школу. Потом, пробравшись в тыл к врагу, они стали бороться с фашистскими оккупантами.

Но не об этих юных партизанах я хочу вам поведать сегодня. Я расскажу о нашей заслуженной артистке Улан Инджиевой и ее подвиге…

Снова раскурив потухшую было трубку, дед Дорджи несколько раз затянулся. Мальчики не отрываясь смотрели на деда. Бовлдан то и дело подбрасывал в костер сухую траву и кизяк.

Костер, долго не разгораясь, густо дымил и вдруг вспыхнул ярким пламенем. Медное лицо деда Дорджи стало похожим на диск заходящего солнца…

— Отступая, мы достигли местности Хулхута́ и там заняли оборону. Наш командир Иван Чернов сказал:

«Ну, бойцы, нам дальше матушки-Волги нет земли. Здесь мы должны остановить наступление немцев…»

«Дальше Волги нет земли!»

«Остановим фрицев!»

«Хоть умрем, но не отступим!» — кричали солдаты.

Дед Дорджи погладил свою жиденькую бородку, приподнялся и снова сел, скрестив ноги.

— Вы, дети, должны знать. И ты, Бовлдан. И ты, Бамбуш. Для человека самое горькое — отдать врагу родные места. Нет ничего на свете горше этого. Запомните это, не забывайте никогда!

Столица Элиста в руках врага. Что же делать? Мы, рядовые бойцы, каждый день требовали наступления.

Тогда мы не знали, какая огромная битва готовилась на Волге.

Однажды Иван Чернов сказал:

«Сегодня ночью надо послать разведку в Элисту. Нужны добровольцы. Задание не из легких».

Все молчат. До Элисты двести километров. Голая степь. Негде остановиться глазу, негде спрятаться, нет ни леса, ни камыша. Дело трудное.

«Я пойду».

«Нет, я…»

«Я…»

Наш командир улыбнулся и, не сказав нам о своем решении, направился к выходу из блиндажа. Уже в дверях обернулся и сообщил, к общему удивлению:

«Сегодня будет концерт».

«Где?»

«Здесь».

«Здесь?»

«Да, здесь… в блиндаже».

Вечером в самом просторном блиндаже собрались бойцы.

Я уже получил к тому времени приказ о том, что пойду в разведку. Но на концерт все-таки напоследок пришел. В первом ряду сидели девушки-санитарки.

Мы даже не заметили, откуда появилась артистка. Шум в блиндаже сразу прекратился. Когда она начала петь, все бойцы были покорены силой и красотой этого чудесного голоса.

Может быть, вам это трудно понять, мальчики. Вы все-таки еще дети… Она исполняла песню о матери. Не только девушки, сидевшие в первом ряду, но и мы, закаленные бойцы, стали смахивать навернувшиеся слезы, стискивать зубы, сжимать кулаки.

На земле самое родное для человека — мать. А Родина?.. Она мать для всех…

Певица кончила петь. На минуту воцарилась тишина. И вдруг, будто бешеная река прорвала плотину, в блиндаже стало шумно и оживленно. Бойцы, подхватив певицу на руки, стали качать ее.

Тогда-то я впервые увидел Улан Инджиеву. Когда шум немного утих, к ней подошла русская девушка и поздоровалась за руку.

«Я тоже мечтала стать артисткой».

«Как тебя зовут?» — спросила Улан Инджиева.

«Наташа… Кочуевская…»

«Откуда?»

«Из Москвы…»

«Я из столицы Калмыкии, а ты из столицы России. Ты, Наташа, обязательно станешь артисткой, — сказала Улан и стала гладить золотистые волосы русской девушки. — Сначала надо очистить Родину от врагов, тогда и сбудутся твои мечты…»

Наташа, схватив руку певицы, прижала ее к своей щеке.

Я передал Улан Инджиевой написанное еще утром письмо:

«Сестрица, вернешься в тыл — передай это письмо моей семье».

«Обязательно передам. Желаю скорей разбить врага и вернуться к родным».

«Возможно, я их больше не увижу… И это письмо — последнее».

Почему так сказал, не знаю. Само сорвалось с языка.

«Зачем так плохо думать?» Улан большими глазами уставилась на меня.

«Сегодня иду в разведку», — шепнул я.

«В разведку?»

«Да».

«Куда?»

«Не могу сказать. Военная тайна».

«Кто ваш командир?»

«Капитан Иван Чернов».

Улан Инджиева, обернувшись к бойцам, спросила:

«Есть среди вас капитан Чернов?»

«Есть».

Наш командир, одернув гимнастерку, подошел к ней.

«У меня к вам дело», — сказала певица.

«Слушаю».

«Хотелось бы наедине».

Командир с певицей вышли…

В разведку той ночью я не пошел. Капитан отменил приказ. И только позже я узнал, что в разведку в Элисту пошла артистка. Улан Инджиева.

Через семь дней певица-разведчица вернулась. Ни один боец не раздобыл бы столько сведений, сколько Улан. Наше командование объявило ей благодарность, представило к награде.

Перед отъездом в тыл певица спросила:

«А где же Наташа? Хочу проститься с ней».

Капитан Иван Чернов снял фуражку.

«Не верю! — с болью воскликнула Улан. — Почему не уберегли ее?!»

«Наташа вынесла много раненых с поля боя. Потом, схватив винтовку погибшего бойца, стала стрелять по врагу. Она погибла как герой», — ответил капитан.

Улан заплакала.

Потом решительно заявила:

«Я остаюсь с вами!»

«Мы не имеем права оставить вас здесь», — сказал Иван Чернов.

«Чтобы защищать Родину, мне не надо разрешения! Я остаюсь!»

Командир, повернувшись ко мне, приказал:

«Боец Далаев! Артистку Улан Инджиеву проводите до Давсна́ Фуду́к. Там ее ждет машина…»

Капитан вышел из блиндажа.

Подчиняясь военной дисциплине, Улан поднялась с места.

«Где могила Наташи?»

Вечерело. Поцеловав каску на могиле Наташи, Улан Инджиева взяла горсть земли и пошла со мной к машине…

Закончив свой рассказ, дед Дорджи встал и посмотрел на овец. Давно взошла луна. А мальчики даже не заметили ее.

В лунном свете было видно, как овцы брели друг за другом в сторону стоянки — к кошу.

Разминая затекшую спину, старый чабан долго стоял, опершись о ярлык.

— Увидеть бы ее… — мечтательно сказал Бовлдан, нарушая тишину.

— Улан Инджиева наша хорошая знакомая. А я и не знал, что она такая героиня, — вздохнул Бамбуш.

Правда

Дед Дорджи рано утром запряг лошадь. Бовлдан спросил у бабушки:

— Я тоже поеду провожать Бамбуша?

Бабушка вместо ответа кивнула на старика.

— Дед, я тоже…

— Поезжай, поезжай, — разрешил дед.

Мальчики радостно обнялись.

В Цаган-Усуне живут родители Бовлдана. Когда проезжали мимо их дома, мальчик сказал деду: