Соловушка

Милана закончила мыть посуду и хотела уйти в комнату, но Никита остановил её, мягко взяв за руку.

— Лана, давай поговорим.

— Здесь? — удивилась она.

— Можно и здесь. Присядь.

Теряясь в догадках, она опустилась на табурет напротив него.

— Лана, ты знаешь, как я к тебе отношусь. И для меня самое большое счастье — это провести всю жизнь с тобой…

Сначала она очень обрадовалась, решив, что он собирается сделать ей предложение. Но быстро поняла, что с таким лицом предложение точно не делают. В душу закралась тревога и тяжёлое предчувствие.

— …но? — она прямо смотрела в его глаза.

— Но я совсем не уверен, что это нужно тебе. Возможно, пока ты в эйфории и ослеплена, но что будет потом? А мне будет крайне сложно пережить потом, когда я совсем привыкну к тому, что ты моя, твоё охлаждение.

— С чего ты взял, что будет охлаждение, Никита?

— Ты молода, Лана! У тебя вся жизнь впереди. А я уже прошёл экватор.

— Знаешь, — прищурилась она. — Почему-то у меня ощущение, что ты красиво и издалека начинаешь потихоньку бросать меня.

— Лана, нет! — встрепенулся он. — Но пойми, семнадцать с половиной лет разницы… Конечно, я должен был думать раньше об этом, но то, что случилось…было сильнее меня.

— А сейчас? — она не мигая смотрела на него.

Только она умеет так смотреть на него, и от этого взгляда зависит, где будет стоять запятая в выражении: «Казнить нельзя помиловать».

— Сейчас это ещё сильнее, и мне страшно. Я боюсь. Боюсь того момента, когда ты сочтёшь меня старым.

— Никита, ты с ума сошёл? Семнадцать лет разницы — это не тридцать и не сорок! О какой старости ты говоришь сейчас?!

— Понимаешь, — он облокотился о колени и взялся руками за лоб. — Я никогда не вступал в отношения со студентками, аспирантками, и всегда презирал тех пожилых учёных, которые грешат подобным, посмеивался над ними. А теперь я сам зависим, я себя не помню от тебя! Меня нет!

— Я не студентка и не аспирантка, мне двадцать семь, а не девятнадцать, а ты не пожилой! И меня тоже нет, у меня есть только ты! Но я не считаю, что это плохо. Это как в песне: «Я это ты, ты — это я»! Понимаешь? Это и есть любовь, Никита! Это так и должно быть! Ты же сам говорил, что тебе лучше работается, когда я рядом! Что тебе легко и спокойно, когда я с тобой!

— Это всё чистая правда, Лана! Но мне, с одной стороны, спокойно, а с другой, наоборот, постоянно неспокойно, я боюсь, что ты исчезнешь из моей жизни.

— С какой стати?! Я никуда не собираюсь. Но если уж так боишься, привяжи меня к себе. Есть вполне законные способы!

— Лана, жениться на тебе — моё самое большое желание!

— Ну так женись!

— Мне нужны гарантии. Уверенность, что это навсегда.

— Это навсегда, Никита!

— И не только слова.

— А что?! Чего ты хочешь-то?

Глава десятая

— Мы подадим заявление в ЗАГС, но в тот период, который останется до свадьбы, мы должны немного пожить отдельно. Подготовка к свадьбе будет идти, разумеется. И работать будем, по-прежнему, вместе, а в быту расстанемся ненадолго. Хочу, чтобы ты сравнила и определилась, как тебе лучше? Можешь ли ты без меня?

Милана побледнела и выпрямилась. Когда он увидел её лицо, впервые пожалел о том, что начал этот разговор, хотя был уверен в своей правоте, ведь он ни слова не солгал.

— Это начало конца, — сказала она бесцветным голосом. — Когда начинаются эти разговоры в пользу бедных о том, что нужно расстаться, подумать, побыть с самим собой, — это означает лишь одно: кто-то кого-то хочет слить. И я даже знаю, кто кого.

— Лана, ты не права!

— Права-права. Когда двое любят друг друга, они по собственной воле не расстанутся даже на день, только по обстоятельствам. Им и в голову не придёт разбежаться и проверять чувства!

— Лана, ты же никогда не мыслишь стереотипно, откуда это всё?

— Ты меня выгоняешь, только и всего.

— Пожалуйста, не говори так! Я сниму квартиру для тебя, ты не пойдёшь больше в общежитие! Создам для тебя максимально комфортные условия, ты не будешь ни в чём нуждаться! Это нужно для того, чтобы ты и подумала, и имела возможность сравнить жизнь со мной и жизнь без меня.

— Ну уж нет! Ты знаешь, как называется женщина, для которой снимают квартиру? Сними для кого-нибудь другого! Мне не нужно! Мне нужен ты, Никита!

Она встала и обняла его за шею, прижалась. Он чувствовал, как дрожат её холодные руки.

— Пожалуйста, Никита, не бросай меня! Прошу! Я не могу без тебя, не хочу! Люблю тебя больше жизни! Я так долго ждала тебя, искала! И только-только почувствовала себя нужной, счастливой, самой любимой!

— Лана, это всё никуда не денется, с моей стороны это навсегда, я знаю себя, поверь! — он положил ладони на её запястья. — Любимая, мы разъедемся ненадолго! Почему ты мне не веришь?!

Она отстранилась и сказала глухо:

— Тебя невозможно ни продавить, ни разжалобить, да? Ты уже всё решил.

Она вновь опустилась на табурет, задумалась. Потом вдруг резко вскинула голову и посмотрела на него пристально.

— Что, Лана? — его напугал этот взгляд.

— Я поняла. Можно было так и сказать, зачем огород городить? Обставлять и украшать тот факт, что мне дают пинка?!

Она встала и пошла в маленькую комнатку, которую в шутку именовала своим кабинетом. Там стояли лишь маленький разноцветный диван и такое же кресло, висела книжная полка.

Морозов бросился за ней.

— Лана, скажи, что ты поняла?

Она обернулась, стоя в дверях.

— Ты не ледяной гигант. Ты светило, без пяти минут профессор! А я простушка, цыганкина дочь!

Милана захлопнула двери перед его носом и закрыла на внутренний замок.

— Нет, Лана, ты всё превратно истолковала! Это полный бред! Никогда, никогда я не думал даже в этом направлении! Мне такое и в голову не приходило! Откуда у тебя эта мысль?!

Она молчала.

— Лана, открой! Пожалуйста, не прячься! Поговори со мной! Ты перевернула с ног на голову все мои слова!

— Потому что ты никогда не говорил подобной чуши! Это абсолютно не твой репертуар. А значит, ты кривишь душой.

— Лана, открой.

— Нет, — устало сказала она. — Я готова сделать всё, что ты скажешь. Полностью согласна на всё. Но только завтра. А сейчас уходи, не хочу ни видеть, ни слышать тебя.

— Хорошо. Я не буду тебя беспокоить. Договорим завтра.

Как назло, завтра конференция в одном из НИИ, который находится далеко за городом! И он должен там быть рано утром. Лана будет ещё спать, когда он уедет. Они встретятся только вечером.

Он не думал, что она настолько остро отреагирует на его предложение. И она совершенно напрасно не верила ему, он говорил правду. Он был уверен, что всё должно быть именно так. Морозов обязан был предложить ей этот выбор: свобода или он?

И если она предпочтёт свободу, то пусть сделает это сейчас, когда он ещё в силах отпустить её! Пока это ещё не убьёт его.

…Но как он собрался её отпускать, если ночь уже перевалила за середину, а он так и не смог пойти в спальню и лечь в постель, в которой не было его Ланы?

Он сидел в гостиной, не включая ни телевизор, ни свет, и прислушивался: что она делает там, в этой комнатке? Несколько раз подходил к двери, собираясь постучать, но так и не решился. Она сказала, не хочет ни видеть его, ни слышать.

Потом он лег на диване в гостиной, укрылся пледом, надеясь уснуть, но сон не шёл. Шли мысли. Он уже не знал, куда от них деваться.

В какой-то момент Лана тихонько вышла, думая, что он спит, на цыпочках проскочила в туалет, потом обратно. Он не решился спугнуть её.

Уже был четвёртый час ночи, когда он в полусне — полубреду явственно сформулировал мысль. Его самым большим страхом, настолько огромным, что он не решился озвучить его Лане, было следующее: Морозов боялся, что она ищет в нём отца, которого очень любила. Он сам не знал, откуда это взялось в его голове, но мысль мучила его давно. А он не хотел быть для неё папой! Он хотел быть мужем, любовником, любовью всей её жизни.