Церковная История

Глава 29.

Повод к отделению евномиан от ариан

Евномий в своих сочинениях превозносил Аэция, называл его человеком Божиим и осыпал многоразличными похвалами; но в то же время он дружелюбно жил и с лицами, которые осудили его, так как принял от них епископское рукоположение. Евдоксий, Акакий и их сообщники, одобрив составленное в Нике фракийской вероопределение, о котором мы упомянули выше, рукоположили на место Василия и Элевсия других епископов в их церкви. Упоминать о них я нахожу излишним, — расскажу только об Евномии. Когда Евномий, еще при жизни Элевсия, принимал в управление кизикскую церковь, Евдоксий, зная здравомыслие в вере кизикской паствы и видя, как негодует царь на тех, которые единородного Сына Божия называют сотворенным, убеждал Евномия скрывать свой образ мыслей и не высказывать его людям, ищущим случая к обвинению. Придет время, говорил он, будем проповедовать во всеуслышание, что теперь скрываем, научим невежд, а кто станет спорить, того либо убедим, либо принудим, либо накажем. Согласившись с такими советами, Евномий преподавал свое нечестие чрезвычайно прикровенно, но люди, напитанные Священным писанием, заметили скрывавшуюся в его речах ложь и, хотя негодовали на это, однако ж противоречить открыто считали делом более смелым, нежели благоразумным. Поэтому, надев личину еретического зломыслия, они пришли к Евномию в дом и умоляли его явно изложить им истину догмата, не смотреть на них как на людей, колеблющихся туда и сюда между различными учениями. Евномий смело открыл им тайные свои мысли. Да это было бы неправое и безбожное дело, сказали они ему тогда, если бы такой истины ты не сообщил всем своим подчиненным! Быв обольщен сими и подобными им речами, Евномий свое богохульство стал явно раскрывать в церковных беседах. После сего те люди, возбуждая души свои ревностью, отправились в Константинополь и сначала на Евномия подали донос Евдоксию. Когда же последний не принял их обвинения, обратились к царю и жаловались ему на новую язву, говоря, что учение Евномиево гораздо нечестивее богохульства Ариева. Разгневанный этим царь повелел Евдоксию призвать к себе Евномия, обличить его и лишить священного сана. Но Евдоксий, несмотря на беспрестанные понуждения со стороны обвинителей, продолжал уклоняться от этого дела. Тогда они снова явились к царю с жалобами и воплями, что Евдоксий не исполняет его повеления и небрежет о столь великом городе, оглашаемом богохульствами Евномия. После сего Констанций грозил ссылкою самому Евдоксию, если он не вызовет к себе на суд Евномия, не обличит его в возносимых на него преступлениях и не накажет, Страшась этой угрозы, Евдоксий посланием уведомил Евномия, чтобы он бежал из Кизики и жаловался сам на себя, не послушавшись его совета. Боясь беды, Евномий оставил Кизику, но, досадуя на свое бесчестие, обвинял Евдоксия в предательстве, говорил, что Евдоксий жестоко обидел и Аэция, и его. С того времени он основал особенное свое братство, потому что знавшие о согласии его учения с учением Евдоксия отступили от последнего как от предателя, и, присоединившись к первому, называются его именем даже доныне. Сделавшись таким образом ересеначалъником, Евномий увеличил богохульство Ария новыми прибавлениями нечестия. Что отдельную свою секту учредил он только по страсти любочестия, это явно из самого дела: потому что, когда Аэций был осужден и отлучен от церкви, Евномий не сходился с ним, хотя и называл его своим учителем и Божиим человеком, но оставался в соединении с Евдоксием, а когда сам подвергся наказанию за нечестие, то, не покорившись определению собора, стал рукополагать епископов и пресвитеров, хотя был лишен уже епископского сана. Вот что происходило в Константинополе.

Глава 30.

Об осаде города Низибы и об апостольской жизни епископа Иакова

Когда персидский царь Сапор начал войну с римлянами, Констанций отправился для собрания войска в Антиохию, однако ж, не войско римское прогнало врагов, а победил их чтимый римлянами Бог. Я расскажу, как произошла эта победа. Низиба, которую иные называют Антиохией Мингидонскою, лежит на границе римских владений с персидскими. Епископом, блюстителем и воеводою этого города был Иаков, о котором я упоминал и прежде, муж, сиявший лучами апостольской благодати. Описав достодивные и всехвальные его чудотворения в «Боголюбце, или Истории благочестивой жизни», я считаю излишним и не необходимым перечислять их снова, но по связи с настоящим повествованием расскажу только об одном. Персидское войско осадило управляемый Иаковом и подвластный римскому государству город, но, простояв под ним семьдесят дней, придвинув к стене множество осадных машин, обставив ее многими другими орудиями, устроив валы и рвы, персы никак не могли взять города. Наконец, запрудив в некотором расстоянии выше его течение протекающей через него реки Мингидона, возвысив с обеих сторон ее берега и сделав их необыкновенно высокими, чтобы удержать ее от разлития, они вдруг, когда накопилось уже множество воды и она стала даже переливаться через насыпь берега, пустили ее, как машину, против стены. Стена не вынесла чрезвычайного напора воды, покачнулась и упала. Той же участи подверглась и другая часть крепости, где Мингидон выходил из города, — и она также не устояла перед стремительностью реки. Видя это, Сапор надеялся уже взять крепость без сражения и на один день успокоился, чтобы между тем и грязь высохла, и река сделалась переходимою. Но, в следующий день приступив к городу со всем войском и надеясь вторгнуться в него через разрушенные части стены, он видит, что стена с обеих сторон восстановлена и труд его остался бесполезным. Этот божественный муж, укрепив своею молитвою и воинов, и других жителей города, возобновил ограду и, поставив на ней машины, прогнал осаждающих, и все это совершил не всходя на стену, но умоляя Бога внутри святого храма. Впрочем Сапор поражен был не одним скорым восстановлением стены; его ужаснуло также и другое видение: он видел на стене кого-то, облеченного в царскую одежду, сиявшего блеском порфиры и диадемы. Предположив что это был римский государь, он грозил смертью подданным, которые доносили ему, что царя нет в Низибе. Когда же те твердо стали за истину своих слов и уверили его, что Констанций находится еще в Антиохии, тогда он понял значение видения и сказал, что римлянам поборает Бог, и в досаде бедняк пустил к небу стрелу. Знал он, конечно, что ею нельзя поразить Бестелесного, но не мог вынести вспышки бешеного своего негодования. В то время знаменитейший сирийский писатель, дивный Ефрем, умолил святого Иакова взойти на стену посмотреть на варваров и пустить в них стрелы молитвы. Уступив этой просьбе, божественный муж взошел на одну башню и, увидев бесчисленное множество врагов, не вымаливал против них ничего, кроме скнипов и комаров, чтобы через этих малых насекомых они познали силу Владыки их бытия. По молитве Иакова скнипы и комары явились тучами и набились в трубообразные по природе хоботы слонов, в уши и ноздри лошадей и других вьючных животных, которые, не имея сил вынести нападение этих насекомых, освобождались от поводьев, сбрасывали всадников, смешивали ряды и, оставив лагерь, бросились изо всех сил бежать. Таким образом этот троекратно жалкий царь, из столь малого и человеколюбивого наказания познав силу хранителя благочестивых, Бога, отправился назад и долговременною осадою выработал себе не победу, а стыд[83].

Глава 31.

О соборе антиохийском и о том, что произошло на нем касательно святого Мелетия

Констанций в это время жил еще в Антиохии. По наступлении мира с окончанием персидской войны он опять собрал епископов — с тем, чтобы заставить всех их отказаться от единосущия и иносущия. Между тем церковь антиохийская, когда Евдоксий, по случаю смерти Леонтия захватив ее кафедру, был изгнан из Антиохии и по миновании многих соборов беззаконно завладел Константинополем[84], оставалась без пастыря. Отовсюду съехавшихся тогда в Антиохию епископов было много, и они говорили, что сперва нужно избрать пастыря этой пастве, а потом уже вместе с ним рассуждать о догматах. В ту пору святый Мелетий, управлявший одним армянским городом, недовольный необузданностью своих подчиненных, удалился на покой и жил в другом месте. Ариане предполагали, что он единомыслен с ними и разделяет их учение, а потому упросили Констанция вверить ему бразды правления антиохийскою церковью, ибо они безбоязненно нарушали всякий закон[85], стараясь усилить свое нечестие, и нарушение постановлений служивало им основою богохульства. Много дел в этом роде совершили они везде на земле. Но и защитники апостольских догматов, быв убеждены в здравомыслии великого Мелетия касательно учения веры, вполне зная чистоту его жизни и богатство добродетелей, согласились также на его избрание и с особенною заботливостью вели дело так, чтобы определение о его избрании было изложено письменно и подписано всеми. Потом хранить его, как бы общий договор, обе стороны поручили самосатскому епископу Евсевию, благородному поборнику истины. Когда Мелетий, по царскому зову, прибыл в Антиохию навстречу ему вышли священнослужители и прочие церковные чины, — все жители города, даже иудеи и язычники, — все жаждали увидеть славимого молвою Мелетия. Потом царь и ему, и другим, более красноречивым епископам поручил раскрыть народу слова: «Господь созда мя начало путей своих в дела своя» (Прит. 8, 22), а скорописцам приказал записывать их речи, предполагая, что через это точнее обнаружится учение каждого. Итак, первый начал говорить Георгий лаодикийский и изобличал еретическое зловоние, за ним вышел Акакий кесарийский и высказал какое-то учение среднее, которое хотя весьма отличалось от арианского богохульства, однако ж, и не имело свойств чистого, неповрежденного апостольского учения, Наконец, третьим восстал великий Мелетий и выразил прямой смысл догматического учения о Боге: руководясь истиною, как отвесом, он избежал и преувеличения, и недостатка. Народ долго сопровождал его речь одобрительными восклицаниями и просил его повторить вкратце свое учение. Тогда Мелетий, показав три перста и потом два из них сложив и оставив один, произнес следующее достохвальное изречение: «Разумеем три, а беседуем как бы о едином». Люди, носившие в душе болезнь арианства, подняли толки и сплели клевету, будто святой Мелетий следует учению Савеллия. В этом именно убедили они и своего, куда угодно склоняющегося Еврипа и устроили дело так, что Мелетий изгнан был в свое отечество, а на его место тотчас же избран был явный защитник арианского учения Евзой[86], который некогда вместе с Арием удостоился диаконства, а потом отлучен великим Александром. Вслед за этим здравомыслящий народ, отделившись от зараженных болезнью, стал собираться в апостольской церкви, находящейся в так называемом старом городе[87]. Целых тридцать лет[88] с того времени, как пострадал от наветов всехвальный Евстафий, православные антиохийцы терпеливо сносили арианское нечестие своих епископов и надеялись наконец какой-нибудь перемены к лучшему. Но когда увидели, что в их городе нечестие постоянно усиливается, а блюстители апостольского учения и явно, и тайно подвергаются гонениям и наветам, что святой Мелетий изгнан и вместо его получил предстоятельство покровитель ереси Евзой, то вспомнили сказанное Лоту: «спасая спасай твою душу» (Быт. 19, 17), и евангельское повеление, ясно заповедающее: «аще око твое десное соблазняет тя, изми e, и верзи от себе», и подобное же узаконение Господа о руке и ноге: «уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную» (Мф. 5, 29). Таким-то образом произошло разделение антиохийской церкви.