Власть без славы

Лед был сломан: однажды решившись на откровенность, графиня Солсбери стала беседовать со мной о таких вещах, которые раньше тщательно скрывала.

Но я по-прежнему не подозревала о той поистине грандиозной беде, которой суждено было омрачить всю нашу жизнь – и моей матери и мою. Я видела, что у матери трагическое выражение лица, но объясняла это все тем же – ухудшением отношений между отцом и императором. Но оказалось, что дело совсем в другом.

В июне произошло событие, которому я не придала большого значения, хотя и не на шутку рассердилась.

Я знала о существовании Генри Фитцроя, знала, что он был для моей матери постоянным укором в том, что она не смогла родить сына.

В июне ему исполнилось шесть лет, и по этому случаю на торжественной церемонии Фитцрою вручили орден Подвязки. Удостоить такой чести ребенка было нелепо, но именно в тот момент королю было важно подчеркнуть любовь к сыну и показать всем, что из-за своего неудачного брака с женщиной, не способной даже сына родить, он и его страна оказались в таком плачевном состоянии.

Моя мать, естественно, не присутствовала на церемонии, – даже отец не придал этому значения, понимая, насколько ей это больно. Он же все продумал. Позднее я поняла, что каждый шаг в то время он делал, преследуя только одну цель.

Но торжества имели отношение и ко мне. Оказывая столь высокие почести своему незаконнорожденному сыну, отец, может быть, хотел возвысить его надо мной. Такая мысль могла любому прийти в голову. Но народ все равно не потерпел бы на троне бастарда.

Я не могла понять всего значения происходящего, хотя в свои девять лет уже столкнулась с вероломством правителей. Но я чувствовала приближение катастрофы, как цветок чувствует приближение грозы. При моем появлении замолкали разговоры, люди смотрели куда-то в сторону.

Вскоре после дня рождения Фитцроя в Лондон прибыл французский посланник де Во. Он приехал по поручению регентши Франции – матери Франциска, находившегося все еще в Мадриде.

– Зачем он пожаловал? – спросила я графиню.

– Чтобы обсудить с вашим отцом условия перемирия.

– У нас с Францией теперь мир?

– Будет.

– А как же союз с императором? Он недействителен?

– Но ведь война окончена.

– Значит, мы с ним уже не друзья?

– Все будет улажено по-хорошему, никому война не нужна.

– Тогда зачем сюда приехал французский посланник?

– Он договаривается с вашим отцом об условиях мирного соглашения.

– Странно. Мы их так ненавидели, а теперь проявляем такое гостеприимство…

– В этом и состоит дипломатия.

– Я не понимаю.

– Мало кто понимает суть дипломатии. Это – искусство под маской приличия и вежливости скрывать истину.

– Почему люди не говорят открыто то, что думают?

– Потому что это может повлечь за собой нежелательные последствия.

Я не знала, что среди прочего одним из предметов обсуждения между королем, кардиналом и французским послом была я. Сначала объявили, что мне надлежит ехать в Ладлоу.

Сообщила мне об этом моя мать. Когда она вошла в комнату, я была поражена тем, как резко она постарела – в волосах проступила седина, на лице стали заметны морщины, и кожа приобрела нездоровый оттенок.

– Ты поедешь в Ладлоу, – сказала она, – уверена, тебе там понравится.

– А почему так неожиданно? – спросила я, уже привыкнув, что на все есть свои причины.

– Твой отец находит, что для тебя так лучше. Ладлоу – это замок для особо значительных персон. Там очень красиво. Когда в Ладлоу жил твой дядя Артур, он был принцем Уэльским. И тебе отец собирается дать этот титул.

Мне было приятно это слышать, тем более после того тревожного ощущения, которое вызвали во мне почести, коих был удостоен Генри Фитцрой.

– С тобой поедет твой двор. Все будет так же, как здесь.

– А вы, миледи?

Она плотно сжала губы – видно было, как ей тяжело.

– Я, разумеется, останусь здесь, при большом дворе. Но мы будем часто встречаться. Отец настаивает на твоем немедленном отъезде.

– Это означает, – сказала графиня, – что король объявляет вас принцессой Уэльской.

– То есть наследницей престола?

– Безусловно.

– Может быть, он понял, что людям не понравилось, что он оказывает почести Генри Фитцрою?

– О нет, это пустяки. Ваше достоинство они не унижают. Вы его законная дочь, и все это знают. А теперь нам нужно поскорей собраться в дорогу.

Мои родители и весь королевский двор сопровождали нас до Лэнгли в графстве Хафедшир. Между отцом и матерью чувствовалась напряженность. Отец неестественно смеялся. Когда мы прощались, он назвал меня своей принцессой, принцессой Уэльской.

Графиня заметила, что впервые этот титул был дарован особе женского пола. Моя мать ласково улыбнулась на прощанье, но скрыть свою печаль ей не удалось – мне хотелось броситься к ней, защитить, разделить с ней ее боль, только бы она рассказала мне, что ее так мучит.

Наконец, они уехали, а я со своей свитой продолжала путь в Ладлоу.

Вокруг действительно было очень красиво. Замок находился недалеко от прелестного городка, и, когда мы проезжали через него, люди вышли на улицы, чтобы приветствовать свою принцессу.

Графиня сообщила, что в связи с моим теперешним высоким положением двор мой теперь будет более многочисленным.

Мне это все нравилось. Глупо переживать, говорила я себе, по поводу какого-то маленького бастарда Фитцроя, не мог же отец ставить его выше только потому, что он – мальчик. Народ любит меня, иначе не стал бы кричать: «Боже, храни нашу юную принцессу!»

Замок, представлявший собой выдающийся образец норманнской архитектуры, был построен вскоре после норманнского завоевания архитектором Роджером де Монтгомери. Правда, с этим замком были связаны некоторые печальные события. Здесь жил после смерти своего отца маленький Эдуард V. Здесь же его провозгласили королем, а тремя месяцами позже он оказался в Тауэре вместе со своим младшим братом герцогом Йоркским, где и был убит, как говорят, родным дядей – Ричардом III. Зная эту грустную историю, я часто думала, находясь в этих стенах, о судьбе невинного ребенка и о тех людях, способных на все, чтобы отобрать корону у наследных принцев.