Страница 11 из 30
Завтра у меня юбилей. Пока никому не говорил о нём. Стараюсь больше молчать и слушать. Я и в мирной жизни не был особо разговорчивым.
Местный житель принёс ведёрко яблок. Мытых. Говорит, лучше яблоки грызть, чем воду пить. Только бы не просквозило через пятую точку. Надо быть аккуратным с едой. Не набегаешься.
Яблоки вкусные.
13 июля, вечер
Ахмед уходит на БЗ.
В караул перестали ставить. Страшно тупит. Грамоты не знает. Фиксировать прибывших-убывших не может. По всякой ерунде штаб дёргает.
Расстраивался, нервничал, ходил неприкаянный. Когда взяли в боевую группу, повеселел. Сегодня выдвигается.
Есть вероятность, что ночью вернутся Ковбой и Смайл.
Включаю режим энергосбережения. Минимум лишних движений.
Башкир вырыл яму на нуле, в нескольких метрах от блиндажа, и ходит туда спать.
– Башкир, ты почему в блиндаже не спишь?
– Там нет никаких условий!
14 июля, раннее утро
День рождения. Юбилей. Пятьдесят. Кто бы мог подумать! Вчера меня парни древним назвали.
В начале июня предложили отметить юбилей в Колонном зале Дома Союзов. Праздничный концерт, поздравление Президента, все дела.
Я спросил: «Фуршет будет?» Сказали, что будет. Девочки в белых блузках, шампанское, бутеры на рапирах, фрукты, сладкое.
Заманчиво, конечно. Но я выбрал войну и будущее моих детей. Праздничный концерт с фуршетом можно будет после победы погулять.
Ночью помкоменданта разбудил и сказал, что в караул с утра не выхожу. Меня убрали из комендантского взвода. Хотел спросить: «За что?» Вовремя остановился. Идиотский вопрос. Не за что, а потому что. Потому что завтра в бой.
Завтра будет завтра. Сегодня юбилей, вкусняшки и газировка.
14 июля, день
Заставляю себя писать. Состояние разбитое. Звонить никому не хочу. Будет ещё хуже. Пытаюсь сам справиться. Как обычно.
Сходил с утра в магазин. Купил парням колбасы, газировки и вкусняшек. Сам поел. Дома никого не было. Парни по постам.
Мартын с утра поздравил с ДР и подарил часы на цепочке без цепочки и батареек. Целых три штуки в подарочной упаковке. Где он их взял, понятия не имею. Стащил, наверное.
Хочу спать. Заснуть не могу. Либо меня от дня рождения колбасит, либо от другого. Понятно отчего. От курева голова болит.
Поменял линзы на всякий случай. Может, так получится, что иной возможности не будет. Пока шёл в магазин, ударился большим пальцем – больным. Непруха за непруха.
К медикам больше не пойду. Подумают, что к пятисотым пристраиваюсь. Не хочу, чтобы мне было когда-нибудь стыдно за себя.
14 июля, день
Завтра день отдыха. Выход близок. Лишь бы нога не подвела. Затяну получше берцем. А там на адреналине проскачу.
Сделали уборку в доме. Перемыли посуду, почистили столы, подмели землю с полов.
Мартын опять кашеварил. Сварил макароны с тушёнкой. Вкус омерзительный. Не стал ничего говорить. На безрыбье и рак – щука. Залил майонезом и съел.
Фома-два выправляется. Перестал пугать меня. Да, я нездоровых людей пугаюсь. Не знаешь, что от них ждать и что у них на уме. Но последних пару дней Фома ведёт себя достаточно адекватно, на мой взгляд, если только я сам за эти пару дней не потерял адекватность и все больные стали казаться здоровыми.
14 июля, вечер
На полигоне, когда формировали боевые группы, внимательно за всеми наблюдал. Мы были в полном снаряжении. В тяжёлых доспехах. Еле поворотливые. Жара страшная. Смотрю, а Китаец прыткий такой, порхает мотыльком и так и сяк, старается, чтобы взяли его. Вот, думаю, парень с моторчиком. Животик пивной, а ноги крепкие, и тело выносливое. После полигона Китаец признался, что плиты из разгрузки вытащил.
14–15 июля, ночь
Китаец живой. Вернулся с БЗ. Зашёл и поздравил меня с днём рождения. Я в ауте. Не понимаю, как этот мир устроен. Перебор для моей душевной организации. Подробности завтра. Сегодня ничего писать не буду. Надо переварить.
15 июля, утро
Деньрожденческая хандра прошла. Чувствую себя более-менее. Беспокоит зрение. Ещё хуже видеть стал. Буквы расплываются, двоятся. Печатаю с трудом. Палец на ноге ноет. Скорее всего, выбита кость. Не посмотрел рентген свой. Врачи странные. Если выбита, могли и вправить, чтобы прошло быстрее. Зря ел яблоки.
Зайду к медику, возьму что-нибудь закрепляющее и спрошу про палец. Только бы он командиру не передал мои жалобы. Может подумать, что закосить хочу. Напротив, я в боевой готовности. Лишь бы здоровье не подкачало. У меня ещё есть в пороховницах порох. Немного, но есть.
15 июля
К медику не пойду.
15 июля, день к вечеру
Дают отдохнуть, а кажется, что о тебе забывают и ты никому не нужен. Смотришь, как парни пашут, и возникает чувство предательства. Будто взвалил на них ношу свою.
День спокойный. Меня никто не беспокоил, не донимал разговорами. После случая с Китайцем опасаюсь слушать так называемое солдатское радио. Это ведь надо было такому произойти! Десять дней горевал по приятелю, а он жив-здоров.
Случилось вот что. Костек сел на уши Ахмеду и начал пересказывать солдатские страшилки. Рассказал, что часть колонны, которая отделилась от нас, подверглась атаке беспилотников. Никто не выжил. Потом рассказал, какое адище охранять Сердце Дракона и ходить в штурмы. Потом упомянул Китайца. Китаец к тому времени уже вышел на Дракона в одной из пятёрок.
У Ахмеда в голове перемешалась информация, и он выдал мне пережёванную кашу в виде того, что Китайцу снесло голову беспилотником. Когда Ахмед выпалил весь этот ужас, я только ахнуть мог.
Солдатское радио – жуткая штука. Только без него скучно будет.
15 июля, вечер
Думал, что сегодня-завтра уйду. Пока оставили. Ушли две пятёрки плюс миномётчики. Меня прикрепили к новой команде (скажем так, опытных) штурмовиков.
У парней на счету от тридцати до пятидесяти боевых за полтора-два месяца. Я в группе самый «молодой» – неопытный и самый старый – по возрасту.
Разместили командой в одном доме. Мне переезжать не пришлось. Наоборот, подселили в дом, где я живу.
Дом хороший, большой. Пустовал. Раньше в нём жил украинский полицейский. (На чердаке нашли форму гаишника.) Три комнаты плюс кухня. Холодильник, морозильник, газовая плита. Перед домом веранда и асфальтированная дорожка. Парни спрашивают:
– Откуда здесь асфальт? В деревне нет асфальтированных дорог, а здесь прямо во дворе положили.
– Дом гаишника, – говорю, – вышел на трассу, жезлом махнул – и во дворе асфальтированные дорожки.
Смеются. Парни славные. Будем приглядываться друг к другу.
16 июля, утро
Седой, Дагестан. Настоящий абрек. Каких показывают в кино. Голова чисто выбрита. Большая чёрная борода. Невысокий (метр семьдесят с копейками), но коренастый. Горячий. Не жалуется, а возмущается.
Возмущается, что наша арта криво работает. Миномётчики не умеют правильно выставлять координаты и поэтому попадают по своим. Нашу огневую поддержку назвал «беременной», потому что она страдает недолётами.
Седой несколько раз был контужен. На одно ухо плохо слышит. Говорит, что из-за этого с трудом различает по звуку местоположение вражеских птичек. Слух раскоординирован. Моно вместо стерео.
Ругается на бывалых за то, что пугают молодых:
– Молодых надо поддерживать, – говорит, – учить правильно реагировать на прилёты, а не пугать. Из-за этого, – отрезал, – Кубань запятисотился.
Также Седой гневно прошёлся по медикам. Жёстко. Парней, сказал, не лечат, в госпиталях не оставляют. Осколки вытащат магнитом, порвут мышцы, смажут зелёнкой и снова отправляют на базу. Раны гниют. В строю много «не боевых» парней.