Чингиз-наме

В-третьих, видеть корни триальной организации племен в трехкомпонентной военной организации левое крыло — центр — правое крыло невозможно потому, что трехсоставная военная организация возникала только как построение войска во время военных кампаний. В мирное время такой организации не существовало — были левое и правое крылья этноса или объединения племен, но центра не было. Ханская или каганская ставка отнюдь не была равной по своему значению, количеству принадлежащих к ней людей и прочим признакам центру военно-тактического построения войск кочевников. Проекция военного строя на социальный строй в данном случае не корректна. Опровержение нашего утверждения требует убедительных доказательств существования центра, т. е. аргументированного исследования по поводу значимости центра в мирное время. Между тем Монгольская империя, как и другие степные образования в послемонгольское время, делилась на большее количество улусов, чем три. И ставок, равных по значению, было много, гораздо больше трех. В Монгольской империи были Улусы Джучи, Чагатая, Угедея, Тулуя, Хулагуидов в Иране и другие. Примерно такое же положение было и внутри улусов Монгольской империи, и внутри политических образований, возникших после ее распада.

В-четвертых, ответить на вопрос, почему существовало у “казахов деление на три жуза (“три сотни”) и соответствующее социально-иерархическое соотношение между ними: Улу (Большой, Старший), Орта (Средний) и Кши (Малый, Младший). Почему именно три (а не семь, как у эфталитов, и не восемь, как у киданей) и почему в такой последовательности: Большой — Средний — Малый”, значит ответить, почему Ногайская Орда разделилась на Больших и Малых Ногаев, а также почему из Ногаев выделилась Алтыульская Орда, а в дальнейшем и другие, значит действительно ответить на вышепоставленный вопрос об эфталитах и киданях, а также о многих других народах и объединениях в том же Дашт-и Кыпчаке. Почему, в самом деле, среди народов Дашт-и Кыпчака именно казахи разделились на три части? Почему, если в данном случае действовала система (традиции, реминисценции), действие это не было универсальным и не охватило все тюркоязычные народы Дашт-и Кыпчака? Полагаем, что все это имело место потому, что в конкретных условиях действовали конкретные причины, почему и результат был конкретным и специфическим. Разделение казахского народа на три жуза — лишь частный случай действия совокупности конкретно-исторических причин, что мы и пытались показать выше.

Полагаем, что ни традиционные идеологические системы, ни брачно-ритуальные традиции не лежат в основе выделения жузов. Во всяком случае влияния названных факторов на оформление структуры этносов евразийских степей в послемонгольское время обнаружить не удается. Считаем также, что деление кочевых коллективов на три, четыре и иное количество частей происходило прежде всего под давлением материальных условий жизни и лишь впоследствии получало идеологическое осмысление, точнее, мнимоидеологическое осмысление, которое в сознании людей приобретало права приоритета и исконности. Квази-идеологическому переосмыслению такого типа, как правило, сопутствовала народно-этимологическая, следовательно, ложно-этимологическая интерпретация или, по-другому, мнимоидеологическое обоснование становилось составляющей ложной народной этимологии. В наши дни излишний “интеллектуализм” некоторых исследований, настойчивый поиск обязательной “игры идей” за событиями давней и слабо обеспеченной источниковыми данными истории влечет за собой мену местами причин и следствий, невольное выведение базисных явлений из надстроечных.

Ю. А. Зуев считает, что “реально существенным в разрешении данной проблемы должен быть не поиск того или иного наименования, а выяснение исторической роли этнических компонентов в составе народа”[124]. Действительно, поиск наименований — не самоцель, на что уже неоднократно указывалось. Однако, чтобы выявить в источниках известия о тех или иных этнических компонентах, нужно искать, а искать можно только по их названиям или, в случае переименования, по другим наименованиям или описательным “этнонимозаменителям”[125], т. е. отталкиваться в поиске все-таки от имен. Есть ли другая методика выявления в источниках конкретных известий о конкретном этническом коллективе?!

Что подразумевается под выяснением “исторической роли этнических компонентов”? Их роль в истории до образования народа (этноса)? Судя по работе Ю. А. Зуева, имеется в виду это. Но на какую временную глубину? И если исследуется роль, скажем, найманов, аргынов, кыпча-ков, джалаиров, конратов, других компонентов в до-и послемонгольский периоды, то как быть с таким явлением, как множественность коллективов с такими наименованиями до их вхождения в казахский этнос? Иначе говоря, как выяснить, какая из нескольких групп, например, аргынов или найманов, известных нам по источникам, вошла затем в состав казахского народа? Из статьи Ю. А. Зуева не следует, что у ее автора на эти вопросы есть четкие ответы.

И, наконец, пожелание Ю. А. Зуева использовать для решения проблемы жузов казахские предания и легенды совпадет с общим мнением и опытом. Однако следует отметить, что, как правило, исследователи ищут и находят в устных источниках то, что подтверждает защищаемые ими тезисы, а то, что противоречит, обходят и не интерпретируют. Именно такова методика использования легенд и преданий в работах Ю. А. Зуева[126]. Но при таком подходе данными устных источников можно обосновать почти все. Мы хотим сказать, что необходима разработка научной методики использования известий преданий и легенд и не только известий, “подтверждающих” гипотезы, но и методики обязательного рассмотрения и опровержения противоречащих данных.

Мы привели лишь несколько напрашивающихся сами собой замечаний и возражений. Только убедительный ответ на эти и другие возможные возражения и вопросы позволил бы принять гипотезу Ю. А. Зуева в качестве полезного руководства в исследовательской работе.

Нашим убеждением является то, что решение некоторых аспектов проблемы жузов, все еще остающихся не до конца выясненными, возможно только на путях скрупулезного анализа конкретных данных источников различного характера и активного поиска и введения в научный обиход новых источников.

Мамаева, Ногайская, Крымская и другие Орды. Названия Мамаева Орда, Муратова Орда и многие подобные возникли по именам лиц, возглавлявших их фактически или номинально. Большинство их существовало недолго, до гибели возглавлявшего их лица. Люди такой орды обычно вливались в состав какой-либо другой орды.

Чтобы показать, как много неизвестного таится еще в истории Казахстана, в истории кочевых объединений и держав Восточного Дашт-и Кыпчака, мы расскажем об Орде Тенгиз-Буги из племени кыйат. Тенгиз-Буга был сыном Джир-Кутлу, полновластного владетеля левого крыла Золотой Орды, который, по сведениям некоторых источников, был убит Урус-ханом. В свою очередь Джир-Кутлу был сыном Исатай кыйата. Последний в источниках известен под именем Иса-гурген, или Иса-курэкан. Он был могущественным временщиком золотоордынского Узбек-хана. За заслуги Узбек-хан пожаловал Исатай кыйату всех Джучидов, кроме Шайбанидов. Эти Джучиды составили особый кошун и находились при Исатай кыйате на положении рабов или крепостных. От Исатая они перешли к Джир-Кутлу, а от Джир-Кутлу — к Тенгиз-Буге.

По сведениям “Чингиз-наме”, смутное время в Золотой Орде началось с воцарения Бердибек-хана (1357—1359).

В его время Кыйат Мамай увел часть людей Золотой Орды в Крым, а Кыйат Тенгиз-Буга — к низовьям Сырдарьи. Так появилась знаменитая Мамаева Орда и возникла не известная еще историкам Орда Тенгиз-Буги на территории Казахстана.

Тенгиз-Буга использовал Джучидов в качестве чернорабочих на строительстве мавзолея над могилой своего отца. Далее в “Чингиз-наме” следует авантюрный рассказ о перевороте, устроенном Джучидами. Кратко передаем его содержание.

124

Зуев Ю. А. Историческая проекция казахских генеалогических преданий. С. 63.

125

Зуев Ю. А. Историческая проекция казахских генеалогических преданий. С. 77.

126

Такую методику использования известий устных источников применил 150 лет тому назад А. Левшин: “Различие их (казахских преданий. — В. Ю.) в порядке рассказа, в хронологии событий, в родословии, в именах лиц и названиях мест так велико, и истинные происшествия затемнены столь многими выдумками, что принятием оных за основание мы обратили бы все сочинение сие в собрание исторических мечтаний. Избегая сей погрешности, мы будем иметь вышеизложенные предания в виду только для соображения и сравнения с известиями достовернейшнми” (см.: Левшин А. Описание киргиз-кайсакских, или киргиз-казачьих орд и степей. СПб., 1832. Ч. 2: Исторические известия. С. 30—31).