Чудеса Индии

В триста тридцать девятом году[63] я спросил об этом рассказе, который мне приходилось слышать раньше, капитана Исмаилуйю.

«И я слышал об этом, — ответил он. — Рассказ правдив. В море водятся змеи различных пород, но в воде укус их не причиняет большого вреда. Самые ядовитые змеи живут далеко от воды в сухих землях, в горах и пустынях. Те, например, что водятся в горах Омана, убивают в одно мгновение. Между Сухаром, городом Омана, и горами аль-Йахмад[64] есть места, через которые никто не может пройти. Там находится так называемая Змеиная долина. Говорят, что в ней живут змеи длиною в пядь[65] и меньше. Когда проезжает всадник, змеи эти пригибают головы к хвостам и прыгают на него; их укус мгновенно убивает, дыхание ослепляет и умерщвляет. Когда по этой дороге проходит путник, они налетают на него со всех сторон на протяжении всего пути. Теперь эта дорога заброшена — и делу конец».

Один мансурец, побывавший в Марекине[66], — город этот отстоит на несколько фарсахов от Алаусского[67] побережья, и в нем живет Лахлу, царь Индии, — рассказал мне, что в местных горах живут маленькие змеи, пятнистые и пыльно-серые. Если змея посмотрит на человека прежде, чем он увидит ее, — она околевает; если одновременно посмотрят друг на друга, — погибают оба. Это самая зловредная из змей.

Рассказал мне Мухаммад ибн Бабишад, что в стране Вак-Вак водятся скорпионы, летающие по воздуху, точно птички. От их укуса у человека пухнет тело и слезает кожа, он заболевает и умирает.

Рассказал мне Исмаилуйя, и другие моряки тоже рассказывали, что в триста десятом году[68] он выехал на своем корабле из Омана в Канбалу[69]. По дороге ветер усилился и забросил судно в Софалу зинджей[70].

«Присмотревшись к этой местности, — говорит капитан, — я понял, что мы попали в страну зинджей-людоедов. Мы были уверены в своей гибели, и потому, остановившись здесь, мы совершили омовения, покаялись богу в своих грехах и прочитали друг другу предсмертную молитву. В это время нас окружили туземцы на своих лодках и заставили въехать в гавань. Мы бросили якорь и сошли вслед за ними на землю. Они повели нас к своему царю. Это был юноша с весьма привлекательным для зинджа лицом и прекрасно сложенный. В ответ на его расспросы мы сказали, что приехали сюда намеренно. “Лжете! — сказал царь, — вы ехали не к нам, а в Канбалу. Это ветер занес вас в нашу страну”. — “Так оно и есть, — признались мы. — Мы солгали только для того, чтобы заслужить твою милость”. — “Разгрузите свои товары и торгуйте, — ответил царь, — никто вам не сделает зла”. Мы развязали свои тюки и стали торговать. Торговля шла прекрасно — без пошлин и без каких бы то ни было налогов. Мы только поднесли царю подарки, а он со своей стороны одарил нас еще богаче.

В этой стране мы оставались несколько месяцев. Когда наступило время отъезда, царь по нашей просьбе отпустил нас. Мы покончили со всеми делами, нагрузили корабль товарами и уведомили царя, что окончательно приготовились отправляться. Царь вместе со своими слугами и придворными проводил нас на берег; он даже спустился в лодку и в сопровождении семи прислужников приехал и поднялся на судно. Но когда они взошли на корабль, я сказал себе: “Этого царя можно продать на оманском рынке за тридцать динаров[71], слуги его стоят не меньше ста шестидесяти динаров да одежда их стоит динаров двадцать. Таким образом, мы, не подвергаясь никакому риску, выручим за них по меньшей мере три тысячи дирхемов”. Я крикнул матросам, чтобы они подняли якорь и развернули паруса. А царь в это время дружелюбно прощался с нами и упрашивал нас приехать еще раз, обещая в будущем оказать нам новые милости, если мы только вернемся в его страну. Но заметив, что паруса подняты и судно уже отчаливает, он изменился в лице и сказал: “Вы уезжаете? Так я распрощаюсь с вами, — и приготовился спуститься в лодку. Но мы перерубили канат, которым лодка была привязана, и сказали царю: “Ты останешься с нами. Мы отвезем тебя в нашу страну и там вознаградим тебя за благодеяния и отплатим за все, что ты сделал для нас”. — “О люди, — ответил царь, — когда вы оказались в моей власти, подданные мои хотели вас съесть и забрать ваше имущество, как они это делали с другими. Но я облагодетельствовал вас и не взял от вас ничего; я был настолько милостив, что пришел прощаться с вами на корабль. Воздайте же мне по справедливости, возвратите меня на родину”. Но мы и не задумались над его словами и не обратили на них никакого внимания.

Ветер усилился. Не прошло и часа, как страна этого царя скрылась из глаз; а с наступлением ночи мы выехали в открытое море. Утром мы поместили царя и слуг его вместе с другими рабами — их было около двухсот голов — и обращались с ними точно так же, как и со всеми остальными невольниками. Но царь воздерживался от слав, не обращался к нам больше, ни о чем нас не просил и не смотрел на нас, как будто мы были совершенно незнакомы друг с другом. Приехав в Оман, мы продали царя и его слуг вместе с другими рабами.

[Несколько лет спустя][72] мы снова выехали из Омана в Канбалу, и ветер опять забросил нас в Софалу зинджей; и очутились мы снова в той же самой местности. Так же, как и тогда, нас окружили лодки туземцев; и все это были люди, которых мы знали с того раза. Мы были совершенно уверены в неминуемой гибели. От страха мы даже не разговаривали между собой, а только совершили омовения, прочитали предсмертную молитву и простились друг с другом. Чернокожие снова схватили нас, погнали к царскому дворцу и ввели в него — и вдруг мы увидели, что на престоле сидит тот же самый царь, словно мы только что с ним расстались. При виде его мы пали ниц и лежали неподвижно, не имея сил встать. “Без сомнения, — воскликнул царь, — это мои старые знакомые!” Мы не могли произнести ни слова и дрожали всеми членами. “Подымите головы, — сказал царь. — Я даю вам слово пощадить вашу жизнь и имущество”. Одни из нас поднялись, другие не могли поднять головы, обессилев от стыда. Царь успокаивал нас ласковыми словами, пока мы все не поднялись, все еще не смея взглянуть на него от страха, стыда и смущения. “Ах вы предатели! — воскликнул царь, когда мы, ободренные его обещанием, пришли наконец в себя. — Чего я только не делал для вас! И как вы мне отплатили!” — “Прости нас, царь! Помилуй нас!” — воскликнули мы. — “Я простил вас, — ответил он. — Торгуйте, как торговали в прошлый раз; вам не будет помехи”. Мы не верили своим ушам от радости и даже подозревали, что царь хитрит, желая, чтобы мы перевезли на берег свои товары. Разгрузив судно, мы поднесли ему ценный подарок, но царь не принял его. “Я слишком презираю вас, чтобы принимать ваши дары, — сказал он нам. — Я не возьму от вас ничего, потому что не хочу осквернить свое имущество, ибо все, что принадлежит вам, нечисто”. Мы остались торговать; а когда настало время отъезда, царь по нашей просьбе разрешил нам отплыть.

Окончательно собравшись в путь, я уведомил его об этом. “Идите, — ответил он, — да хранит вас Аллах всевышний!” — “О царь, — сказал я, — ты осыпал нас благодеяниями, а мы отплатили тебе изменой и насилием. Каким же образом ты спасся и как вернулся к себе на родину?” — “Когда вы продали меня в Омане, — ответил царь, — владелец мой привез меня в какой-то город, называемый Басрой, — и он описал нам этот город. — Там я научился молитве и посту и кое-чему из Корана. Потом хозяин продал меня другому. Новый владелец привез меня в город арабского царя, называемый Багдад, — и он описал нам Багдад. — Там я научился правильно говорить, изучил Коран и стал молиться с народом в мечетях. Между прочим, я видел халифа по имени аль-Муктадир. На второй год моего пребывания в Багдаде из Хорасана[73] приехали на верблюдах какие-то люди. Я спросил их, зачем они прибыли сюда, и путешественники ответили мне, что направляются в Мекку[74]. “Что это за Мекка?” — спрашиваю я. — “Там находится священный божий дом, к которому люди совершают паломничество”. И когда они рассказали мне про этот дом, я сказал себе, что непременно за ними последую. Я рассказал хозяину обо всем услышанном, но понял, что он не хочет ехать туда, да и меня не отпустит. До отъезда паломников я притворился, будто забыл про это, но, как только они вышли из города, последовал за ними. Я присоединился к кучке паломников и прислуживал им в дороге, а они кормили меня, научили обрядам, которые совершают паломники, и дали два платья для ихрама[75]. С божьей помощью я исполнил хаджж. Боясь, что, если я вернусь в Багдад, мой хозяин схватит и убьет меня, я присоединился к другому каравану и отправился в Египет. В дороге я прислуживал спутникам, а они делились со мной пищей и довезли меня до самого Египта. Там я увидел пресное море, которое они называют Нилом, и спросил, откуда оно течет. Мне ответили, что истоки его находятся в Стране Зиндж. “А в каком именно месте?” — “В египетской области Ассуан[76], на границе земли чернокожих”. Я отправился вверх по течению Нила и таким образом переходил из страны в страну, питаясь подаянием людей. Так я странствовал, пока не попал к чернокожему племени, которое меня не знало. Люди эти связали меня и, возложив на меня непосильную работу, погнали вместе со слугами. Я сбежал от них и попал к другим чернокожим; те продали меня, и я опять бежал. Так продолжалось с того момента, как я покинул Египет, до тех пор, пока я не пришел в какую-то землю на границе зинджей. Тут я переоделся и начал скрываться. Несмотря на все ужасы, испытанные мной после того, как я покинул Египет, приближаясь к собственной стране, я боялся за свою жизнь, как никогда. Я говорил себе: “Верно, в мое отсутствие воцарился кто-нибудь другой. Он владеет страной, и ему повинуется войско; отнять у него власть — дело нелегкое. Если я покажусь или если кто-нибудь узнает о моем прибытии, меня отправят к этому царю, и он прикажет меня казнить; или кто-нибудь из сторонников дерзнет и снимет с меня голову, чтобы заслужить его дружбу”. Эти мысли наполняли меня невыносимым ужасом. В течение дня я скрывался, а по ночам шел по направлению к родине так быстро, как мог. Наконец я добрался до моря и переодетый сел на судно. Корабль останавливался в различных странах, и вот однажды ночью я высадился на родном берегу. Встретив какую-то старуху, я начал ее расспрашивать: “Справедлив ли царь, который управляет вами?” — “Клянусь богом, сын мой, — ответила мне старуха, — нет у нас царя, кроме бога”. И она рассказала мне все, что случилось с их царем; а я изображал удивление, как будто ничего не знал обо всем этом и точно не обо мне шла речь. “Подданные, — продолжала старуха, — решили не выбирать другого царя, пока не получат верных известий о том и не отчаятся увидеть его живым. Прорицатели сообщили им, что царь жив и здоров и находится в стране арабов”. На следующее утро я вошел в этот город и вступил в свой дворец. Семью свою я нашел такой же, как оставил, но все они пребывали на ковре печали, как и мои вельможи. Я рассказал им свои приключения; все они радовались и изумлялись и по моему примеру приняли ислам. И вернулся я к царской власти за месяц до вашего приезда; теперь я радуюсь и ликую, что бог облагодетельствовал меня и моих подчиненных благословенным исламом и верой, научил нас молитве, посту[77], хаджжу и тому, что дозволено и запретно. Таким образом, я достиг того, чего еще никто в Стране Зинджей не достигал. Вас же я простил потому, что вы первые были причиной моего обращения. Но кое-что осталось у меня на совести: молю бога простить мне этот грех”. — “В чем дело, царь? — спросил я его. — “Это мой багдадский владелец, от которого я сбежал в хаджж без его разрешения и согласия. Если бы мне найти верного человека, я послал бы хозяину выкуп за себя и таким образом освободился бы. Если бы вы были порядочными и надежными людьми, я переслал бы эту сумму через вас; я дал бы хозяину в десять раз больше, чем он заплатил за меня, чтобы вознаградить его за напрасное ожидание. Но вы — коварные изменники...”. С этими словами царь простился с нами. “Идите, — сказал он. — Если вы когда-нибудь вернетесь сюда, я буду обращаться с вами точно так же и даже лучше прежнего. Скажите мусульманам, чтобы они приходили к нам как братья, теперь мы сами стали мусульманами. А провожать вас на корабль я больше не стану”. Мы простились и ушли».