Страница 84 из 89
Вардан и Мелик-Мансур не обратили никакого внимания на эту печальную процессию. Они каждую минуту наталкивались на такое зрелище, и оно стало для них привычным.
Глава сорок первая
При виде Мелик-Мансура Вардан, казалось, немного повеселел. Его утешала надежда, которую подал ему преосвященный. Он рассчитывал, что через священников и старост, прибывших вместе с беженцами, можно будет получить сведения о семье Хачо. Мысленно он представил себе, что найдет Лалу и постарается своей любовью искупить все страдания, которые выпали на ее долю.
Дом, куда его вел Мелик-Мансур, помещался на одной из старых улиц Вахаршапата. Дома на этой улице были приземистые и убогие, но, так же как и во всем Вахаршапате, имели обширные дворы и тенистые сады.
— Ты, пожалуй, не очень-то будешь рад, — сказал ему дорогой Мелик-Мансур, — когда узнаешь, куда я тебя веду.
— Мне все равно, — равнодушно ответил Вардан, — я хочу узнать подробности о Салмане. Там нам никто не помешает?
— Никто.
Они подошли к дому и потянули за дверной молоточек. Им открыла какая-то старуха.
— Принимай, нани[56], гостя! — воскликнул Мелик-Мансур.
Старуха метнула на Вардана хитрый взгляд и промолвила:
— Войдите…
— Нани, дай нам поскорей вина, а то во рту пересохло, — попросил Мелик-Мансур и, шагнув к старухе, произнес с угрозой: — Смотри, попадет тебе, если впустишь постороннего.
Старуха утвердительно кивнула головой и ушла.
Войдя в маленькую, но довольно чисто прибранную комнату, молодые люди уселись за стол. Несколькими минутами позже в комнате неслышно появилась молодая женщина, молча поставила на стол бутылку вина и два стакана и так же молча вышла. Армянский головной убор закрывал ее лицо, виднелись только сверкающие черные глаза и дугообразные брови. Но и это позволяло судить о красоте молодой женщины.
Мелик-Мансур наполнил стаканы, отпил один и, протягивая другой Вардану, сказал:
— Как хорошо, что большая часть наших монастырей находится в глухих местах, среди гор и ущелий. Нигде нет столько мошенников и распутников, сколько в Вахаршапате. Нигде нет столько беспутных женщин, как здесь. Вот эта красотка, которая сейчас заходила сюда с видом скромницы, — любовница одного инока. Я когда-то думал, что монастырь — это оплот благочестия, но, пожив здесь, убедился в обратном. Своим поведением монахи сеют в народе неверие, развращают его. Здесь уже появляются ростки протестантства. Проходя по улицам, ты, вероятно, видел немало новых домов, и, если расследовать, кому они принадлежат, окажется — ими владеют люди, которые находятся в тесном родстве с монахами. Все они были раньше бедняками и разбогатели только благодаря монастырю. Признаться, меня глубоко возмущает, что здесь бросают на ветер сотни тысяч, в то время как нам дорога каждая копейка. Нам не хватает денег на самые необходимые нужды. В Константинополе патриарху нечем покрыть свои расходы: национальный сундук пуст, а на патриарха сейчас возложены такие задачи, что всякое промедление может причинить огромный ущерб нашей нации. К тому же я не вижу и тени согласия между константинопольским патриархом и Эчмиадзином. Манкуни потерял в Константинополе на биржевых операциях двадцать пять тысяч. Я слышал, что на этих днях он послал туда еще тридцать тысяч, но с какой целью — одному дьяволу известно, а армянский патриарх, единственный дельный человек, не имеет за душой ни копейки…
— Это вино, кажется, немного прокисло, — перебил его Вардан.
— Ты не слушаешь меня, — с огорчением заметил Мелик-Мансур.
— Я слышал, ты сказал, что у патриарха нет денег!
— Почему ты так равнодушно говоришь?
— А что говорить, когда мне ясно одно: нация, которая возлагает все свои надежды на духовенство, обречена на гибель.
В комнате опять неслышно появилась молодая женщина; она поставила на стол поднос с завтраком. На этот раз свободно накинутый головной убор позволял видеть не только глаза и брови, но и нежные пунцовые губы.
— Подай нам еще бутылку вина, но получше, — попросил ее Мелик-Мансур.
Женщина молча вышла.
— Я удивляюсь, как ты мог выбрать себе такое пристанище? — заметил Вардан.
— Если хочешь поближе узнать монахов, нужно завести дружбу с их любовницами, — усмехнулся Мелик-Мансур. — Кроме того, здесь каждую ночь собирается целое общество, я узнаю много интересного.
— И прежде всего о монастырской жизни, — шутливым тоном заметил Вардан. — Но давай оставим на время монастырь и поговорим о нашем деле. Я хочу хоть что-нибудь узнать о судьбе Салмана и обо всем, что произошло за время моего отсутствия. В сущности, я ничего не знаю, хотя преосвященный Ованес мне кое-что рассказывал.
Веселое лицо Мелик-Мансура сразу омрачилось, губы его задрожали, когда в памяти воскресли картины недавнего прошлого. Он залпом осушил полный стакан вина.
— Хорошо, — произнес он взволнованно, — ты узнаешь правду, хотя это тебе и не принесет радости. Салмана арестовали ночью. Я узнал об этом на следующий день. Доносчик так ловко все подстроил, что даже хозяин дома, где он ночевал, ни о чем не догадался. Меня известил об этом один человек, который случайно видел, как вели арестованного Салмана. Я первым делом собрал всадников, верных мне людей. Возможно, нам и удалось бы спасти Салмана, но мы разминулись со стражниками, его повезли по другой дороге. К несчастью, мы не предусмотрели такой возможности. Нас было больше двадцати всадников — людей, готовых на все. После долгих поисков мы наконец напали на его след и поехали в то село, куда он был доставлен. Там в это время находился паша. Из опросов я узнал, что, как только Салман был привезен, он тотчас был задушен. Мне не удалось найти даже его тела. Это злодеяние наполнило мое сердце жгучим чувством мести, и мы поклялись именем невинной жертвы отомстить за него.
Вслед за Салманом, как тебе известно, арестовали старика Хачо и его сыновей — Айрапета и Апо. За ними в тюрьме был установлен очень строгий надзор: видимо, хотели выманить золото у старика, а потом уже покончить с ним. Но старик и его сыновья не вынесли пыток, которым их подвергали, и умерли в тюрьме.
После этого мне стало ясно, какая участь ждет деревню О… Я отправился к Исмаил-паше, командовавшему войсками Баязетского края. Он человек довольно умный, и я надеялся, что сумею повлиять на него. Я откровенно признался ему, что мы ведем подготовку, вооружаем народ и роздали довольно много оружия. «Но, — говорю я, — вас ввели в заблуждение — мы готовимся, не к восстанию, а к самозащите. Религиозный фанатизм, разжигаемый исламским духовенством, принял такие опасные формы, — сказал я ему, — что все христиане станут его жертвами, если не будут защищаться с оружием в руках. Об этом, — добавил я, — следовало позаботиться самому правительству, чтобы избежать повторения печальных событий, имевших место в Болгарии, за которые несет ответственность Турция. Значит, — сказал я, — правительство должно быть признательно нам, что мы взяли на себя часть его забот, поскольку оно не выполнило свой долг. Мы вооружили христиан, чтобы они могли защищаться и не стали жертвами фанатизма мусульман».
Лукавый паша выказал мне полное сочувствие, обещал приложить все усилия, чтобы армянам не был причинен вред, сказал, что безотлагательно примет все меры, чтобы обезопасить жизнь и имущество армян. В это время началось отступление русских войск и разнесся слух, что армяне уходят вместе с ними. Паша поручил мне уговорить армянское население не трогаться с места. Я охотно взялся за это, но как только он меня выпроводил, тотчас послал приказ Фатах-беку предать огню деревню О… Фатах-бек со своими головорезами поджег деревню и вырезал половину населения. Этот случай навел ужас на весь уезд, число беженцев росло с каждым днем. Старания мои и моих единомышленников ни к чему не приводили: охваченные паникой люди покидали насиженные места. У всех был перед глазами пример с деревней О… Людей не остановил бы даже голос с неба, — они все равно не поверили бы, что их не постигнет та же участь… Обман коварного паши окончательно убедил меня в том, что турецкие власти заинтересованы в уничтожении армян и стремятся к тому, чтобы в Армении не осталось ни одного армянина.
56
Нани — матушка (ласковое обращение).