Страница 5 из 89
Эти слова рассердили благочестивого старика крестьянина.
— Все-то вы кощунствуете, потому бог от нас и отступился, — сказал он, — ни снега нам не посылает, ни дождя. Плох или хорош священник, а все же он наш отец духовный, наш заступник перед богом.
— Говорят, масло очень подорожало, — вернулся к прерванному разговору первый крестьянин. — Ты почем его продал, Маркос?
— По десять рублей.
— А яйца?
— По рублю за сотню.
— Неплохо.
Авет, который всю дорогу хранил молчание, вмешался в разговор:
— Зря только голову ломаете, дорого или дешево продадите, все одно с пустыми руками вернетесь домой. Все мы рабы горожан. Целый год работаем на них: сеем, пашем, жнем. Они едят наш хлеб, наше масло, наш сыр, а платят гроши, даром что карманы у них набиты деньгами. А наши недоимки растут изо дня в день. Едем в город нагруженные до отказа, а возвращаемся ни с чем. Стыдно в глаза смотреть женщинам и детям, когда они спрашивают нас: «Что вы привезли из города?»
Слова Авета заставили крестьян призадуматься. Ничто так больно не ранит сердце крестьянина, как напоминание о его недоимках. Это и было причиной негодования Авета, когда он несколько часов назад, собираясь в дорогу и навьючивая ослов, думал о том, что вся эта поклажа — плод его тяжелого труда — не принадлежит ему.
Кало и его сверстники, шедшие впереди, были заняты более веселым разговором. Их не тяготили заботы взрослых, над ними не висели недоимки.
— Сако, — обратился Кало к одному из товарищей, — ты же бывал в городе, скажи, где там пасут ягнят?
Сако, который был старше своих товарищей и несколько лет прожил в городе, ответил:
— Горожане не держат овец и не пасут ягнят.
— А чем же занимаются городские мальчики, если они не пасут ягнят? — полюбопытствовал Кало.
— Учатся.
— А священник их наказывает розгой, когда они не знают урока?
— Они учатся не у священника, а в школах.
— А что такое школа?
Сако трудно было ответить. Он пробормотал только:
— Школа, школа… Ну, не знаешь разве?
Другой мальчик спросил:
— Небось у городских мальчиков хорошие лапти?
— Они носят не лапти, а сапоги.
— А что такое сапоги?
— Это… городские лапти.
— А ежевика и ирга растут в городе? — спросил кто-то.
— Нет.
— Ой, а какие же они едят ягоды?
Сако не знал, как утолить любопытство мальчиков, которые со всех сторон забрасывали его вопросами. Он коротко описал городскую жизнь так, как он ее себе представлял: сказал, что там много больших домов, есть базар, вместо арб ходят фаэтоны, но впрягают в них не буйволов, а лошадей, и добавил, что городские мальчишки высмеивают деревенских ребят и при всяком удобном случае награждают их тумаками. Это замечание рассердило Кало. Он замахнулся своим длинным посохом и угрожающе сказал:
— Как начну лупить этой дубинкой по их тощим спинам, сразу запищат «мама».
Глава четвертая
Город Е… стоит на берегу реки, которая берет начало из озера Севан. Он относится к числу тех немногих городов, которые не испытали на себе персидского ига; здесь сильно чувствуется влияние турецких нравов. Женщины красят волосы хной, мужчины носят узкие шаровары и чувяки.
Вечером, на второй день пребывания в городе, братец Авет, понурившись, стоял перед дверьми большой лавки и, прижимая к груди свой длинный посох, робко посматривал на дверь, не решаясь туда зайти. В эту минуту он был похож на человека, который томится в ожидании судебного приговора. Долго простоял он так, надеясь, что его заметят и пригласят войти в лавку. У его ног покорно замер ягненок, которого он привез в подарок барину. Ягненок выглядел грустным и не резвился, как обычно, словно разделял беспокойство своего хозяина, погруженного в тяжелое раздумье. Возле ягненка сидел Кало и держал его за ногу, чтобы тот не убежал.
Только у Кало был беспечный вид, и он с любопытством поглядывал вокруг: все вызывало у него изумление и восторг.
— Дядя, у барина есть маленький сын?
— Нет, — рассеянно ответил Авет.
— А кто же будет играть с ягненком?
Авет ничего не ответил. В эту минуту кто-то окликнул его:
— А, это ты, братец Авет!
Авет встрепенулся и, оглянувшись, увидел приказчика из лавки. Он низко поклонился ему.
— Ты пришел повидать барина? — спросил приказчик.
— Как же я уеду, не повидав его, — ответил Авет.
— А это ты, наверно, для него привез, — сказал приказчик, указывая на ягненка.
Авет утвердительно кивнул головой. Приказчик вошел в лавку, и через несколько минут Авета позвали туда, а две жертвы остались ждать у порога.
С трепетом войдя в лавку, Авет еще с порога низко поклонился невысокому пожилому человеку, сидевшему за конторским столом и что-то искавшему среди бумаг.
Поклон Авета не был замечен: барин был слишком поглощен своим занятием. Почесав в смущении затылок, братец Авет нерешительно кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Тот поднял голову и заметил посетителя. Авет отвесил ему низкий поклон.
Ага[2] умел быть вежливым, особенно с теми, с кем у него были денежные расчеты. В таких случаях он становился даже угодливым. И сейчас при виде крестьянина притворная улыбка появилась на его угрюмом лице.
— Здравствуй, братец Авет, как живешь-можешь, как твои домашние, все ли здоровы? — проговорил он, хотя никого из семьи Авета не знал.
— Мы не перестаем молиться всевышнему за тебя, ага.
— Ну, а как скот, как нынче пашня?
— Скотина, слава богу, цела, а посевы погибают: зима выдалась бесснежная, и, как на грех, нынче дождей выпадает мало — видно, грешны очень… Ходили мы к священнику, он заглянул в эфрем-верди[3] и сказал, что бог прогневался на нас…
Суеверие крестьянина было на руку купцу. Он не преминул воспользоваться этим.
— Вот видишь, я был прав, — сказал он. — Сколько раз я предупреждал вас, что, когда берете в долг, нужно возвращать вовремя. Но вы глухи к моим словам, вот бог вас за это и наказывает. Недаром ведь говорится: «Бери и возвращай», а не «Бери и присваивай». Я не о тебе веду речь, братец Авет, ты человек хороший и твой покойный отец тоже был хороший человек. А вот этот негодяй Гео Татосов еще год назад занял у меня двадцать рублей и с тех пор глаз не кажет.
— Совестно ему, ага, — сказал Авет робко, — надо пожалеть беднягу, семья у него большая, — где он возьмет, если у него нет. Но он обязательно вернет долг, не возьмет греха на душу.
— А меня не надо пожалеть, а у меня нет семьи, — сердито ответил ага.
— Бог даровал вам все, божьей милостью пусть умножатся ваши богатства, а Гео — нищий.
— Послушай, братец Авет, ты человек умный, а не можешь понять одного, — мягко перебил его ага, — если каждый будет брать у меня и не возвращать, я буду таким же нищим, как и вы.
— Это вы правильно изволили молвить, ага, но все же этого беднягу Гео надо пожалеть; когда у него будут деньги, он вам вернет, не обманет. Ты наш отец, ага; на небе бог, а на земле ты, на тебя одного вся надежда… Недоедаем, недопиваем, последнее отнимаем у детей и отдаем тебе, чтобы освободить душу от долгов.
Ага начал рыться в куче бумаг, лежавших перед ним, и, найдя вексель Авета, передал его одному из своих приказчиков.
— Авет, как видно, принес деньги, — сказал он, — проверь, сколько он должен, и произведи с ним расчет.
Понимая, что ага не расположен продолжать беседу, Авет подошел к приказчику и, вытащив из-за пазухи кучу денег, не считая, положил их на прилавок.
Поручив приказчику произвести расчет с крестьянином, Масисян действовал по способу охотника, натравливающего свою легавую на дичь.
Пересчитав деньги Авета, приказчик проверил вексель, взял счеты и, постукав костяшками, сказал:
— Деньги, которые ты принес, покрывают только часть долга, за тобой остается еще пятьдесят рублей.
2
Ага — барин, господин.
3
Эфрем-верди — старинный армянский календарь.