Страница 14 из 46
– Ну, как же,-отвечал он,-лет двенадцать назад живот болел, страсть, думал, живой не останусь.
– Что ж, объелся чем-нибудь,-даже злорадно расспрашивал я,-холера забрала?
– Зачем холера? Лошадь ударила.
Нет, мы решительно не могли понять друг друга.
Перед рассветом туман, окутавший все, вдруг разлетелся, и тут повалила утка.
Так сказал полудикий Тимофей, но другие выражения тут не годятся.
Утиные стаи откуда-то принеслись, наполнили воздух и воду. Плеск, свист и хлопанье крыльев, кряканье на все лады слышались всюду. Около манчуков кружились, плавали, неслись мимо, возвращались табуны уток.
В смутном свете утра я видел лишь множество уток, а какой они породы-да чорт же их разберет. Оказалось, однако, что их Тимофей разбирал отлично. Шилохвостей он называл тонкохвостыми, кряковых почему-то величал только в мужском роде: селезнями. Я проверял в бинокль и ругался: вот каменная дубина шестидесяти лет!
Я палил, не разбирая, часто мимо, и все-таки очень скоро груда уток выросла посредине нашего челнока. Тогда я стал заказывать.
– Чернеди больше не нужно, Тимофей. Широконоски? Пожалуй. Ты мне чирков подавай!
Тимофей "подавал", и маленькие уточки, никогда не пахнущие рыбой, завершили чудовищную добычу.
Чернедь валила тучами, но и благородных уток можно было настрелять хоть вагон. К чему? Я ограничился двумя мешками.
– Ну, как, ничего, летят у нас утчонки?-посмеивались пригласившие меня охотники. Признайтесь-ка, вы ведь усомнились в манчуках?
Я, несколько пристыженный, благодарил в восхищении. Такое зрелище не часто, не везде можно увидеть.
Но все-и утиный потоп, и ряд пережитых тогда ярких впечатлений-все заслонил в моем воспоминании исполинский образ Тимофея. Казалось бы, что таких уже не бывает, а вот он живой въявь, попрежнему смирен характером и, вероятно, продолжает не хворать.