Страница 14 из 53
Полученным урокам я посвятил около часа, пока совсем не стемнело. Сразу омываться не пошёл, ещё минут двадцать потратив на силовые упражнения.
Наверное перед сном мне следовало бы хоть немного потосковать о родном мире и близких людях. Нет, никакой ностальгии снова в себе не чувствую. Я не забыл любимых людей, всегда буду с теплотой о них вспоминать, но теперь наступил новый этап моего существования, и нужно жить настоящим.
Уснул крепко без сновидений и встал с первыми лучами солнца. Настенные или напольные часы в мире Паргеи имелись только у богатейших людей, Степ их ни разу не видел. И бой курантов от герцогского замка, ратуши, районных префектур или церквей до нашего домишки не доносился, поэтому я могу рассчитывать лишь на внутренний будильник. Сверить его с реальным временем смогу, когда буду проходить мимо восточного храма. Кстати, минутных стрелок здешние механизмы не имеют, но все как-то обходятся и без них.
— Ты видел, я тебе новые листы купил? — дядюшка проснувшись не умывался, отчего его лицо за завтраком выглядело сильно помятым. — До конца этого года учёбы тебе должно хватить.
Бумага стоила не дёшево, по два-три зольда за лист самого худшего качества. В плату за обучение она не входила, так что, приходилось носить с собой. Впрочем, если израсходуешь больше, чем рассчитывал, то у школьного библиотекаря можно было докупить. Только у уважаемой Евлампии цена ещё выше — пять зольдов, при том, что бумага ничуть не лучше.
— Да, я видел. — давлю брезгливость, когда не помывший руки после посещения туалета дядюшка ставит передо мной миску, которую наполнил яичницей из трёх яиц с пожаренной вчерашней говядиной, и кладёт половину разделённой поровну между мной и собой лепёшки. — Ты меня дождёшься со школы или раньше на работу уйдёшь?
— Думаю, дождусь. А что?
— Так я вчера стойки все выучил. Может ещё что покажешь.
— Ух, ты, быстрый какой. — смеётся, но тут же морщится от похмельной боли. — Неделю-две тренируй. Вот когда научишься без раздумий, даже не отойдя ото сна, их принимать, тогда и продолжим. Ты ешь давай, а то опоздаешь. Опять высекут. Вот, купи себе что-нибудь на перемене.
Слева от моей миски появляется медяк аж в десять зольдов, обычно Степу доставалось вдвое меньше. А ещё я, как и мои одноклассники, приношу еду с собой. С чего вдруг дядька расщедрился?
— Ого, спасибо.
Быстро проглатываю угощение и тороплюсь покинуть дом. Правда ведь могут заставить штаны спустить и лечь на лавку. Не солидно это в моём-то реальном возрасте.
Школьная сумка напоминает солдатский рюкзак, и, чтобы листы бумаги не смялись, они лежат между двух досок. Учебники таскаю с собой все, случаи, когда вместо одного предмета вдруг начинается урок по другому, не редкость. Там же в сумке связка заточенных опекуном гусиных перьев и чернильница. Всё своё ношу с собой.
У дома Курта чуть ли ни нос к носу сталкиваюсь с Валькой. Дочь ассенизатора с удовольствием ест на ходу мочёное яблоко, держа второе в другой руке. Где-то с утра уже заработала. Наверняка на базарчике помогала расставлять прилавки или раскладывать на них товары.
Мелкие лоточники рабов не имели, а нанимать слуг считали накладным. Проще было пользоваться подёнщиками для разовых работ.
Увидела меня поздно, замерла на миг и отшатнулась к ограде дома старого скупщика. Чует собака, чьё мясо съела.
— Привет. — улыбаюсь ей вполне добродушно. — Ну, ты как? Всё ещё хочешь меня побить?
Девочка сжимается в комок, смотрит исподлобья, но страха у ней нет.
— А ты чё, отлупишь меня сейчас?
— Зачем? — подхожу близко. Нет, правда, от Вальки немного попахивает — давно не стиранной одеждой, а не той субстанцией, которую вывозит её отец. — Хороший мир лучше доброй ссоры. Давай мириться?
Хотелось вдруг как в раннем детстве предложить Вальке сцепиться мизинцами и потрясти руками, приговаривая: мирись, мирись и больше не дерись. Даю себе мысленный подзатыльник и выкидываю глупость из головы.
— А я чё, я не против. — улыбается замарашка. — Ник рассказал про тебя всё.
— Да неужели всё? — усмехнувшись, машу рукой и спешу дальше, оставляя Вальку доедать яблоки и размышлять над странностями Степа.
Возле портняжной мастерской едва не налетаю на двух могучих монахов с огромными полуторными мечами на поясах, стянутых на огромных животах поверх сутан. Судя по цвету их одежд — чёрному — они из ордена Молящихся. Ничего удивительного в том, что столь миролюбиво названные церковнослужители вооружены, нет. Здесь все орденцы — и целители с искореняющими тоже — учатся и умеют владеть клинком, копьём и стрелой. Воины не хуже, чем те с Шаолиня.
— Смотри, куда прёшь, малец. — басом, но вполне дружелюбно говорит мне монах, в которого я почти врезался.
— Простите, святой брат. — отвечаю и не забываю поклониться.
За очередным поворотом виден шпиль восточной церкви, часы на котором показывают без трети восемь. Времени ещё достаточно, и шаг можно сбавить.
Разогрело и распахнутую куртку можно бы снять, но не охота в придачу к школьной сумке нести и её. Лучше, когда хотя бы одна рука будет свободна.
Память Степа подсказывает, что на Птичьем рынке надо проявлять особую внимательность. Здесь орудуют мелкие воришки, для которых даже выданные дядей десять зольдов и такое же количество денег, оставшихся у меня после вчерашнего подвига, являются достойной добычей. К тому же, я и одет весьма неплохо. Спасибо опекуну за моё счастливое детство.
Показалось или нет? Нет, точно, это он, тот остроносый мужичок, бросивший своего воровского подельника и скрывшийся. Ого, а хмырь, кажется, тоже меня приметил и узнал. Что делать будем? А ничего. Остроносый скрылся в толпе. Сейчас я представляю для него опасность неизмеримо большую, чем он для меня. Вон стражники у прилавка молодой молочницы стоят, шутят и сами над своими остротами ржут как кони. Им только крикни, и они с радостью кинутся ловить вора. Не отволокут в кутузку после поимки, так денег с него сдерут прилично.
Начался район хороших особняков, и вскоре я подошёл к нужному мне двухэтажному зданию из тёмно-красного кирпича. Школа была ограждена высоким забором из булыжника, а вход закрывали кованые ворота и калитка. Последняя была гостеприимно распахнута, а перед ней о чём-то беседовала со сторожем моя одноклассница, тёзка нашей маркизы.
Агния подобно Степу имела самый низкий в их классе социальный статус, являясь таким же бастардом. И всё же её положение было несколько лучше. Она знала своих родителей. Её мать работала продавцом в приличном салоне дамских платьев, а отцом являлся прелат одной из городских церквей. Пусть не самая большая шишка, не аббат монастыря, не епископ герцогства, не кардинал королевства и тем более не Посланник Создателя, а всё же повыше саном простых настоятелей сельских приходов или обычных святых братьев и сестёр.
Священнослужители не могли вступать в брак и иметь законных детей, претендующих на их имущество и должности. Видимо, считалось, что в отсутствии наследников церковники меньше будут подвержены стяжательству. Однако, на любовные похождения служителей Создателя на стороне смотрели сквозь пальцы. И такое понятие, как непотизм — покровительство и протекция незаконнорожденным отпрыскам иерархов — в Паргее тоже имеет место быть.
В общем, по сравнению со Степом Агния стояла на ступеньку повыше, но свою долю презрения и насмешек от обеспеченных сверстников тоже получала. Не удивительно, что два изгоя лучше понимали друг друга.
— Мы опять из нашего класса первые, Степ. — сообщила она, когда я подошёл. — Так ведь, Миха?
Сторож, сильно пожилой мужик, знавший всех учеников по именам и классам, добродушно улыбнулся и мелко закивал.
— Так и есть, Агнюша, так и есть. Вы уж проходите, не загораживайте проход, а то, вон, младшие идут и карета префекта едет.
Семьи многих школьников имели свои экипажи, а уж нанять носилки-то и вовсе могли почти все из них, но привозили на учёбу только Григория, ещё одного моего одноклассника. Не потому, что тот был увечный или ленивый. Отец просто подбрасывал его по пути на службу.