Изгой

«Что день грядущий нам готовит?». Довольно просто, подумалось мне. И я написал. Победитель конкурса коротких рассказов Ridero в номинации "Лучший рассказ — выбор подписчиков".Рассказ, изменивший мое привычное течение жизни. Бук-тизер "Красного течения" и первое произведение цикла "Рассказы из Газы".

Андрей Пантелеев

Андрей Пантелеев

Изгой

— Гаспар!

Я поднял голову с парты. Ох, как же болит! Еще и чернила отпечатались на лбу.

— Гаспар! Ты опять не спал всю ночь? Я же предупреждал тебя!

Растерев как следует лоб, в надежде унять боль, я ответил преподавателю, как всегда, неуверенно:

— Да, да… простите. Больше это не повторится, обещаю.

— Ты это уже второй месяц обещаешь! — мой смуглый кудрявый приятель решил похихикать надо мной. Вот сейчас тебе сделают замечание, вот и похихикаешь!

— Наки!

— Да, профессор? — приятель поднялся из узкой парты.

— Соблюдай рамки! — профессор посадил Наки на место, но отрываться с расспросами на мне не закончил:

— Гаспар, скажи пожалуйста, сколько нужно сложить "О", чтобы получить твердую "Z"?

Я не знал ответа на эту задачу. Не знал не потому, что не хотел. А потому, что не видел в ответе хоть какой-нибудь логики. Изо дня в день нам внушали, что три латинские буквы — покровители нашей судьбы, и мы должны подчиняться законам каждой из них. А если не будем — станем такими же, как унитарийцы, они же — блюстители разрухи и беспорядка. Вот только правда была в том, что ни те, что помешаны на латинице, ни те, что боготворят древнюю паучью символику, не желают нам достойной жизни. Мы для них — расходный материал, игрушки, что приносят прибыль и кормят самых сильных из них, богатых и обеспеченных. Кормежка происходит супом, что разлит в огромном котле на главной площади города «О» — на площади «V», когда-то названной «Площадью Победы (Виктории)».

— Ты не знаешь?

Я повертел головой.

— Что ж, а сколько необходимо сбить унитарийцев, чтобы наши танки наконец продвинулись к городу Костылев?

Мои глаза бегали по всему помещению. Проклятая комната, узкая, прямо как мышление всякого, кто со мной учится в ней. Тетрадки из туалетной бумаги, ненаточенные карандаши, парты с сидушками, сделанные черт знает из чего! А еще — бесконечный холод. Не столько из продуваемых окон, сколько со стороны одноклассников.

— Я не знаю.

— Ладно, кто поможет?

Остальное у меня не было сил слушать. Да и спать уже мне не шибко хотелось: просто представьте, какого это спать в помещении, в котором на тебя со всех сторон смотрят лысые дядьки с обрусевшими мордами и синяками под глазами.

Неторопливо я плелся домой. Мой путь был короток, но полон опасностей. Окутавшие двор пятиэтажек ряды гаражного кооператива с каждым днем обретали новые сюжеты и лозунги на бетонных и железных стенах. "УНИТАРИЙЦЫ = УБИЙЦЫ", "СЛАВА V". Конечно, оное повторялось, неоднократно. Кто, и зачем пишет все это?

Иностранцев активно вылавливали. Черные легионеры с латинской надписью «Pro mundi beneficio» избивали очередного ослушавшегося «Доктрины». Прямо на моих глазах. Страх приказал мне идти дальше.

Кирпичное наследие мирной эпохи светилось огоньками в запыленных окнах. Трехэтажный одноподъездный домик встречал меня, кожаная дверь раскрылась, раздалось мяуканье кошки, мать приветствовала меня. Холод остался позади.

— Гаспар, обед будет готов через час. Сделай пока что уроки.

К черту! Сами учите свою «Доктрину шовинизма»! — подумал я про себя. Кто надо — ответит!

Я уселся в своей комнате — единственном месте, свободном от латиницы. Единственное, на обоях через каждые полмиллиметра в строчку бежало одно и то же слово «SI». До чего мы докатились!

Каменный истукан смотрел на меня из дальнего угла. Когда-то на его месте стоял другой, поприятнее и красивше на вид, но его пришлось выкинуть. Ибо «не положено», как говорилось в «Доктрине».

— А может, не все потеряно? А дай-ка напишу об этом! Может и остальные так считают?

Помимо бесконечных повторений и перезаучиваний «Доктрины», на дом нам давали писать сочинения. На этот раз тема звучала «Что день грядущий нам готовит?». Довольно просто, подумалось мне. И я написал.

На следующее утро, после того как сопротивление унитарийцам формально закончилось, то есть так и не достигнув исходных целей (полный разгром и разоружение), я заметил обострившееся волнение в глазах всякого, кто сидел со мной в классе. Профессор выглядел так, будто сегодняшним утром он лишился всего нажитого, работы и денег. Ведь именно последнее было самым главным показателем успешности всякого законопослушного гражданина, верного последователя «Доктрины». И восхваление латиницы, как же без нее. Похоже, учащиеся и преподаватель были на грани разочарования во всем том, чем их кормили последние несколько лет власть имущие.

— Кто же? Как же мы? Я не понимаю! Они ведь говорили… — стонал в своем кресле наш безумный преподаватель.

— Профессор, можно, пожалуйста, я прочитаю свое сочинение?

Не проронив ни слова, он указал мне рукою идти к доске.

Я вышел. И все ахнули. Профессор перебил меня на полуслове:

— Гаспар, погоди, зачем ты нам детально описываешь вчерашний день?

Я отвел взгляд от текста и взглянул на аудиторию.

— Наверно, потому что он ничем не отличен от сегодняшнего? Те же двери, те же окна, та же серость, та же злость. Та же несправедливость!

Класс завопил.

— Предатель!

— Да как ты смеешь?

— Не нравится что-то, так вали вон из класса! И из страны!

— Эй, смотрите, а Наки тихонечко уселся, небось заодно с ним!

Эти, и множество других реплик отскакивали от одной стены класса к другой. Профессор, наконец, не выдержал, и попросил тишины.

— Немедленно прекратить галдеж! Гаспар, ты в своем уме? Ты зачем позоришь меня и своих одноклассников? Какие еще иностранцы? Какая тебе серость? Какая, наконец, справедливость?

— А вы считаете, что все справедливо?

— Я считаю, что справедливости на свете нет, и быть не может! Есть только путь, вселенское, к которому тянешься! А почему вы, юноша, говорите иначе, вот это мне совершенно непонятно. Вы что, не учили «Доктрину»? Дети, кто учил «Доктрину», назовите, пожалуйста, главный ее тезис!

С места поднялся Рабби, пухленький задира-расист (о его расизме никто «ничего не знал», точнее просто поощряли его отнюдь негуманные действия (издевательства над кошками и драки с чернокожими), особенно учителя, ибо негоже, согласно «Доктрине», «несогласным с латиницей жить на нашей земле, а еще работу «черным» у всех подряд отнимать»).

— «Удобства — это не к нам! Нам они не требуются!» — звонко процитировал пухляш начальные строки «Доктрины».

Все, за исключением меня и Наки, похлопали Рабби.

— Теперь ты вспомнил, Гаспар? Понял, что ты в меньшинстве против «Доктрины»? Такими мыслями, как у тебя, могут разбрасываться только унитарийцы, или откровенные предатели! Скажи мне, Гаспар, ты ведь против насилия унитарийцев?

— Я против насилия унитарийцев.

— А против ли нашего насилия?

— Против вашего и против всякого, что порождается власть имущими! Всякого, что порождается теми, кто вогнал нас всех в ловушку, кто указывает нам как жить! А в то же время купается в богатстве и роскоши! И призывает нас бороться за нее! Не ради нас, а ради них!

В классе снова возникло возмущение, но теперь не только Наки сидел молча и испуганно. Профессора бросало в судороги, он злился, дергался, рвал на себе волосы. Неминуемая утрата все большего числа покорных учеников приводила его в такую ярость, что он держался из последних сил, дабы не прыгнуть на меня. Практически никто его теперь не слушал, все были поглощены неожиданным содержанием моей речи: