Большие Надежды

– Не держи меня за дуру, Хант, – проговорила Лина.

Артур же медленно выпрямился и повернулся, сцепив за спиной руки. Он посмотрел на стоявшую перед ним до скукоты знакомую женщину и было в её взгляде нечто такое, отчего он насторожился.

– Тогда не веди себя так, будто у тебя интеллекта с два зёрнышка, – холодно сказал он.

Лина же лишь усмехнулась и покачала головой.

– Порой мне кажется, что это ты отупел.

– Забываешься, – прорычал Артур, но она сделала шаг и оказалась так близко, что можно было почувствовать чуть сладковатый привкус её дыхания. Это неожиданно раздражало. Вся Лина сейчас раздражала.

– Ты бежишь, Артур, – едва слышно проговорила она, и серые глаза чуть заметно прищурились. – Тратишь себя на ненужные мелочи, впустую геройствуешь, прикрываясь личиной самоназначенного долга. А ведь давно мог поставить точку. Ты гоняешься за языками пламени вместо того, чтобы искать источник огня.

– Поосторожнее, а то возьмёшь на себя слишком многое.

– Многое? Артур! Я создана быть твоей тенью. Что знаешь ты, знаю я. Что чувствуешь ты, чувствую я. И сейчас ты запутался. Это сострадание, Артур? Тыейсострадаешь? – Лина придвинулась ещё ближе, и её глаза распахнулись.

– Я исполнил свой долг и привёл предателя.

Она покачала головой.

– Нет. Ты всего лишь попытался очистить совесть. Думаешь, мне ничего неизвестно? Артур… – Лина протянула руку, мгновение поколебалась, а затем вдруг осторожно коснулась его щеки. И это было так странно. Обычно они никогда не тратили время на что-то подобное, ведь их отношения вообще не предусматривали любых проявлений привязанности или чувств. Да тех и не было. По крайней мере, он считал так до этого дня. – Я видела вас тогда в ложе. На приёме. Ты хоть понимаешь, что скажи я лишь одно слово, и Артур Хант сейчас сидел бы в соседней камере?

– Решила меня шантажировать?

– Нет… я…

Лина казалась растерянной, и Артур вдруг разозлился. Он убрал её руку и невольно поморщился, уловив знакомый приторный аромат кожи.

– Так почему промолчала? К чему вообще весь разговор? Если тебя что-то не устраивает, всегда можешь доложить Канцлеру. И не надо врать, что никогда бы такого не сделала. Ты делала и делаешь, Лина. Поэтому хватит этих кривляний.

– Кривляний?!

Она казалась оскорблённой, но Артур лишь презрительно хмыкнул и отвернулся. Он направился к дивану и подхватил брошенный туда в порыве усталости плащ, который давно следовало бы сменить на новый, но… Но… Но… Но… Оставаться здесь и выслушивать дальше непонятные сентенции Лины не было никакого желания. Однако она явно хотела продолжить разговор, потому что бросилась за ним следом и – немыслимое дело! – схватила за руку.

– Да что с тобой происходит? От кого ты бежишь? От себя? Отнеё? Оттягивать казнь не получится вечно, и тебе придётся перерезатьейгорло на глазах всего Города.

– Значит, я это сделаю.

– Разве? Ты же сам в это не веришь. Ищешь любой предлог, чтобы оттянуть неизбежное, но Канцлер не позволит. Посмотри на себя, насколько ты жалок. Очнись! Ты губишь себя… нас! Всё, что сейчас творится, похоже на какое-то дурацкое наваждение. Я не узнаю тебя.

– Будто когда-то пыталась.

– Ты твердишь, что Город превыше всего, но сам используешь его, как прикрытие. Ты врёшь ему, себе, Канцлеру, мне! Господи, Артур! Да просто отымей её, если тебе так это нужно. В камере, на улице, да хоть на кровати. Сделай это! Но потом выкини прочь, как поступают другие.

– Прекрати.

– Ты заигрался.

– Закрой рот!

– И я волнуюсь!

– Так перестань! ТЫ НЕ ЖИВОРОЖДЁННАЯ, ЧТОБЫ ЗАНИМАТЬСЯ ПОДОБНЫМИ БРЕДНЯМИ! – в бешенстве прорычал он, выдернул руку из хватки тонких, но сильных пальцев, и вдруг осёкся.

Не живорождённая… В памяти внезапно воскресло эхо оставшихся далеко-далеко голосов, и Артур зажмурился.

«Ты волнуешься?»

«До смерти и дальше…»

Повисла недобрая тишина. Казалось, Хант даже не дышал, пока то самое слово медленно добиралось до мозга.Живорождённая. Худшее из возможных оскорблений, которое вдруг обожгло рот и гортань. Оно, словно яд, пробиралось глубоко в голову и, когда ввинтилось туда, словно игла, Артур ощутил во рту пепел очередного пожарища. Своего собственного.

«А ты, похоже, действительно идиот, Артур. Столько гнева, экспрессии. Но почему? Потому что Лина посмела открыть при тебе рот? Смешно! Та другая была ещё более дерзкой. Тогда потому что была слишком настойчивой? Тоже навряд ли. Ну а раз так, давай, не юли. Признайся хотя бы себе, что причина в другом. Например, в том, что Лина действительно беспокоилась, но тебе это не нужно. И что ты хотел бы хоть каплю подобных эмоций, но не от неё. Ведь тогда всё случилось бы, наверное, иначе. Был бы хоть один шанс, что твоя живорождённая предпочла бы тебя, а не другого. И что сказанные ею слова оказались бы правдой. Ведь так, Артур? Ты поэтому так отчаянно злишься? Потому что считаешь, что предали не только Город, но и тебя? Господи, а ведь это и правда удивительно жалко…»

В горле неожиданно запершило, и стало тошно. Лина же явно не поняла, что произошло, и считала себя оскорблённой. Имела право, чёрт побери.

– Не живорождённая? – прошипела она, а потом неожиданно выпрямилась и высокомерно посмотрела на Артура. – Я смотрю, ты хорошо разобрался. Но позволь всё-таки тебя предостеречь. Позволь напомнить, что ты должен быть осторожен даже в своих собственных мыслях, потому что прямо сейчас Артур Хант слишком опасно запутался. И, знаешь, может, я и не живорождённая. Может, я чем-то отнеёотличаюсь и не могу ревновать. Только вот это вовсе не значит, что я не умею любить.

С этими словами она развернулась, а через пару мгновений громко хлопнула дверь. Артур же прикрыл глаза и медленно выдохнул. Ревность? Он устало провёл по лицу шершавой от шрамов ладонью, а потом беззвучно расхохотался. Безумие! Какое-то непонятное сумасшествие. Хант тряхнул головой, словно это могло бы помочь выкинуть из головы странные мысли, а потом пожал плечами. К чёрту всё это. Он накинул плащ и потянулся было к застёжкам, но вдруг замер.

Взгляд сам собой метнулся к закрытой двери, за которой скрылась Лина, и задумчиво застыл на украшавшем её геометрическом узоре. А что если… Что, если это действительно ревность? Могут ли искуственнорожденные чувствовать нечто подобное, если ген вдруг вернётся? Потому что, еслиэтотак… Если злость, которая бушевала внутри, когда Артур вновь и вновь перемалывал всё случившееся, была единственным, что удерживало на привязи дикий страх за жизнь одного конкретного человека… Если только благодаря этому, он ещё не предал окончательно всех и себя самого, снеся до основания Башню, то… Да. Артур Хант действительно ревновал. Отчаянно. До безумия. К жизни, которая отбирала у него Флор. К Джонсу. Да даже к Городу. И оставалось только понять: это внезапно проснувшаяся жажда собственности или нечто большее, чему пока в голове Артура не находилось названия?

Он зажмурился и вдруг понял, что затаил дыхание от неминуемости своих чудовищных выводов. Признавать не хотелось, но Канцлер, похоже, был прав. И ген – это вирус, который с упорством отборного яда однажды разрушит всё, что дорого Артуру. Уже разрушает. Правила, устои, каждую деталь, в которую Хант верил с рождения и по сей день. Так готов ли он тогда отступить, закрыть глаза и сказать самому себе, что ничего не было? Ни этих двух месяцев, ни разговоров, ни странных знаков от самого Города, который будто подталкивал его к Флор. Ни сумасшествия с бесконечным спасением, тревогой и невероятным, щемящим чувством нежности от ощущения чужого прикосновения.

Артур вновь посмотрел на закрытую дверь и понял, что да, так было бы проще и правильнее. А значит, прямо сейчас стоило пойти к Лине и забыть обо всём, даже о возможном предательстве, ведь вернуть прежнюю жизнь казалось для живущего по закону Артура Ханта единственно верным. И, чёрт возьми, он даже успел сделать пару шагов в сторону спальни, прежде чем резко остановился, а затем стремительно покинул покои.