Большие Надежды

– Ублюдок! – прорычала Флор и со всей силы шарахнула дверью, отчего закалённое стекло пошло трещиной. Ай, да плевать! – Ублюдокублюдокублюдок! УБЛЮДОК!

Её крик многократно отразился внутри круглого зала, превратившись в невнятный сгусток из отчаяния и бессильного гнева. Глаза защипало, и стало так больно, что бешенство Флор вспыхнуло с удвоенной силой.

– Вот ведь тварь, – прошипела она, растерянно оглядываясь по сторонам, словно хотела найти Ханта прямо сейчас и свернуть ему шею. О! Это Флор сделала бы с большим удовольствием.

Внутренности сжались в тугой комок, от которого стало трудно дышать, но она упрямо втянула ставший враз густым воздух сквозь плотно сжатые зубы. Это она ему не простит! Ни за что и никогда! Флор зарычала от бессильной досады и краем глаза заметила, как подошла к двери тридцать первая. Видимо, она собиралась о чём-то сказать, но слушать её не было сил. Тело и душу разрывало от желания заорать и избить чем-нибудь Ханта, хоть как-нибудь выплеснуть злость, и ни в чём не повинная девчонка, чей живот уже был больше её самой, вряд ли могла в этом помочь. Ради бога!

На задворках бившегося в агонии неверия разума Флор понимала, что в ней говорят ужас вперемешку с едким чувством полнейшей обречённости. Право слово, они с самого рождения все здесь приговорены. Но ведь не так! Не настолько бесчеловечно! И, знакомо вытерев рукавом нос, отчего из груди вырвался истерический всхлип вперемешку с каким-то едким смешком, Флор оскалилась, после чего развернулась и стремительно направилась к выходу.

Пускай она бессильна что-либо изменить. Пускай её затея обречена на провал, но прямо сейчас ей жизненно важно посмотреть Ханту в лицо. Увидеть его глаза, чтобы окончательно убедиться, какая он тварь. Потому что только напрочь лишённое души существо могло поступить так жестоко – хладнокровно отправить в плавильные печи четырёх человек, которые не просто… кожаные оболочки! Не убийцы, мятежники или отжившие своё старики! А люди! И внутри их тел, было ещё кое-что! Тот, кто не виноват, что получился не идеальным. Что эксперимент ублюдочной Мессерер пошёл не по плану! О, эти двое точно друг друга достойны! Но человек не машина…

– Мразь, – всхлипнула она.

Впервые в жизни шрам внизу живота мерзко заныл, и Флор споткнулась, понимая, что всё-таки плачет. Не от жалости к безымянным подопытным. Не от сочувствия или какого-нибудь сострадания. А от безысходности. Кажется, у неё не было больше сил бороться с бездушностью этого Города. К чёрту всё это. К чёрту Стивена с его безумными планами. К чёрту амбиции, Руфь, Герберта, Джуд и всех остальных. Она больше не может! Не хочет! Она откажет Ханту в сотрудничестве, и пусть он делает с этим, что хочет. Четвертует её, перережет глотку прямо на площади или молча прикопает где-нибудь в земельке Теплиц. Плевать! Уже всё равно. Ей терять нечего.

Флор тряхнула головой и попыталась унять ставшие бесконтрольными всхлипы, от которых она задыхалась. Без толку. Похоже, организм тоже окончательно задолбался, и значит, пора всё закончить. Но сначала она заставит Ханта снять маску!

***

Артур стоял у самого края большой платформы, нависавшей над ровными рядами яйцеобразных инкубаторов, и пытался вникнуть в речь одного из лаборантов. А тот, словно нарочно, сыпал специфической терминологией и не делал поблажек, что стоявший перед ним Хант имел лишь общие познания о геноме. Здоровый минимум, который в Академии считали достаточным, чтобы отличать живорождённых от селективных. Артур скосил взгляд на своего сопровождающего и нахмурился.

Молодой парнишка лет двадцати был носителем отборного гена, неплохих способностей, но, похоже, отчаянно волновался. Из-за этого каждое его новое предложение начиналось с утомительного «так вот», после чего шла очередная зубодробительная формулировка. Хотелось дать лаборанту хорошенький подзатыльник и заставить говорить по-человечески, но Хант не мог. Как бы ему ни хотелось, это было непрофессионально, а значит, придётся слушать этого индивида, пока тот не выдохнется.

Чёрт!

Ему нужна Мэй. Вот прямо сейчас. Сию же минуту. Уж она бы наверняка сразу отделила ядро смысла от выспренней болтовни. У этой девчонки вообще страсть к прямолинейности.

Артур криво улыбнулся, едва ли не впервые осознанно радуясь почти приросшей к лицу маске. Да, Мэй была бы сейчас как нельзя кстати. Однако та до сих пор не появилась, и где-то на краю сознания мелькнула тревожная мысль, что следовало бы дождаться её, прежде чем принимать окончательное решение, но Хант лишь пожал плечами. Время вышло, и очередные попытки бегать за Мэй, вызвали бы новые вопросы у Канцлера. Артур поморщился от воспоминаний об утреннем разговоре и попытался сосредоточиться на словах этого… этого… Чёрт. Как его звали?

Он так и не вспомнил. А тем временем лаборант повёл его в следующее помещение, откуда открывался потрясающий вид на большой зал, заполненный нежно-розовым свечением. Хант на мгновение задержал дыхание, а потом огляделся.

Больше всего Генетическая Ферма напоминала поле цветов. То, каким его изображали на картинках в той приснопамятной галерее Суприма – ровное, почти бескрайнее, чья далёкая часть сливалась в единый оттенок. Индикации у заполненных капсул нежно мерцали, и в полумраке одного из «зубов» Ханту казалось, что они едва заметно качаются будто бы на волнах. Здесь было тепло. Даже жарко. Так было легче поддерживать нужную температуру для эмбрионов, и Артур невольно повёл плечами, чувствуя, как липнет к шее жёсткий ворот защиты.

– Так вот, мы можем подобрать вам ряд образцов из тех, что сейчас находятся в стазисе.

– Мне нужно полное совпадение по всем параметрам, чтобы исключить возможность спонтанных мутаций или нарушений генома.

– Мы сделаем. – Молодой человек подобострастно склонил голову, и Хант мысленно скривился.

– В прошлый раз, вы тоже обещали, что проблем не будет. – Артур перевёл взгляд с побледневшего лица на видневшиеся под ногами капсулы с эмбрионами. Интересно, сколько из них будет предателей?

– Это досадное недоразумение. Так вот теперь мы будем отбирать тщательнее.

– А до этого отбиралине тщательно? – слегка насмешливо спросил Хант и повернулся обратно, глядя сверху вниз на покрасневшего лаборанта.

– Нет! Мы всегда работаем на благо Суприма! Город превыше все…

– Но лишь один из пяти образцов в итоге отвечает заявленным стандартам.

– Человеческий организм склонен к динамическим изменениям. И так вот индивиды XX всегда будут более приспособленные, чем… – Парень окончательно сбился и всплеснул руками. – Вы должны понимать, всего учесть невозможно!

– Мне казалось, в этом и состоит ваша работа, – с лёгким смешком поинтересовался Хант, которого это начало забавлять.

– Да, но…

– Но?

– Евгеника как гражданская наука достаточно нестабильна. Приходится учитывать много факторов, и совершенно непросчитываемую эмоциональную составляющую живой инкубационной системы. А это, в свою очередь…

– Так уберите её, – перебил Хант и посмотрел на удивлённо замолчавшего юношу.

– Что?

– Уберите эту эмоциональность. Вы смогли избавиться от гена сострадания, значит, сможете и от остального. Я прав? Как там говорится… Нет эмоций, есть покой.

– Да, но… Возможны риски. Неизвестно, как это может повлиять на будущие поколения.

Неожиданно Хант резко наклонился к лицу лаборанта, отчего тот прервался, и процедил:

– Кто здесь генетик? Я или вы?

– Я, но…

– Так делайте свою работу! – рявкнул Артур. – Потому что моя – разбираться с последствиями.

– Д-да, господин Хант, – пролепетал испуганный мальчишка и хотел, видимо, сказать что-то ещё, но тут за тяжёлыми стеклянными дверями, которые отделяли Ферму от остальной части здания, послышался шум.

Сначала это был просто грохот, словно что-то упало, однако затем Хант смог различить приглушённые голоса. И когда те достигли своего апогея, медленно выпрямился, сложил руки за спину и слегка склонил голову набок, приготовившись к неизбежному. И оно, конечно, не заставило себя ждать. Флоранс Мэй его ещё ни разу не подвела.