Большие Надежды

Дурацкая мысль мелькнула и тут же исчезла, когда пальцы инстинктивно чуть сильнее стиснули рукоять, но на этом всё.

– Ты глупец, – тем временем медленно проговорил Канцлер, подходя ближе. – У тебя было столько возможностей проявить свою суть, но ты по-прежнему выбираешь раболепное служение. Прямо как в забытой поговорке. Тупо сковано – не наточишь; глупо рожено – не научишь.

Артур промолчал. Он не видел смысла реагировать на намеренные оскорбления и лишь сардонически приподнял левую бровь.

– Глупо рожено?

– Зачем ты пришёл? – холодно поинтересовался Канцлер. – Знаешь же, что пути назад нет. Если уж выбрал постыдное бегство, то стоило бежать не оглядываясь, как это, видимо, привыкла делать твоя подружка. А потому я спрашиваю тебя: зачем вернулся? Совесть? Честь? Страх?

Он опустил оружие и обошёл Артура, с таким равнодушием перешагнув разбросанные бумаги, словно не было только что в этом кабинете ни попытки переворота, ни почти совершённого убийства. Всё было решено. И чья-то смерть сегодня – его или Канцлера – станет естественной неизбежностью. Вопрос лишь в том – чья. И почему-то развеселившись небрежности к собственной жизни, за которую ещё совсем недавно смел упрекать Флор, Артур сцепил за спиной руки в привычной, но уже опостылевшей позе «спокойствия». Клинок мягко скользнул в ножны вдоль позвоночника. И услышавший этот знакомый звук Канцлер остановился, нахмурился, а потом обернулся.

– Не-е-ет. Уж чего-чего, а страха в тебе нет, – пробормотал он, наверное, впервые столь осмысленно разглядывая стоявшего перед ним Артура. – Неужели вспомнил о чувстве долга?

– Я хотел поговорить.

– Чтобы слушать, мне сначала стоит понять кто передо мной. Верный Каратель и мой Советник или предатель, который сделает исподтишка своё дело, а потом позорно сбежит? Что скажешь на это?

– Что для ответов вам стоит посмотреть в зеркало, – процедил Артур, заслужив в ответ раздражённый взгляд, однако Алекс Росс промолчал. Он перевёл взгляд на тёмные окна, за которыми мёртвой темнотой лежала над Городом предгрозовая ночь, а затем едва слышно хмыкнул.

– Быстро же ты нахватался дерзостей от этой девчонки.

– Дело не в ней.

– Да неужели? – неожиданно резко спросил Канцлер. Он упёрся кулаками в резное дерево своего стола и наклонился вперёд, теперь уже впиваясь взглядом в лицо Артура. – Так, может, и Стеклянный Куб на площади не пустует? Может, мне показалось, что сегодня в полдень глава Карательной службы нарушил клятву, выставив весь Канцеляриат на посмешище? И, может быть, мне следует прямо сейчас выглянуть вот в это окно и проверить? Что скажешь? Молчишь… Ну так знай, что если это не так, то ярекомендуютебе попридержать свою наглость и…

– Нет, – просто отозвался Артур, прерывая гневную речь.

В следующий миг он вынул из кармана потрёпанный лабораторный журнал, который аккуратно положил на стол. И Канцлер, что настороженно следил за каждым движением, бросил было небрежный взгляд на выцветшую надпись, но вдруг поджал губы, а потом медленно опустился в своё кресло. Артур холодно улыбнулся.

– Обсудим.

Он не спрашивал. Это был тот самый факт, от которого не сбежать, потому что стоило только Канцлеру попробовать отвернуться, как около его лица замерло чёрное лезвие. То самое, которым он ещё недавно целился в горло своему сыну.

– Не так быстро, – тихо проговорил Артур. – Я не убью тебя, пока не получу пару ответов.

– Думаешь, я стану говорить?

– Выбора нет, – с кривой ухмылкой процедил Хант.

Они молча смотрели друг на друга, наверное, целую минуту, прежде чем Канцлер сцепил перед собой руки. И увидев это, Артур легко крутанул в руке клинок, прежде чем протянул его рукоятью вперёд. Он отдавал оружие не из-за чувства неведомой справедливости, просто в нём уже не было смысла. И Канцлер отлично понимал это, когда демонстративно положил его перед собой.

– Пытаешься поиграть в благородство? – надменно поинтересовался он.

– Нет, – хмыкнул Хант.

– Тогда тебе стоило убить меня сразу.

– Бесспорно, – согласился Артур, оглянулся и с противным скрежетом подтащил стоявшее поодаль кресло. Усевшись в него, он закинул ноги на расположившийся рядом небольшой столик, где стояли какие-то уродливые фигурки. Их он одним небрежным пинком сапога с грохотом отправил на пол, а потом вновь посмотрел на Канцлера. – Ты обязательно сдохнешь. Но не от моей руки.

– Неужто решил испробовать на вкус сыновьи чувства? – раздался смешок, но тут же стих, когда Канцлер наткнулся на совершенно равнодушный взгляд.

Артур смотрел на человека, к которому обязан был чувствовать хоть что-то после всех этих лет, но, к собственному удивлению, не ощущал ничего, кроме презрения. Перед ним сидел убийца, и было глубоко всё равно, сколько процентов одинаковой крови текло в их телах. Поэтому он ровно и совершенно искренне произнёс:

– Мне искренне наплевать на тебя и твою жизнь; наплевать на совесть, которая вряд ли очнётся; и плевать, как быстро мы оба сдохнем. Но я обязан дать тебе шанс объясниться.

Последовало молчание, а потом Канцлер холодно произнёс:

– И в чём же я, по-твоему, должен оправдываться?

Артур склонил голову набок, а потом оскалил зубы в подобии радушной улыбки.

– Ни в чём. Я задам тебе всего лишь один вопрос.

Он замолчал и задумчиво подпнул последнюю, чудом устоявшую на столике фигурку, прежде чем поднял взгляд и едва ли не по слогам проговорил:

– Что ты почувствовал в тот момент, когда я перерезал горло Руфь Мессерер?

И снова глухая тишина опутала кабинет. Она словно истекла из самих стен, опутав руки и ноги сидевших напротив друг друга то ли врагов, то ли тех, кому в истории ещё не существовало названия. Оно обязательно появится позже, когда всё закончится; когда высохнут слёзы; когда впитается в землю тёплая кровь; когда отзвучит последняя из сирен. Ну а пока отец и сын, учитель и ученик слышали только шум внезапно обрушившегося на Город ливня. Тот долбил в окна, смывая осевшую на стекле, стенах и улицах пыль. Изо всех сил Город пытался дать знать, что тоже хотел услышать ответ. Артур перевёл взгляд в окно и заметил, как Канцлер поступил так же. Значит, он тоже чувствовалэто.

– Ну так? – наконец разорвал тишину Артур.

– Ничего. Я не почувствовал ничего.

Ответ прозвучал, а вслед за ним раздался треск прокатившегося над Городом грома. Хант поднял бровь и ехидно хмыкнул.

– Лжешь.

– Это тебя не касается…

– Хватит! – неожиданно проорал Артур. И под звуки нового, ещё более сердитого грома, он вскочил и стремительно перегнулся через стол. – Ты врёшь. Каждую секунду своей жизни обманываешь всех: себя, людей, Город. Ты настолько погряз в собственном вранье, что уже не знаешь, где правда, а где навязанный самому себе вымысел! Ты изолгался так сильно, что сам запутался. Но хватит… ХВАТИТ!

Он резко замолчал, в последний раз в бешенстве взглянул в ничего не выражавшие серые глаза, которые так сильно – и теперь это было так очевидно! – походили на его собственные, а потом отстранился. Артур медленно обошёл стол и замер у Канцлера за спиной, вслушиваясь, как беснуется буря.

– Никогда не поверю, что ты действительно хочешь этого – уничтожить Город. Что всем смыслом твоего существования стала лишь жажда власти. Над кем? Над кучкой нерадивых церковников, что плетут заговоры у тебя за спиной? Над людьми, которые лишь необходимая для продолжения хоть какой-нибудь жизни безвольная биомасса? Над твоим же Канцеляриатом? Неужели всё, чего ты хочешь от жизни – это занять место Суприма и стать единым вождём и символом? Ради чего? Ради записи на табличках истории? Ради иллюзии значимости? Ради…

– Ради тебя.

Голос Канцлера был спокоен, а ещё настолько сух и прост, что Артур было прервался, но потом до побелевших костяшек вцепился в спинку высокого кресла и наклонился прямо к уху Алекса Росса. Назвать его отцом Хант не мог даже мысленно.

– Что ты сказал? – процедил он едва слышно, но Канцлер не шелохнулся и по-прежнему изучал собственные руки, в которых крутил тонкий нож.