Аромагия. Книга 2

Может быть, всему виной воспоминания о поцелуе Исмира? До сих пор Ингольв был единственным мужчиной, которому я позволяла такие вольности. Сначала я его безумно любила, а потом не видела смысла менять шило на мыло. Я не питала иллюзий: «спасать» меня от влиятельного полковника Ингольва никто не собирался. А вот поиграть с огнем, закрутив интрижку со мной за спиной мужа, многие бы не отказались. Но брезгливость не позволяла мне принять эти «чувства».

И как теперь вести себя с Исмиром? Я мерила шагами свою лабораторию. Надо думать, лучше всего сделать вид, что ничего не случилось. Оставалось только надеяться, что я сумею держаться как ни в чем не бывало… Только отчего же я так нервничаю сейчас?

Поэтому, признаюсь, робкому стуку в дверь я искренне обрадовалась. Пусть глупо сбегать от тяжелых мыслей, в тот момент мне требовалась передышка.

– Входите, не заперто! – крикнула я, гадая, кому могла понадобиться в такую рань. При серьезных болезнях и острых состояниях лучше посетить врача. Травы действуют медленнее уколов.

Менее всего я ожидала увидеть маленького человечка, сжимающего в заскорузлых пальцах шляпу. Негромкая симфония травяных ароматов, навсегда пропитавших не только его одежду, но даже кожу и волосы, безошибочно указывала на его профессию. Мята, чабрец, тимьян, ромашка – словно ласковое дуновение теплого ветерка.

– Здравия вам желаю, госпожа, – поклонившись, проскрипел человечек.

– И вам здоровья, Палл, – оправившись от удивления, приветливо произнесла я. – Что вас привело ко мне?

Он залился краской, отчего его светлые волосы, казалось, стали еще ярче.

– Я… – Он закусил губу, потоптался на пороге и наконец попросил тихо: – Мне нужна ваша помощь, госпожа.

– Помощь? – искренне удивилась я. До сих пор мне вообще не доводилось видеть, чтобы Палл выходил из оранжереи. Даже нуждающиеся в починке вещи (а он мастер на все руки) ему доставляли наверх. Палл давно сроднился со своими растениями, разговаривал с ними, словно с детьми, и казалось, сам стал частью оранжереи – как установленные возле дорожек декоративные фигуры. – Что-то с садом? Вредители?

– Нет! – Палл мотнул головой и произнес со странной нежностью: – Это все моя дочка, госпожа!

– Дочка?! – переспросила я, с искренним удивлением глядя на него. Мне казалось, что только бесконечно одинокий человек мог с такой нежностью относиться к растениям. К тому же до сих пор Палл никогда не упоминал о семье. Но многослойная, густая и теплая ваниль не оставляла сомнений в его искренней любви к девочке. – Разве вы… Впрочем, что это я? Конечно, я сделаю для вашей дочери все, что в моих силах. А теперь присаживайтесь и рассказывайте.

Он благодарно кивнул и с опаской устроился на самом краешке стула. Я сложила руки на коленях и чуть склонила набок голову, демонстрируя свой интерес.

– Моя девочка, – начал Палл с волнением, – служит горничной у барышни Сигнё. Ну то есть у ее родителей, конечно!

– Постойте, – перебила я. – То есть ваша дочь уже взрослая?

– Да, – кивнул он, явно не понимая, что меня так удивило.

– Извините. – Я жестом предложила ему продолжать. Отчего-то мне представлялась маленькая девочка, прячущаяся в зарослях жасмина, а не взрослая девушка.

– Ну вот. – Палл нервно мял в руках шляпу. – Барышня была ею довольна, даже обещала взять в личные камеристки, как выйдет замуж…

Последнее он сообщил с явной гордостью. Я внимательно слушала, недоумевая про себя, какое все это имело отношение ко мне.

– И в чем, собственно, состоит проблема? – не выдержала я, когда он замолчал.

От него пахло крапивой – стыдом и болью.

– У моей девочки – ее зовут Гердис – есть поклонник. Он даже приходил знакомиться, такой воспитанный паренек! Разрешения просил на ухаживание, как у отцов и дедов наших принято было!

– Понятно, – вставила я, стараясь его подбодрить, потому что Палл, казалось, вытаскивал из себя слова как занозу.

– Он хороший мальчик! – снова с жаром заверил меня Палл. Пахло от него в этот момент странно. Словно разномастные отрезы ткани: льняное полотно базилика, легкий газ кудрявой мяты, тяжелый бархат ветивера, колкая шерсть лимонной травы…

– Не сомневаюсь, – согласилась я. – И что же поменялось теперь?

– Он… – начал Палл, запнулся, гулко сглотнул и признался шепотом: – Он начал требовать от моей девочки… непристойного!

– Хм… – Под «непристойным» заботливый отец может подразумевать и вполне невинные поцелуи. – Что именно?

– Всякое, – туманно объяснил он, не поднимая глаз. – Такое, что только муж от жены может требовать!

– И чего вы хотите от меня? – спросила я напрямик.

– Что-нибудь такое… – Палл помялся и закончил обтекаемо: – Чтоб его отпугнуть!

– Отпугнуть? Или успокоить… пыл? – уточнила я.

В первом случае выбор широк: мало ли составов, имеющих невыносимый для мужчин аромат! Взять хотя бы масло нима – непередаваемая вонь подгнившего лука и прелого чеснока способна изгнать из спальни любого мужчину. Во втором случае к подбору придется отнестись куда тщательнее.

– Успокоить, – определился Палл, подумав.

Кажется, в его сознании не укладывалось, что некоторые хорошие и добрые люди в интимной жизни способны на всякое. Хотя в целом его волнение за судьбу дочери я вполне понимала. Что, если этот юноша, получив желаемое, на девушке не женится? Ведь у нее может родиться ребенок, а это несмываемый позор. Кстати, нужно заглянуть к госпоже Бергрид и справиться о судьбе несчастной гувернантки. За всеми треволнениями последних дней я совсем позабыла о своем обещании.

– Госпожа, я… я по гроб жизни буду вам благодарен!

– Пока не за что, Палл, – отмахнулась я. – Послушайте, сначала мне нужно увидеть вашу дочь и немного с ней поболтать. Вы сможете это устроить?

– Смогу, – подумав, согласился он. – Думаю, барышня ее отпустит. Только вечером.

– Замечательно, тогда сегодня после ужина я буду ее ждать!

– Спасибо вам, госпожа! – Палл вскочил и глубоко поклонился. Его окружал ликующий апельсиновый аромат. Такое доверие к моим способностям даже немного пугало. – Вы так добры!

– Думаю, вам следует поспешить к дочери, – предложила я с улыбкой.

Он судорожно кивнул и, еще раз поклонившись, буквально выбежал прочь.

Я задумчиво проводила его взглядом. А ведь я не так мало времени проводила в оранжерее, нередко разговаривала с Паллом, но даже не имела представления о его семье! Неужели я настолько эгоцентрична, невнимательна, замкнута? Думать об этом было неприятно, но доля правды в этом имелась. При всей моей чувствительности к запахам и к эмоциям окружающих много ли я в действительности обращала на них внимания? Не превратились ли для меня люди во флаконы с духами – любопытные, но неживые?

Встряхнув головой, я постаралась отбросить неприятные размышления. Что толку мучить себя пустыми рассуждениями?.. Лучше заняться уборкой: расставить по местам бутылочки и баночки, перемыть посуду, навести порядок на полке с готовыми заказами.

Иногда мне кажется, что некоторые вещи обладают своим собственным разумом и умеют прятаться. Ничем иным я не могла объяснить притаившийся за диваном флакончик с маслом ромашки или, скажем, вечно теряющиеся пары к перчаткам.

Обнаружив задвинутую за кресло бутылку вина, я даже не удивилась, благо помнила, как ее отобрал у меня Петтер. Я машинально откупорила пробку, понюхала… и замерла. В густом сладком аромате винограда, приправленном острой ноткой спирта, пробивались знакомые орехово-травяные нотки…

Идентифицировать примесь не составило труда. Как можно было сразу не заметить?! Впрочем, вкус и запах напитка вчера очень мало меня интересовали.

Выходит, столь сильное опьянение не было случайным. Теперь оставалось только благодарить Петтера, который не позволил мне больше пить.

Я так и замерла с бутылкой в руках, полностью погрузившись в размышления, а потому не слышала ни стука, ни скрипнувшей двери, ни шагов.

– Дама, выпивающая в одиночестве, да еще в столь ранний час… Не находите это несколько… вульгарным? – со странной смесью заботы и насмешки поинтересовался кто-то.