Страница 30 из 55
Козлы. Гравюра. Палеолит
Рассказчик, человек средних лет, сообщил следующее: — У нас много, страсть как много разных былей и небылиц знают старики и старухи. Чему верить, чему нет, я-то не знаю, но вот то, что знаю, скажу. Начну с примет разных. Вот как раз к месту будет. Ты сидишь в чуме, ноги вытянув, вместе их сложив. Никакой бабе нельзя перешагивать через них, а то порча для нее будет али замуж за тебя ей идти надобно будет. Или еще того хуже. Нельзя бабе сеть латать или вязать, когда мужики в лес-тайгу пошли на охоту или на рыбалку. Баба здесь, в чуме, сеть трогает, а мужик тама, в тайге или на воде, запутается, со следа сойдет, а то и сгинуть может. Вот недавно так и было. Слыхивал, у сургутихинских есть славный охотник Дагай. Поехал он на рыбалку, а баба по глупости решила, от безделья, что ли, сеть одну перебрать, где дыры затянуть, где прорехи довязать. Она возится с сетью, соседи ей говорят: «Не ладно это, муж твой, чай, на промысле, а ты ему мешаешь!» Она и ухом не повела. А там на реке, в тайге, Дагай ружье дернул, сеть его запутала и выстрелила ружьем-то в Дагая. Вот и сгинул охотник славный и человек хороший.
Реконструкция рисунка колдуна. Палеолит
— Да не сгинул он, подраненный только был, а сейчас уже на поправке.
— Соврали, значит, люди, но это хорошо, что он живой, а все остальное так и было. Если бы баба не мешалась с сетью, если бы, как еще говорят, кто-то не наслал из тамошних на него порчу, ничего бы не было.
Какую еще порчу? Уже не то ли, что говорил дед Матвей, рассказывая о свинцовом человечке? Так мне и не удалось это выяснить. Ясно было одно, что и сейчас, во второй половине XX века, люди часто намерены связать события, никак не связанные, дабы получить простой ответ о причине случившегося. Вот и рождается суеверие о возможностях на расстоянии влиять на судьбу людей то ли действием на какой-то предмет, то ли словом.
В том далеком от нас по времени мире, где все происходившее вокруг воспринималось как проявление силы и могущества неведомых духов, человек должен был найти возможность либо влиять на них, управляя духами, либо защищать себя и близких своих от тех сил, которые он не понимал, не осознавал. В том мире, представлявшем нереальность реальностью, фантастику — былью, формы влияния на духов и защиты от них также выступали в фантастических образах, в фантастическом обличье.
Вся совокупность таких фантастических влияний на духов и есть магические представления и магические действия, проявившие себя прежде всего в двух ипостасях: в магии заразительной и магии охранительной. От этих двух типов отпочковались со временем конкретные виды магических представлений и действий, имеющих целью возжелать и получить желаемое или предупредить и обезопасить себя, свой род, свое племя от подобных же поползновений и желаний противной стороны. Появились магия охотничья и вообще промысловая; магия любовная и особо свадебно-обрядовая; магия лечебная и специально-родильная; магия вредоносная и как вариант колдовская; магия аграрная и внутри ее — магия посевная; магия половая и как частный случай магия плодородия, желаемый результат которой — увеличение мужского потомства.
Случилось так, что все многообразие человеческого бытия, все явления общества и окружающей природы могли попасть, с точки зрения нашего далекого наблюдательного предка, под сверхъестественное воздействие магических действий. Как бы мы ни называли магию, любовной или аграрной, лечебной или охотничьей и так далее, мы должны согласиться с тем, что генеральными назначениями воображаемого сверхъестественного приема являются всего два: активное — заразительное действо и пассивное — охранительное.
Высокий и толстоствольный кактус, ощетинившийся своими отростками с твердыми иглами, стоял на небольшом холмике в песчано-каменистой долине. От него начиналась тропа к селению индейцев-хопи Шуэр, расположенному на склонах видневшейся вдали горной гряды. На языке хопи Шуэр означало «Красные глаза». По местному преданию, первопоселенцы пришли сюда ведомые Кумпой — военным вождем.
Место для селения было выбрано удачно. Невысокая горная гряда вставала над долиной в междуречье. Обе реки, которые индейцы называли Большой и Быстрой, в весеннее половодье разливались, затопляя долину, насыщая поля влагой и илом. Близость рек позволяла быстро строить отводные каналы и даже в засушливый период рассчитывать на орошение полей. Но довольно часто в знойное лето, когда само небо жгло, как жжет солнце, реки мелели, и только дождь мог напоить их, а они — отдать влагу полям кукурузы, бобов и тыквы.
Казалось, вода, неукротимая весной, сметающая все на своем пути, сшибающаяся из двух источников в один сплошной, широко распластанный поток, летом уходила на долгий отдых или залегала в спячку. Люди молили о дожде, люди взывали к воде, но трудно было добудиться, достучаться до куда-то исчезнувших бурных потоков. В раскаленной долине весенний паводок вспоминался как невероятная сказка о славных и добрых днях.
Вот и сейчас Нафа остановился на холмике с высоким кактусом и, озираясь вокруг, вспоминал, как всего несколько лун назад именно здесь застал врасплох его весенний поток, понес к горной гряде и по счастливой случайности, а вернее, по воле духа — хозяина обеих рек выбросил бездыханным у подножия, рядом с первой террасой селения Шуэр. Так было совсем недавно, но уже много дней свет сменяется тьмой, а небо пышет жаром, по его побелевшим от жары просторам не катится ни единого облачка.
Давно нет дождя в селении Шуэр. Сохнет кукуруза, желтеют длинные плети тыквы, вянут листья бобов. Давно нет дождя в селении Шуэр, и Нафа — один из десяти мужчин, назначенных касиком Пачири, старейшиной селения, в помощники его делам, — должен найти дождь, должен дать воду полям.
Четыре дня назад, будучи не в состоянии видеть просящие взгляды сородичей, ждущих от него чуда, Нафа покинул селение и пошел через долину к соседям — индейцам племени зуни. Их также жгло солнце, их поля также были без воды. Может быть, соседи что-то придумали?
Нафа возвращался домой не торопясь. Не торопился он и потому, что не узнал, не увидел ничего нового, и потому, что было очень жарко и быстрый шаг перехватывал дыхание. Свои длинные волосы, обычно стянутые на макушке в тугой узел, перевязанные кожаной тесьмой, он распустил, рубаху скинул и шел в одном кожаном переднике да в разбитых камнями и временем мокасинах, чтобы не жечь ступни.
Нафа стоял у кактуса, смотрел на свое селение. Его не было видно отсюда, его можно было угадать по изломанной линии в сплошной серо-бурой окраске гряды. Хопи, как и зуни, сооружали свои жилища из кирпича или глины, смешанной с соломой или стеблями кукурузы и бобов, и красили известкой в белый цвет.
Селение Шуэр расположилось довольно удобно. Горная гряда, на которой разместилось селение, в половодье возвышалась над потоком, склоны были податливы для устройства искусственных террас-площадок, где индейцы сооружали свои одноэтажные дома с плоскими крышами. Дом стоял над домом, нередко плоская крыша нижнего ряда домов использовалась как площадка для игр и отдыха живущих выше.
Нафа смотрел на дальние горы и думал о том, что же он скажет касику Пачири, что скажет всем сородичам? Они ждут от него одного — простого и ясного ответа, когда будет дождь в селении Шуэр и на полях, принадлежащих его жителям?
Нафа смотрел на горы, медленно оглядывая небосклон, пытаясь найти в его безбрежной белесой синеве ответ. Но нет ответа, и нет желания торопиться домой. Нет желания, но идти нужно, но надежду вселить нужно. Нафа вздохнул, откинул упавшие на лицо волосы, перекинул рубашку через плечо, поправил мокасины и тронулся в путь.