Страница 5 из 26
Огромная фигура Ломоносова с черным от гари лицом возникла над суетившейся толпой.
— Не ахать надобно, а спасать вещи нижних этажей, где нет пламени.
Следом за Ломоносовым люди бросились в здание и стали выносить шкафы, станки. Распахнули окна. Прямо в сугробы полетели книги, костюмы разных народов, чучела, приборы, монстры и идолы.
Пожар затихал, когда появился Шумахер. Бледный от страха, он ходил вокруг разбросанных на снегу вещей и беспомощно разводил руками.
— Ну что, управитель, доволен своими распоряжениями? — гневно бросил Ломоносов. — Ты вселил людей, ты наибольше повинен в случившемся.
Шумахер не слушал или не слышал его. Его мысли сейчас занимало одно, как скрыть от двора, сената, публики истинный ущерб, причиненный пожаром. Он оглянулся на здание. Ветер медленно разгонял дым. Из серо-белой пелены отчетливо вставало обгорелое здание с рухнувшей башней и уничтоженными верхними этажами крыльев. Шумахер вскочил в карету и не крикнул, как всегда, отрывисто, а прошептал:
— Скорей к графу!
Граф только что кончил утренний туалет и был не в духе. Меньше всего он был расположен принимать кого-либо, а тем более Шумахера, докучавшего просьбами о своих многочисленных родственниках. Разумовский хотел было сказать лакею, что он никого принимать не будет, как вбежал сам Шумахер.
— Ваша светлость, беда, сгорела Кунсткамера!
Граф от неожиданности уронил флакон, который держал в руке, и резко схватил рухнувшего на колени управителя за плечо:
— Как сгорела, мерзавец?
Шумахер понял, что хватил через край, и уже более спокойным голосом проговорил:
— Ваша светлость, не совсем, чуть башню поврем лило да крылья, но все вещи драгоценные спасены. Пожар был не сильный, ваша светлость.
Разумовский облегченно вздохнул и присел на стул.
— Ну и напугал же ты меня. Да что ты валяешься, сядь и расскажи толком.
Шумахер решил теперь ничего не скрывать и все выложил и про вещи с галереи и про глобус. Граф нахмурился. Выслушав управителя, помолчал, а затем решительно отчеканил:
— Собирайся, едем во дворец, там все и расскажем.
— Ваша светлость, зачем беспокоить двор? Пойдут всякие пересуды; ваши завистники все против вас обернут. По мне так лучше, чтобы Академия сообщила в «Ведомостях» о пожаре, и тем пресекла кривотолки, но сообщить не все, а пока пострадавшее привести в порядок.
Шумахер говорил вкрадчиво и заискивающе. Граф гневно посмотрел на него.
— Что-то ты, управитель, обо мне заботишься, ты что ли и глобус новый сделаешь, али как?
Шумахер радостно подхватил:
— Ваша светлость, и глобус сделаем, не беспокойтесь об этом.
Разумовский сидел нахмурившись, затем усмехнулся:
— Ну, уговорил, смотри же у меня, ежели сенат комиссию учредит, не подведи, сам знаешь, что тогда, а сейчас ступай. А во дворец я все же съезжу.
Шумахер обрадованно вскочил, но, услышав последние слова, вновь побледнел:
— Ваша светлость, вы во дворце не говорите обо всем, — Разумовский исподлобья взглянул на управителя:
— Я тебе сказал пошел прочь!
Заседание Академии состоялось. 8 декабря 1747 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» появилось официальное сообщение о пожаре. Сообщение было составлено Шумахером. В нем между прочим говорилось: «…драгоценные и художественные вещи, машины, модели и инструменты, так и… анатомические препараты, и находившиеся в Кунсткамере звери, птицы, рыбы и прочие натуральные вещи, а также печатные и рукописные книги из библиотеки — все благополучно вынесено и спасено. Итак, главнейшая утрата состоит токмо в некоторых астрономических инструментах и часах, которые на обсерватории сгорели, в повреждении большого Готторпского глобуса, который малым иждивением в прежнее и гораздо исправнейшее состояние привести можно, и в некоторых китайских вещах, платьях, идолах и подобных курьезностях сибирских народов, которые в тех местах легко опять собраны быть могут…»
Когда же через несколько дней в «Ведомостях» по-явилась новая статья Шумахера, граф Разумовский вызвал управителя.
— Ты что же, братец, новый глобус уже соорудил?
— Никак нет, ваша светлость.
Шумахер невольно вздрогнул, когда граф, шагавший по комнате, резко остановился перед ним и сунул ему в нос свернутую газету.
— А что же ты пишешь, что намедни знатный иностранец видел в целости глобус. Ты врешь, управитель?
Шумахер молчал, ожидая, что же будет дальше. Граф отошел к столу и, опустившись в кресло, продолжал:
— Так вот, управитель, ужо за все твои фокусы ты ответишь перец сенатом, который и назначил специальную комиссию. Что с лица спал?
Шумахер на самом деле побледнел, уж этого он никак не ожидал.
— Ваша светлость, помогите. Ежели кто из Академии будет в комиссии, то пусть Тауберт.
Граф ничего не ответил, а Иоганн Шумахер осторожно вышел из кабинета.
Вскоре сенат утвердил комиссию, во главе которой поставили Тауберта.
— Тауберта главой? Зятя Шумахера, его имения, дел и чуть ли не Академии наследника? — возмущался Михайло Ломоносов.
— Да они вкупе с Шумахером будут утверждать, что большой глобус цел, хотя в целости от него ничего не осталось, кроме железных обручей да двери, лежащей внизу в погребе!
Так оно и случилось. Пока Тауберт от лица комиссии уверял власти, что никаких серьезных потерь нет, Шумахер и Канцелярия искали мастера, способного создать новый глобус.
Предложил было свои услуги английский морской инженер Скотт. Он долго рассматривал железные обручи — все, что осталось от прежнего глобуса, и заявил:
— Так вы хотите, чтобы я сделал новый глобус? Нет, увольте! — и добавил:
— Вам не найти такого мастера.
Инженер Скотт ошибся. За дело взялся русский мастер Тирютин, и скоро новый глобус можно было показывать посетителям. Этот глобус не подняли на отстроенную башню, а установили в глобусной палатке, сооруженной за Кунсткамерой на пустыре, называвшемся Коллежским лугом.
Новый глобус был таких же размеров, как и Готторпский. Внутри его также прикрепленными к оси стояли стол и скамейка. Чтобы привести в движение глобус, надо было нажать на рукоятку, соединенную с зубчатым колесом. Колесо вращало ось. Обручи из желтой меди, опоясывавшие шар, изображали меридианы и горизонт. Во внутренней части было лазурное небо с позолоченными гвоздиками-звездами и живописными рисунками Большой и Малой Медведицы, Рака и Козерога, Весов и Дракона, символизирующими созвездия полночного небесного свода. Прежний глобус был из листовой меди, оклеенной бумагой, свой же Тирютин обил медными листами, поверх которых наложил дерево и наклеил клеенку. Рисовальщики нанесли на клеенку очертания материков, показав все вновь открытые острова и страны.
В 1752 году глобус мастера Тирютина с любопытством рассматривали пришедшие в палатку. И хотя на глобусе все надписи были по-русски, а не по-немецки, как на голштинском, академическое начальство не забывало, показывая глобус знатным посетителям, сказать:
— Вот это знаменитый Готторпский глобус, чудом уцелевший при пожаре!
Шли годы, десятилетия, столетия, и лишь немногие знали, что перед ними не Готторпский глобус, а глобус, сделанный Тирютнным. Прошло двести лет, и в Ленинграде вышла книга, где впервые было названо имя русского мастера.
Бывает ведь так, что история примечательной вещи не заканчивается, когда сама вещь закончена, сделана. В 1829 году разрушилась глобусная палатка, и шар Тирютина перевезли в помещение Академического «Музеума». В 1901 году его доставили в Царское Село и поместили в один из залов Адмиралтейства. Здесь «чудо Тирютина» хранилось после Великой Октябрьской Социалистической революции и в дни Великой Отечественной войны.
В 1944 году советские войска освободили город Пушкин. Адмиралтейство превратилось в руины, а глобуса или его остатков нигде не было.
Окончилась война. После долгих поисков глобус нашли в немецком городе Любеке. И вот, подобно тому, как более двухсот лет назад его предшественника, глобус Тирютина погрузили на корабль. В 1949 году его привезли в Архангельск, а оттуда на специальной железнодорожной платформе в Ленинград. Это путешествие было в сотни раз быстрее, чем то, которое в свое время проделал на санях подарок голштинского герцога.