Страница 23 из 26
Я смотрел в ту ночь на мерцающий огонь и страшился волн, которые могли опрокинуть ладью. Огонь замер. Наверное, все обошлось благополучно.
Тогда же я с некоторой симпатией подумал о колонистах. Они принесли с собой на эти острова железные орудия и показали огнеземельцам, как нужно делать долбленки — лодки, выдолбленные из ствола дерева, более прочные, чем их старинные лодки из коры. И это сделали колонисты — палачи тех же индейцев!
Однако я обещал быть последовательным.
Охотничья территория рода, в котором родился мой друг из племени она, проходила в 20–40 км на север от левого берега Рио-Гранде. Жилище его семьи находилось тогда вблизи большого камня, стоявшего на восточной границе рода, западной границей были истоки реки. Сейчас здесь одна из ферм наследников колониста Джулио Поппера.
Мой друг Куанип родился в тот год, когда охота на гуанако была особенно успешной. Его отец, Нана — глава рода, после раздела шкур, получил в свою долю шесть штук. Можно было сшить одежду на зиму и покрыть шкурами конусообразную хижину, где жила его семья вместе с семьей старшего брата отца. Гуанако давали все необходимое племени. Мясо их шло в пищу. Шкуры, сшитые или просто наброшенные на одно плечо мехом наружу и подпоясанные, служили верхней одеждой. Из шкур шили меховые шапки в виде колпаков и кожаные сандалии. Две-три шкуры, сложенные вместе, зимой шли на покрытие хижины, которую летом от дождя покрывали листьями или ветвями.
Неугасимый очаг горел посредине хижины и разделял ее на две половины, предназначенные каждой семье. Мать Куанипа — вторая жена Нана, по возвращении домой с собранными кореньями часто уходила отдыхать к большому межевому камню, что стоял рядом с их хижиной. Он имел одну скошенную книзу сторону, так что получался навес от дождя.
Все кругом завидовали удаче Нана, у которого каменные наконечники стрел самые острые из редкого для этих мест патагонского камня, а глаз меток и рука тверда. И место для жилища им выбрано удачно. По кругу росли четыре деревца, кроны их срезали, добавили несколько жердей — и получилось удобное жилище. Главным украшением в хижине был лук Нана.
Нана был смелый охотник и, хотя он был молод, его уважали.
Мало семей жило в этой охотничьей местности. Но мальчики были здоровы и скоро могли стать юношами (их уже брали на охоту), девочки помогали матерям собирать хворост, съедобные коренья, выделывать шкуры. Все могло быть хорошо, но гуанако стало меньше, и нередко суровый закон охотников нарушали пришельцы из других родов, охотившиеся на чужих землях. Такая охота вела к вражде. Нана не хотел этих столкновений. Нужна ли война его народу, когда самым страшным врагом становился голод?
Что делать, если уйдут гуанако? Об этом говорили все охотники в начале сезона. «Надо объединяться, — думал Нана, — менять территории, идти на север, куда могли уйти гуанако, охотиться всем родом, если не двумя сразу, и делить поровну. Не разрешать охотиться в одиночку». Пожалуй, Нана был прав. Голод мог довести людей до отчаяния, и надо было что-то делать, чтобы спасти их. Постоянная тревога запала в его глубоких черных глазах.
Суровый и мужественный охотник, Нана был ласковым и мягким человеком. Последнее время он часто исполнял женскую работу за жену. Ведь она должна была скоро родить. У него еще не было сыновей, и он ждал сына. Жена уходила отдыхать к большому камню. Там у большого камня и родился сын Нана. Радостный отец посмотрел на малыша и воскликнул:
— Помните, люди, легенду о Куанипе, герое нашего народа? Его матерью была Красная гора, а отцом мыс Кааль. Когда он впервые пришел на землю, его спросили: «Кто ты? Кто породил тебя?» — и он ответил: «Я сын камня!» — Нана улыбнулся. — Мой сын родился под большим камнем. Пусть он зовется Куанипом — сыном камня.
Когда Куанипу пошел шестой год, дома день ото дня становилось голоднее. Отец ходил хмурым и, отправляясь со всеми мужчинами на охоту, пропадал неделями. Во всех хижинах женщины испуганно переговаривались. Ведь обойти всю территорию можно за два дня, но отсутствовать неделю? «А что если они начали охотиться на чужих землях?» — с ужасом думали оставшиеся дома и со страхом и нетерпением ждали возвращения охотников. Когда мужчины возвращались со скудной добычей, женщины внимательно прислушивались: нет ли погони? Но все было тихо. Проходило два, три дня. Кончались запасы, и мужчины, почти не сказавшие ни слова за эти дни, уходили вновь.
В таком напряжении проходили месяцы и, хотя Куанип мало что понимал, общая тревога передавалась и ему. Он знал, что дома есть нечего, и бродил далеко от жилья в поисках съедобных растений. Затем мать сплела ему из трав силки. Он ставил их, надеясь поймать хотя бы какую-нибудь птицу.
Однажды двое охотников не вернулось вместе со всеми. Горе охватило все жилища. Люди ждали, что скажет Нана, и тот поведал обо всем.
Он и старшие охотники уже много дней замечали, что гуанако стало меньше в этих краях. Они решили пойти на север, к тем местам, с которых гуанако приходят на их территорию. Они шли несколько дней, но не обнаружили даже следов животных. На исходе пятого дня они увидели широкое пастбище. Вдали какие-то огромные квадратные хижины и пасущиеся в траве белые гуанако. Да, да, белые гуанако! Нана решил, что им померещилось. Но вот белые гуанако, переходя по траве, приблизились к ним. Нана огляделся. Уже больше десяти лет он не был в этой долине, где никто не имел права охотиться, за исключением особенных случаев, когда охотились мужчины всего племени. Он не узнал долины, и только деревья, камни и скалы напоминали ему, что он не ошибся. Один охотник не выдержал и выстрелил. Стрела сразила белого гуанако, остальные остановились и повернули назад. Тут только охотники увидели людей, совсем непохожих на она, в их руках были палки. Один наклонился над убитой гуанако, поднял стрелу и поднял свою палку. То же сделали другие. Раздался гром, и огонь вылетел из их рук. Охотник, стоявший в кустах рядом с Нана, упал. Его обжег огонь, шкура его накидки задымилась. Нана наклонился над ним, текла кровь. Ему стало жутко, но он не растерялся и спустил тетиву. Он убил человека с белым лицом и палкой:
— Я был прав. Это земля нашего племени. Никто не может охотиться на ней, если не охотится все племя. Они убежали к своим хижинам, но скоро появились снова, их было много. Они что-то кричали и выбрасывали в нас огонь. От нас ушел еще один. Мы побежали обратно, они сидели на каких-то высоких голых гуанако и мчались за нами. Наступила ночь, и мы вернулись. — Нана отдернул свою шкуру и вынул свернутую шкуру овцы, — Вот белая гуанако!)
Все с каким-то ужасом смотрели то на шкуру, то на Нана. Им изредка попадались гуанако с белой шерстью, и тогда эта шерсть шла на шапку шамана. Но говорят, там белых гуанако много. Нана расправил шкуру и задумчиво произнес:
— Эти белые гуанако не похожи на наших, их пригнали люди, пришедшие на землю племени. Они выгнали с пастбища наших гуанако. Надо известить все роды.
Вероятно, уже тогда Нана ощутил особую тревогу за свой народ. Гуанако, за которыми они охотились, исчезли с этих пастбищ, охотиться на белых гуанако — значит воевать с пришельцами, но у них огненные палки. Он стал думать о необходимости быть осторожным и поискал глазами сына, которого еще не видел, вернувшись с охоты.
— Куанип! — позвал Нана, но никто не ответил.
Поднялась жена и с дрожью в голосе сказала, что Куанип с утра пошел проверять силки и не вернулся. Уже наступила ночь, и над Млечным Путем висели недвижные Магеллановы облака.
Примерно в то же время с фермы Джулио Поппера в миссию прискакал гонец. Хозяин фермы просил срочную медицинскую помощь.
Я еще новичок в здешних местах, но уже многое слышал о Поппере. Он прибыл на остров более пяти лет назад. Откупив у аргентинского правительства обширные участки пастбищ, которые не принадлежали правительству, а были собственностью племени она, он завел овцеводческую ферму.
По слухам, доходившим в миссию, Поппер расширил свои владения, сгоняя огнеземельцев, уничтожая их, как «воров его стада», так он объяснял властям. Он держал на содержании целый отряд карабинеров. За пять лет они успели не только разогнать, но и уничтожить многие стада гуанако, находившие приют зимой в долине.