Страница 27 из 54
Кроме того, впадать в меланхолию нам не дали — кто бы вы думали? — ну, тут интригу никак не удержишь. Голицыны, конечно же! Баба Дуня выкупила целых пять гостевых мест — для самых перспективных внуков, и они по кругу не давали нам с Марусей скучать. Обалденно, да?
Я разглядывала знаки родов войск на их мундирах, и на пятом танце задала неожиданный даже для себя вопрос:
— Интересно, Голицыны принципиально не выбирают морские специальности?
Да, мысли мои всё равно возвращались к военно-морской академии.
— С некоторых пор, — ответил мой кавалер. — С бабушкиным любимцем произошёл трагический случай на море, и это стало для неё таким ударом, что академия закрыта для нас навсегда. Виктору с третьего курса пришлось оформлять перевод в ракетное.
— Ничего себе! Но ведь несчастные случаи не исключены в любой военной сфере?
— Слово бабушки — закон. Даже беседы на эту тему под запретом.
Эвона, как у них жёстко!
— Не буду подводить вас под монастырь. Давайте поговорим о другом. Кино, например…
За ужином, естественно, все пять кавалеров за нашим столом имели сами угадайте какую фамилию. Из воспитанниц с нами сидели Анечка, Шура и Соня. Я удивлялась — как они так подобрались, пока Маурся (потом уже) не сказала мне, что это она выкатила ухажёрам список желаемых персон. Разговор шёл вполне светский, пока Анечка вдруг не заявила:
— А ваша бабуля — молодец, правильную политику ведёт. А то ко мне тут тоже набивался женишок. Тра-ля-ля-тополя, музыка, высокие материи. Явился на свидание — что бы вы думали, принёс? — она оглядела стол и возмущённо провозгласила: — Ноты! Можете себе представить? Музыкант, тоже мне… Я ему говорю: это что за фортеля? Взялся за девушкой ухаживать — где цветы? Где конфеты? Больше, говорю, чтоб так не приходил. Ну, он и не пришёл. Жлоб и сквалыга!
Женихи застыли, не зная, как на это реагировать. Шурочка страшно покраснела и прикрылась салфеткой, из-за которой доносились сдавленные булькающие звуки. Соня растерянно хлопала глазами. А Маруся невозмутимо заявила:
— Да, баба Дуня в этом отношении — молодец, отлично держит баланс. Предлагаю тост за светлейшую княгиню Голицыну!
Шурочка отняла салфетку от лица, глаза её были мокрые:
— Анечка, давай здравицу. Простите за этот казус, господа, сейчас…
Но Аня последних слов уже не слышала. Её по-моему немного понесло. Она поднялась и слегка постучала вилочкой по бокальчику. Могла бы и не утруждаться, поскольку её голос мгновенно перекрыл все голоса и прочие шумы:
— СВЕТЛЕЙШЕЙ КНЯГИНЕ АВДОТЬЕ НИКОЛА-А-А-АЕВНЕ…! — хрусталь на столах жалобно зазвенел. — ПОДАЙ ГОСПОДИ…! — у незнакомых с Анечкой людей обалдело приоткрывались рты… — МНО-О-ОГАЯ…! И-И-И БЛАГА-А-АЯ…! ЛЕ-Е-Е-Е-Е-ЕТА-А-А-А!
Хор воспитанниц (все, полагаю, решили, что так и должно быть) поднялся и подхватил «Многая лета!» Мелодия витиевато кружилась под потолком, и голос Анечки гудел колоколом.
Что и говорить, княгиня осталась довольна. Директриса несколько удивилась, но принципиальных возражений выдвигать не стала, всё-таки Голицына была самой почётной гостьей на этом вечере, так что всё по статусу…
А на новогодний вечер нас снова пригласили к артиллеристам. Это событие получилось ещё напряжённее, чем благотворительный бал — воспитательницы паниковали, следили за нами как заполошные и беспрерывно опасались того, чтоб никакая гимназистка не уединилась после танцев с кавалером в укромном уголке для приватной беседы или чего пострашнее.
Пострашнее, я так понимаю, предполагались поцелуи. Ну, не знаю, так ли они страшны, но что до ужина все нервы у всех без исключения были истрёпаны — это точно. Что за люди, сами спокойно посидеть не могут и другим не дают…
Ужин на мой вкус получился довольно скучный. Честно признаемся, все подобные ужины я сравнивала с тем, первым ужином, и сравнения шли не в пользу последних.
СОН И ТРЕВОГИ
После этого бала мне приснился сон.
Я видела себя, и показалась я себе очень маленькой — не по возрасту, а по размеру. А потом поняла, что гляжу я на себя глазами Баграра. Мы были в той башне, камни тряслись и в горле першило от дыма. Баграр вытянул лапу и очертил вокруг меня овальную рамку портала — золото, внутри которого зияла космическая чернота, наполненная звёздами. Он махнул на меня раскрытой лапищей, и я провалилась спиной в портал. Одновременно с этим последовал удар — чужой, это было ясно. Рамка портала моргнула, осыпавшись искрами.
Баграр развернулся навстречу энергетическому удару со скоростью, которую сложно было ожидать от такой туши. Медвежьи глазки загорелись яростью и тут же…
— Мужики, я их вижу!!!
Когти его засветились алым и сделали движение, прорезающее в пространстве нечто вроде двери. Баграр оскалился и вылетел на палубу вантийского боевого крейсера, приближающегося за маскирующей его гигантской волной.
Я никогда раньше не видела приёмного отца в боевой форме, и теперь я понимала, почему. Не детское это зрелище. Светящиеся когти удлинились почти до состояния сабель. Медведь врубился в готовый к высадке строй десантников, словно боевой миксер. От вида тел, распадающихся на пласты, меня замутило даже во сне.
Со всех сторон в него летело всё, что только можно — выстрелы, огонь, магические заряды… По-моему, он всё ввалил в поражающий потенциал. Шкура горела, это точно.
Баграр пробился к палубной надстройке, полоснул когтями, вскрыв её, словно картонную упаковку. Находящиеся внутри офицеры ударили разом. Но он успел поймать главную цель — боевого магистра, сосредоточенного на управлении гигантской водяной стеной — и вонзить ему в грудь собранные копьём когти. А потом раскрыть их звездой…
Я распахнула глаза в тишине спальни, и долго мне казалось, что моё сердце стучит громче дыхания спящих воспитанниц.
К чему он был, этот сон? Были ли это мои страхи, или моё сознание попало в складку реальности и получило возможность наблюдать настоящие события?
Хуже всего, что это видение (если это было именно вид е ние) не давало ответа на вопрос: остался ли Баграр жив?
Все мои тревоги всплыли с новой силой, чувство неуверенности не давало мне покоя, а мысли всё чаще возвращались к восстановлению риталидового ожерелья, как единственной и самой мощной имеющейся у меня защиты. Эту тему мы с Марусей обсуждали несколько раз и пришли к заключению, что иного выхода, кроме как выйти в город и оценить обстановку на месте, не имеется. Кроме того, каким бы шатким ни было наше положение сейчас, оно всё же стабильнее, чем когда мы будем, условно говоря, в бегах.
Камни требовались строго определённой формы. Дело в том, что эту оправу Баграр тщательнейшим образом рассчитывал именно под меня, вся её геометрия подчинялась сложным законам маноаккумуляции, и менять её, гнуть или что-либо подобное я бы ни за что не позволила. Значит, нужен был хороший ювелир, с пониманием. А это выход в город, надолго.
Вариант с наведением подвижного морока мы дружно отвергли — допустим, Маруся сможет поддерживать иллюзию занимающейся меня. А что, если я не успею вернуться за четыре часа или кто-то из воспитательниц начнёт задавать «мне» вопросы? Маруся рискует запаниковать и попасть в поле зрения следящей аппаратуры, а это нам вовсе не нужно. Поэтому мы вернулись к простому и надёжному решению — симуляции приступов слабости.
Восьмое января 1964 года, вторник.
Итак, для выхода в город я сказалась больной. Удобная штука, между прочим! Сразу после завтрака Маруся проводила меня в изолятор, где я «настоятельно попросила» меня не беспокоить, после чего смастерила из одеяла своё спящее «отражение», проверила оправу, накинула максимально густую «тень» с противофазной сетью магомаскировки (этот фокус давался мне всё легче и легче, практически уже по мановению пальцев) и пошла через ближнюю к лазарету лестницу. Перед выходом на улицу я укуталась в согревающий кокон — это было куда проще, чем пробираться в гардеробную, тайком утаскивать тёплые вещи — а потом же надо их на место возвращать, да ещё переживать, чтоб никто не обнаружил отсутствия — а это опять запоминать, что, где и как намаскировала и намагичила! В общем, я решила обойтись так.