Страница 30 из 58
А этнография как наука в XIX в. уже была представлена в России Этнографическим музеем Кунсткамеры и с 1845 г. — этнографическим отделением Российского географического общества.
В 1839 г. создается этнологическое общество во Франции, такие же общества возникают в Нью-Йорке (1842) и Лондоне (1843).
В конце XIX в. в Оксфорде организуется кафедра антропологии, профессором которой становится основатель эволюционной школы в этнографии Эдвард Тэйлор.
Конечно, Илья Гаврилович Вознесенский и Николай Николаевич Миклухо-Маклай были не единственными представителями русской науки, внесшими вклад в этнографию. В XVIII, XIX и начале XX в. прославились путешественники и ученые С. П. Крашенинников и П. С. Паллас, В. В. Юнкер и Н. М. Пржевальский, П. П. Семенов-Тяньшанский и В. В. Радлов, П. К. Козлов и М. М. Ковалевский, В. Г. Богораз и Л. Я. Штернберг, В. К. Арсеньев и многие, многие другие.
Конечно, не только Россия трудом своих сыновей вносила вклад в познание других народов, зарубежная Европа и Америка могли гордиться такими исследователями, как Э. Тэйлор и Д. Ф. Мак-Леннан, А. Бастиан и Дж. Фрэзер, такими путешественниками — первооткрывателями для Европы народов Черного континента, как Д. Ливингстон, Мунго Парк, А. Г. Лэнг, X. Клаппертон и особенно Рене Кайе. Деятельность последних в самом сердце Африканского континента нередко предшествовала последующей колонизации народов алчным капиталом, но, как справедливо пишут о них советские ученые-африканисты Ю. Н. Зотова и Л. Е. Куббель, «трагедия этих исследователей заключалась не только в том, что почти все они погибли во время путешествия от невзгод и болезней, но и в том, что большинство этих людей были искренне уверены в благородных целях своих экспедиций, считали себя носителями более высокой культуры, к которой надо приобщить „невежественных“ африканцев. Они не были расистами, и многие из них открыто выступали против рабства и европейской работорговли».
Путешественники, гуманисты, ученые разных стран обогатили мир своими открытиями жизни, культуры, истории других народов, и велика в этом была заслуга россиян, деятелей русской науки.
Со второй половины XIX в. в Западной Европе и в России этнография становится самостоятельной отраслью знаний, наукой о всем культурном разнообразии населения Земли.
ГЛАВА 4. СТАРТОВАЯ ПЛОЩАДКА ЦИВИЛИЗАЦИИ
Во время второго кругосветного путешествия Джемса Кука на борту его корабля находились двое Форстеров: отец — Иоганн (1729–1798) и сын — Георг (1754–1794), немецкие натуралисты, собравшие обильный материал и выдвинувшие теорию о трех стадиях развития всего человечества: «детство, или дикое состояние», «юношество, или варварское состояние», и «зрелость, или благонравное состояние». Народы, известные к тому времени, Форстеры распределили по трем ступеням, но они не могли сказать, как и почему происходило такое развитие, почему одни народы задержались на эволюционном пути, другие ушли вперед.
Среди авторов, переживших XVIII в. и пришедших к некоторым прозорливым заключениям, важное место принадлежит шотландскому юристу Адаму Фергюссону (1724–1816). В книге «Опыт истории гражданского общества» он разделил историю человечества на три периода — дикости, варварства и цивилизации. Первые два похожи на форстерское деление, но Фергюссон, современник Великой французской революции, отметил, что грань между дикостью и варварством обозначена введением частной собственности, явившейся результатом перехода людей от основного вида деятельности — охоты и рыбной ловли к земледелию и скотоводству.
Вся эпоха древнекаменного века — это эпоха господства хозяйственно-культурного типа, связанного с охотой и рыболовством, с собирательством дикорастущих съедобных кореньев, плодов, трав, насекомых. Такой хозяйственно-культурный тип очень часто называют «присваивающим». Человек не создает, не производит продукты растительного и животного мира, а просто берет произведенное природой. И все-таки это определение вряд ли справедливо, так как наши далекие предки создавали орудия труда, чтобы добыть готовый природный продукт, и в этом была выражена их разумная деятельность.
Однако термин «присваивающий тип хозяйства» живет в науке, и мы не будем забывать о нем, как отражающем лишь одну сторону деятельности древних людей. Будем помнить о самом главном, что именно этот хозяйственно-культурный тип, который существовал почти два миллиона лет, дал нашим предкам возможность накопить опыт, необходимый для перехода к земледелию и одомашнению животных. Возникновение земледелия было итогом наблюдений над ростом и созреванием съедобных растений, опытом, который накопили собиратели, а животноводство начиналось с сохранения детенышей убитого животного, оставлением их в загоне у жилища охотника.
В справедливости такой догадки убеждают материалы этнографии культурно отсталых народов, в частности австралийцев. Первые европейцы, побывавшие на землях австралийских аборигенов, видели, как женщины закапывали в землю «на хранение» собранные клубни дикого ямса. Стоило бы подождать дни и месяцы, и закопанный «на хранение» клубень дал бы урожай, но жизнь австралийца не давала времени для такого ожидания. Вот почему в этнографии существует крылатое выражение «австралийцы стояли накануне земледелия». Важного «чуть-чуть» им не хватило, чтобы совершить такой же гигантский шаг, который совершили народы Евроазиатского, Африканского и Американского континентов.
Мыслители XVIII в. по-разному пытались оценить значение добытого этнографического материала о народах мира и прошлом человечества. Замечательные философы Руссо и Дидро идеализировали древность, представляя ее как счастливую пору детства человечества. Монтескье выводил зависимость нравов и обычаев людей от географической среды обитания, Вольтер и Кондорсе рассматривали внеевропейские народы как представителей ранней стадии прогрессивного развития человечества.
В XVIII в., обогащенном знаниями всех прошлых эпох, на основе только этнографического материала были сделаны выводы о первобытном обществе как обществе, не знавшем частной собственности, как о равноправной общине без аппарата принуждения — государства, как обществе, являющемся определенной стадиен в прогрессивном развитии всех исторических народов, и т. п.
Многие выводы о прошлом были удачным предвидением, но пока не истиной. Данные этнографии еще не были связаны с данными археологии и антропологии, которые только-только формировались как научные дисциплины. Им суждено было проявить себя в XIX в., когда буржуазия и ее апологеты обрушились на выводы ученых XVIII в., особенно на положения о преходящем характере частной собственности и государства. После Великой французской революции буржуазия, отбросив прогрессивные идеи, пыталась доказать незыблемость и извечность тех институтов, которые составляли основу ее существования, — частной собственности, моногамной семьи, государства, религии. Однако начавшееся узнавание и познавание мира нельзя было остановить.
В копилку этнографических знаний прошлые века и тысячелетия к XIX в. принесли много драгоценных сведений, которые суждено было дополнить в невиданных прежде масштабах новому столетию. Новое столетие продолжало начатое предками освоение Земли, осмысление жизни на ней.
Эпоха великих географических открытий породила интерес и начатки знаний о многоликой Земле, о пути, пройденном миром от первобытности до цивилизации. XIX и XX вв. значительно обогатили фактами науку о прошлом человечества, его культуре, его социальных институтах.
Каждое такое открытие, если оно толковалось объективно, буржуазия встречала в штыки, сознательно извращала факты о миллионолетней истории доклассовой эпохи.
Тысячу раз справедливо замечание, что вся писанная история есть история классовой борьбы, но столько же раз справедливо и то, что на уровне современной науки жизнь человечества измеряется уже более чем миллионом лет, тогда как письменная история насчитывает всего пять тысячелетий. Пять тысячелетий — мгновение, прожитое человечеством, заполненное классовыми битвами, взлетом и падением цивилизаций, периодами рабства, феодализма, капитализма и начавшейся новой эпохи — социализма, первой фазы эры коммунизма.