Страница 32 из 40
Исключительно важным способом поддержания равновесия между обществом и средой являлись разного рода табу, ограничивавшие охоту на диких животных и сбор лесных плодов. Время, место и масштабы хозяйственной деятельности регулировались таким образом, чтобы природным ресурсам не угрожало истощение. Система подобных запретов сложилась стихийно, рационально осознать ее последствия индейцы были не в состоянии. Поэтому в роли регулятора поведения людей должны были выступить религиозно-мифологические представления.
По мнению индейцев, нарушение правил охоты и собирательства вызывало недовольство мифологических духов — хозяев природы, обращавших свой гнев на непосредственного виновника или на людей вообще. С раннего детства члены племени слышали страшные истории о том, как человек, безжалостно истреблявший каких-нибудь животных, поплатился за это жизнью. Звери разорвали охотника, и он после смерти сам превратился в одного из тех, кого убивал, либо в их духа-хозяина. Наказание ждало и женщину, не соблюдавшую правил при сборе плодов. Приняв свой самый ужасный облик, навстречу ей выходил хозяин леса.
Индейцы считали недопустимым напрасное убийство зверя или причинение ему страданий. По мнению боливийских такана, подобное поведение по отношению к ленивцу (шаман среди зверей) приведет к тому, что тот перевернет или сожжет землю, как это якобы однажды случилось. Индейцы племени брунка в Коста-Рике рассказывали о наказании охотника, ранившего диких свиней и тем обрекшего их на страдание. Хозяин свиней заманил человека в свое жилище и держал до тех пор, пока тот не вылечил пострадавших животных. В случае особенно злостного нарушения охотничьих правил людям грозит не только гибель в лесу или болезни. Хозяин зверей, содержащий их в глубоких пещерах или в подземном мире, перестанет выгонять свое стадо, и лес навсегда опустеет.
Механизм действия охотничьих запретов детально изучен колумбийским этнографом X. Рейхель-Долматовым на примере индейцев десана — одного из туканоязычных племен бассейна реки Ваупес. Десана полагают, что каждый промысловый вид имеет своего небесного двойника. «Охотничий сезон» считается открытым лишь после того, как хозяин леса пронесет соответствующего зверя по небу, то есть после появления над горизонтом одноименного созвездия. Естественно, что выбор небесного «двойника» определялся особенностями жизненного цикла того или иного вида животных или растений, но в мифологии причина и следствие перевернуты: выход созвездия определяет жизненный цикл.
Охота на мелких животных и птиц связана с меньшими ограничениями, чем на крупных и более редких — оленей, диких свиней, тапиров. По мнению десана, убийство крупного зверя должно повлечь за собой смерть какого-нибудь человека, душа которого превратится в животное и тем восполнит потерю. Подобная судьба (главным образом смерть от болезни) ждет прежде всего нарушителей принятых среди членов племени норм поведения и правил охоты. Задача шамана — вступить в контакт с хозяином леса и договориться о разумном соотношении предназначенных для убийства животных и людей, которым суждено умереть. Когда однажды среди соседей десана — маку вспыхнула эпидемия, индейцы были склонны объяснить ее хитроумием своих шаманов, сумевших «подсунуть» хозяину леса не соплеменников, а чужаков.
По данным X. Рейхель-Долматова, запрет охотиться на тапиров снимается у десана лишь раз в году. В этот день мужчины запевают песню «Мы идем к жилищу предков» и отправляются в глубину леса. К вечеру они возвращаются, тяжело нагруженные мясом. «Жилища предков» — это воображаемые глубокие и обширные пещеры в скалах, внутри которых в полудремотном состоянии якобы пребывают существа, являющиеся полулюдьми-полуживотными. Когда хозяин леса выпускает их наружу, они превращаются в промысловых зверей, но одновременно они мыслятся и предками самих индейцев. Эти представления интересно сопоставить с тем, что известно о настоящих пещерных святилищах, открытых на территории Европы и Азии, на стенах которых люди древнекаменного века изображали крупных промысловых животных и человекоподобных существ (скорее всего — мифических «хозяев»). Вполне возможно, что эти подземные лабиринты тоже воспринимались как места, откуда стада животных приходили на землю.
У тукано «жилища предков» располагались в урочищах, где дичь и на самом деле встречалась чаще, чем в других уголках леса, отчасти из-за близости излюбленных животными угодий и водопоев, отчасти просто потому, что здесь ее никто не пугал. За исключением появлявшейся раз в год группы охотников в обычное время мало кто из индейцев осмеливался сюда заходить. По сути дела окрестности «жилищ предков» превращались в такие же заповедники, как и нейтральные полосы, разделявшие территории враждующих селений яноама. Таким образом, вера в то, что тапиров с оленями выгоняет в лес сам хозяин животных, как бы подтверждалась опытом: дичь легче всего можно было встретить близ воображаемых выходов из пещер.
Инки
Сведения о правилах охоты на крупных зверей у десана помогают истолковать сообщения испанских авторов XVI века о периодических охотах-облавах у инков. В обычное время жителям государства инков разрешалось охотиться лишь на птиц. Кроме того, земледельцы имели право отгонять (но не убивать) оленей, если те травили посевы. Лишь раз в году Великий инка объявлял массовую охоту, в которой участвовало почти все население. Животных собирали в загоны, большую часть самцов отбирали на убой, самок с детенышами выпускали, при этом гуанако и особенно викуней, отличающихся хорошей шерстью, предварительно стригли.
Подобные охоты устраивались в Перу еще задолго до инков. Они изображены, например, на сосудах культуры мочика, относящихся к III–VII векам н. э. Судя по этим росписям, в охоте участвовали самые знатные персоны. Нет сомнений, что облавы устраивались лишь изредка и были возможны только потому, что в обычное время животных никто не смел убивать. Ведь в эпоху мочика долины перуанского побережья были заселены столь густо, что при отсутствии ограничений на охоту крупные животные давным-давно были бы истреблены. Большую часть года запрета охотиться на оленей придерживались и древние майя. В XVI веке это правило соблюдалось так строго, что в некоторых районах животные перестали бояться людей. Однако на изображениях сцены охоты встречаются, что, по-видимому, свидетельствует о периодическом снятии запрета. Правила, регулирующие охоту, существовали у муисков, а есть оленину считалось у них привилегией знати.
Испанцы, наблюдавшие подобные обычаи, склонялись к тому, чтобы приписать их введение мудрым правителям прошлого. Действительно, облавные охоты у инков являлись, вероятно, наиболее рациональным способом использования ресурсов дикой фауны. С оленями, викуньями и гуанако поступали фактически как с домашним скотом — им даже вели счет. Однако охотничьи правила никто не выдумывал, они сложились стихийно, соблюдать же их заставляли не столько приказы вождей, сколько религиозное обоснование, на которое опирались любые запреты. В частности, жители перуанского побережья, по-видимому, отправлялись за оленями накануне праздника очистки оросительных каналов. Индейцы, скорее всего, считали, что предки, посещавшие людей в эти дни, желали вкусить именно оленины, а не мяса домашних лам. Такой обычай сохранялся с тех пор, когда у перуанцев не было скотоводства и дикие олени являлись главным источником мясной пищи. Точно так же во время праздников воплощения предков у индейцев Северо-Западной Амазонии люди питались не маниоком и кукурузой, а известными с более давних времен плодами персиковой пальмы.
В первобытных религиозно-мифологических представлениях мы привыкли видеть лишь совокупность более или менее нелепых заблуждений, осложнявших и без того трудную жизнь наших предков. Правда, специалисты, занимающиеся исследованием религии и мифологии, обнаруживают в них не бессвязный набор противоречивых воззрений, а по-своему логичную и стройную систему. В ряде трудов первобытная мифология охарактеризована как «инструмент познания мира», «средство передачи от поколения к поколению традиций и опыта» и т. п. Но только в последние два десятилетия становится по-настоящему понятно практическое значение этого «инструмента» для человека. Мифология и первобытные обряды были не только оторванной от жизни областью умозрительных спекуляций, но и регулятором взаимоотношений со средой. Там, где первобытный человек не мог оценить далеких последствий своих поступков, где не было государственной власти, которая указывала бы всем членам общества, как им надлежит поступать, поведение людей подчинялось религиозным запретам и правилам. Полезные для общества правила вырабатывались стихийно, вероятно методом бесконечных «проб и ошибок». Совершенства от подобной системы ждать не приходится. Защищая коллектив от главных опасностей, угрожавших самому его существованию, она не могла учесть всех побочных эффектов, возникавших попутно. Рациональные в основе идеи подчас принимали причудливую, а то и уродливую форму.