Страница 30 из 40
Попади Бёльдеке к шингуано, он мог бы привести жену чуть ли не в мужской дом. Для племен, уже давно знакомых с белыми, в словосочетании «европейская женщина» первый компонент стал несравненно важнее второго: на жену этнографа распространяется гораздо меньше запретов, чем на индеанок. Однако в случае с кауабери, не имевшими никакого опыта общения с людьми другой культуры, все оказалось сложнее.
Начиналась поездка в идиллической обстановке. Один из индейцев, которому до этого Бёльдеке волею случая спас жизнь, сам пригласил европейцев совершить путешествие к его родичам. Бурные прозрачные речки, лесистые горы, яркие бабочки и синее небо радовали глаз. Настроение отравляли только москиты, от которых не спасала никакая мазь. Через две недели путешественники достигли цели и встретили самый радушный прием. Москиты тоже пропали, стоило отойти от реки. Не прошло и часа, как дочка Бёльдеке играла со своими голыми сверстниками, а его жена в отведенной им хижине варила кофе.
Так прошла неделя. Но вот из леса послышался гром барабана и не замолкал уже ни днем, ни ночью. Кауабери как подменили. Исчезли сердечность и вежливость, индейцы ясно показывали, что дальнейшее пребывание чужаков в их селении нежелательно. Знакомый Бёльдеке, пригласивший его, рассказал, что демон Уакти в ближайшую безлунную ночь совершит свой ежегодный визит к кауабери и станет играть на «флейте дьявола». Женщине и девочке, добавил он, оставаться в это время опасно, немедленно уходите! Однако любопытство снедало Бёльдеке. Не отдавая себе отчета в том, сколь велик риск, он решил во что бы то ни стало посмотреть на праздник. Тем временем индеанки с утра до ночи в огромных количествах готовили кашири. В селение со всех сторон стекались гости.
Ночью, оставив жену и дочь в хижине, Бёльдеке выскользнул наружу и спрятался в кустах. Из своего укрытия он видел почти все происходившее на площадке между домами. Сперва зазвучал «оркестр» из небольших бамбуковых флейт, и женщины сразу разбежались. Тогда появился старик, игравший на главном инструменте. Как и многие другие европейцы, слышавшие «голос дьявола», Бёльдеке утверждает, что звук флейты Уакти и в самом деле ни с чем не сравним и производит потрясающее впечатление, тем более среди ночи, при свете костров, в окружении разрисованных фантастическими узорами индейцев.
Когда, издав последнюю пронзительную ноту, старик понес священный инструмент назад в лес, женщины вернулись и начался танец. Он продолжался недолго. Послышались отчаянные вопли, и Бёльдеке увидел, как на площадке появился тот же старик, который с помощью двух молодых людей вел сопротивлявшуюся девушку. Было понятно, что, по мнению кауабери, она увидела священную флейту. Женщины снова скрылись, девушку затащили в хижину и там умертвили, а труп, по обычаю, сожгли. На следующий день ее кости растолкли в специально предназначенной для этого колоде, залили кашири и все мужчины пили этот напиток. Затем напряжение стало спадать, женщины оказались вместе с мужчинами, и праздник завершился всеобщим весельем. Бёльдеке с женой и дочкой воспользовались тем, что от выпитого кашири и ночного бдения индейцев сморил сон, и покинули селение.
Эта история может показаться выдуманной, так как ничем не подтверждается, кроме слов самого автора. Однако в целом описание праздника правдоподобно. Если все виденное Бёльдеке действительно имело место, можно не сомневаться, что убитая, сожженная и выпитая с кашири девушка — не случайная свидетельница, а заранее намеченная жертва. Ритуально-мифологический смысл действий индейцев понятен. В останках убитой, с их точки зрения, сосредоточена некая жизненная сила, присущая предкам и вообще мертвым, которую якобы и приобрели после совершения обряда мужчины. Однако нас в данном случае больше интересует социальное значение виденного Бёльдеке происшествия. Оно состоит прежде всего в том, что мужчины, и особенно старейшины, добивались таким путем подчинения от женщин племени, отлично сознававших, что следующей жертвой «флейты дьявола» скорее всего станет та из них, которая чем-то не угодит организаторам обряда.
Не приходится удивляться и тому, что на долю женщин в первобытных индейских обществах, как правило, выпадает значительно больше тяжелой и неприятной работы, чем на долю мужчин. В частности, при переселениях и походах мужчина обычно несет лишь собственное оружие, тогда как его жена — весь остальной скарб весом в несколько десятков килограммов.
Первенствующее положение мужчин, равно как и их численное преобладание над женщинами, у большинства индейцев определили отношение обоих полов к «моде» на украшения. Хорошо известны роскошные головные уборы, браслеты и гирлянды из перьев, которые изготовляли коренные обитатели континента. Особенно непревзойденного мастерства достигли в этом искусстве индейцы тупи. Из рук древних ювелиров Панамы, Колумбии и Коста-Рики вышли золотые подвески и ожерелья, обладанием которыми гордятся крупнейшие музеи мира. Практически все эти украшения, как металлические, так и сделанные из перьев, когда-то носили мужчины — шаманы и воины. На изображениях древнеперуанской культуры мочика мужчины в роскошных нарядах резко контрастируют с женщинами, одетыми в рубашки-балахоны и почти лишенными украшений. При изготовлении сосудов в виде голов людей, гончары мочика добились удивительной точности в передаче индивидуальных особенностей человеческих лиц. Мужские лица отличаются одухотворенностью, благородством и властностью, изредка попадающиеся женщины — унылым равнодушием, свидетельствующим об отсутствии малейшего интереса художника к изображаемому объекту.
Карибы
Не следует, однако, думать, что в первобытном обществе женщины составляли своего рода эксплуатируемый класс. Отношения между полами в индейской общине характеризуются не только известным неравноправием, но и сотрудничеством. Возможно, что доля, которую вносят в общий котел мужчины, порой достается им легче, чем женщинам, однако они не могут произвольно менять ее и вносить меньше общепринятой нормы.
Существование первобытной общины немыслимо без постоянного обмена людьми (при заключении браков), а также продуктами и услугами. Тот, кто что-нибудь добывает или производит, не пользуется, как правило, продуктами своего труда, а передает другим. В свою очередь он уверен, что получит от родственников и соседей то, в чем нуждается сам.
Средствами мифа и ритуала община постоянно напоминает об этом своим членам, особо подчеркивая долг мужчин снабжать мясом женщин. У венесуэльских макиритаре, например, во время «праздника кокеритовой пальмы», который приурочивают к возвращению мужчин из дальней охотничьей экспедиции, женщины набрасываются на мужей с кулаками, а охотники, делая вид, что побеждены, передают им добытое мясо. Это единственный день в году, когда женщинам разрешается проникнуть в центральное помещение большого общинного жилища, выполняющего роль мужского дома. Собравшись там, они устраивают пир.
У боливийских такана в начале 50-х годов нашего столетия был записан миф, представляющий собой перевернутый сюжет о свержении власти женщин. В нем говорится, будто раньше мужчины прятали мясо убитых животных, отдавая оставшимся дома членам семьи только кости. Но один юноша как-то принес добычу матери (по другой версии, жена проследила за мужем). Узнав, что их обманывают, женщины отравили мужчин, оставив в живых только мальчиков. Когда те выросли, они уже хорошо знали, кому следует отдавать добычу. Согласно еще одному информатору, мужчины, узнав, что их тайна раскрыта, полезли на небо по бамбуковым жердям, но упали и разбились.
И все же в условиях, когда боевым и охотничьим оружием монопольно распоряжаются мужчины, порой возникают аномальные общества, в которых представители разных полов являют собой как бы два разных, враждебных народа. Примером служат карибы Малых Антильских островов, где мужчины считались потомками завоевателей с материка, а женщины — истребленных теми араваков, живших в прошлом на островах. Обе половины племени говорили на разных языках. В действительности, конечно, в жилах тех и других текла равная смесь карибской и аравакской крови, и даже свой язык мужчины восприняли от уничтоженного населения. Подобно женскому языку он принадлежал к аравакской семье, только карибских заимствований в нем было больше. Разделение племени поддерживалось искусственно, ибо если в семье рождался мальчик, его воспитывали как будущего повелителя, если же девочка — как рабыню.