Любите истории пострашнее?

— В 2017 спасли весь этот долбаный мир, — ответил Пандо, — о чём знало не больше дюжины человек. Но мы-то знали, пацан. Мы знали.

— Этот хрен Фини что-то задумал, — сказал Док. — В этом я никогда не сомневался. Ты к этому не причастен, но Ладлум бы этого так не оставил. Хотя он уже ни хера не помнит.

— Это… — начал Финн.

— Заткнись, — велел Док. — Будь послушным мальчиком и держи свой гадский рот на замке. Если не хочешь ещё больших неприятностей.

Пандо сказал:

— Нет, он не всегда был таким. Я помню… ах, неважно. Раньше я бы и за полкроны[4] пустил пулю в твою чёртову башку.

Через два часа — не меньше двух — фургон въехал в другой город, довольно крупный, судя по шуму машин и грузовиков, и по голосам людей, которых Финн слышал на светофорах. Голоса и смех, звуки, уже ставшие для него непривычными.

Наконец фургон остановился и Док сдёрнул мешок с головы Финна.

— Твоя остановка, сынок. А это тебе за беспокойство. — Он сунул что-то в передний карман джинсов Финна. Затем, внезапно — казалось, Док сам не подозревал, что решится на такое, пока не сделал — поцеловал Финна в лоб. — Вспоминай меня в своих молитвах. Мне их понадобится хренова туча.

Док открыл задние двери. Финн нетвёрдой походкой выбрался наружу. Док ещё не успел захлопнуть двери, как фургон уже тронулся. Финн огляделся, как человек, проснувшийся после чересчур яркого сна. Какой-то велосипедист зазвонил в колокольчик и закричал:

— Берегись, берегись!

Финн шагнул на бордюр, чтобы его не сбил с ног дедок с седыми усами и носом размером с эсминец. Справа на Рэндольф-Стрит стоял газетный киоск, в котором Финн покупал сборники словесных головоломок для бабушки, а иногда — когда чувствовал внезапный наплыв щедрости — «ОКЕЙ» или «Хит» для своих сестёр. Рядом с киоском расположилась забегаловка «Йор Бест». За последние десять лет Финн, должно быть, оставил там целое состояние. Его дом находился менее чем в миле отсюда.

Финн шёл медленно, оглядываясь по сторонам, встречаясь взглядом с другими пешеходами (большинство сразу отводило глаза, наверняка полагая, что встретились с местным уличным сумасшедшим), смотрел на небо, заглядывал в каждое окно. Я жив, думал он. Жив, жив, жив. Он также несколько раз оглянулся через плечо — убедиться, что чёрного фургона «Додж» нигде не видно.

Финн остановился на углу Пик-Стрит и выглянул, желая убедиться, что в этот раз ему на встречу не бежит Бобби Финни, унося с собой секретные документы, или чертежи, или направляясь к заводу по производству бомб. Там никого не было. Финн сунул руку в карман, вытащив пачку зелёных банкнот: зелёных евро, сорок штук или больше. Затем сунул пачку обратно.

«За каждую ниспосланную Богом неудачу, Он даёт две удачи», говорила бабушка. Что ж, одна удача — это по меньшей мере четыре тысячи евро. А вторая — это жизнь Финна.

Его дом находился всего через два квартала и одну улицу отсюда. Там беспокоились о нём — насколько Финн знал, его мать уже вернулась из своей важной деловой поездки, — но они могут подождать ещё немного. Финн пошёл обратно по Пик-Стрит к Эмберли, затем свернул на Джейн-Стрит. Дальше по этой улице находился парк Петтингилл. Должно быть, учебный день уже начался, так как игровая площадка была почти пуста, за исключением двух малышей, медленно кружившихся на карусели, которую толкала то ли их мать, то ли нянечка. Финн сел на скамейку.

Он посмотрел на «Спиральку», и на него нахлынуло жуткое воспоминание. В последний учебный год в школе мистер Эджертон дал им задание прочитать рассказ Амброза Бирса. После того, как все прочитали (предположительно — не все одноклассники Финна посещали класс чтения), мистер Эджертон показал им короткометражный фильм, снятый по этому произведению, в котором рассказывалось о повешении рабовладельца во время Гражданской войны в Америке. Развязка такова, что удачный побег был только в его голове, своего рода видение, пришедшее за секунду до того, как его действительно столкнули с моста, казнив таким образом.

«Это же могло случиться со мной, — подумал Финн. — Они переборщили с водной пыткой, и я захлебнулся. Только вместо всей жизни, проносящейся перед глазами, как это должно быть, я представил, как Док выводит меня наружу, Пандо увозит нас, и вот он я, сижу в парке, где обожал играть в детстве. Потому что, возможен ли на самом деле мой побег? Насколько это реалистично? В это можно было поверить в рассказе, но в реальной жизни? Особенно в реальной жизни такой невезучей твари, как я?»

Но была ли эта жизнь реальной? Была ли?

Финн схватил себя за щёку, всё ещё чувствительную от пощёчин, нанесённых Доком до того, как он (внезапно) переметнулся, и сильно вывернул её. Было больно, и на мгновение парк Петтингилл будто бы заплясал, как мираж. Но только лишь от слёз боли.

Или нет?

Странным было не только поведение Дока. Мистер Ладлум, который раньше был мистером Дейтоном… плохо напечатанная брошюра (к тому же с ошибками)… история о брате-близнеце Элвиса… разве всё это не было плодом воображения? Что если Финн после столкновения с Бобби Финни ударился не только задницей, но и башкой? Что если удар пришёлся в то же самое место, как в тот памятный день (не то чтобы он особо помнил), когда его чуть не убила молния и он налетел черепушкой на бордюр? Разве не было бы это ещё одной «удачей» Финна Мюрри? Что если он лежал где-нибудь на больничной койке в глубокой коме, а его повреждённый мозг создавал какую-то безумную альтернативную реальность?

Финн встал и не спеша подошёл к «Спиральке». Он не взбирался по её изгибам уже много лет, с тех пор, как ходил пешком под стол, выразилась бы его бабушка. Теперь он карабкался, подтягиваясь за края горки. Финн едва умещался на ней, и чувствовал каждую свою шишку и ушиб, но ему удалось забраться.

Мама или нянечка перестала толкать карусель. Она приставила ладони козырьком ко лбу и произнесла:

— Ради всего святого, что это ты там выдумал? Ты же сломаешь горку!

Финн не ответил, но и не сломал. Он добрался до вершины, развернулся и сел, свесив ноги. Затем подумал: «Либо я всё ещё буду здесь, когда скачусь вниз, либо испарюсь. Вот так».

Финн взглянул на женщину и крикнул:

— Элвис покинул здание. — Бабушка сказала, что так всегда говорили в дурацких старых передачах. Затем он оттолкнулся.

На Слайд-Инн-Роуд

Дедушкин допотопный универсал «Бьюик» ползёт по грунтовой дороге со скоростью двадцать миль в час. Фрэнк Браун ведёт машину, прищурив глаза и сжав губы в тонкую белую линию. Его супруга, Корин, сидит рядом с айпадом на коленях, и когда Фрэнк спрашивает её правильно ли они едут, она отвечает, что курс верный, так держать: через шесть, максимум восемь миль, они доберутся до главной дороги, а дальше прыг-скок — и они на магистрали. Она не говорит, что мигающая синяя точка, отмечающая их местоположение, пропала пять минут назад, и карта зависла. Они женаты четырнадцать лет и по лицу мужа Корин видит, в каком он сейчас состоянии. На его лице написано, что он может психануть в любую минуту.

На просторном заднем сиденье разместились Билли Браун и Мэри Браун — бок о бок от дедушки, который расставил свои ноги в больших чёрных ботинках по бокам от горба карданного вала. Билли — одиннадцать. Мэри — девять. Дедушке — семьдесят пять, и он, насколько мог судить его сын, та ещё заноза в заднице, и слишком стар для таких юных внуков, но так уж случилось. Когда они выехали из Фалмута в Дерри повидать умирающую сестру дедушки, он чесал языком без умолка, в основном о спортивной сумке на заднем сиденье. В ней лежали бейсбольные сувениры Нэн. Она с ума сходила по бейсболу, говорит он им. Там бейсбольные карточки, говорит он, которые стоят целое состояние (в чём Фрэнк Браун охренеть как сомневается), её софтбольная перчатка времён колледжа, подписанная Домом Димаджио, и самая главная ценность — бита «Луисвиль-Слаггер», подписанная Тедом Уильямсом. Она выиграла её на благотворительном розыгрыше Фонда Джимми за год до того, как Неповторимый Крушитель объявил об уходе.

4

Английская монета в 2 шиллинга 6 пенсов, была в ходу до 1970 года.